Примерно на середине проповеди я впал в прострацию, оглушенный то ли взрывной волной от его адской смеси, то ли фейерверком красноречия моего верного друга.
– Фермин, я не уверен, что понял вашу мысль.
Он вздохнул:
– Я хотел объяснить, что в такие моменты трудно собраться и взять себя в руки. Произошли большие перемены, и они выбивают вас из колеи, Даниэль. Но, как правильно недавно заметила ваша супруга, эта святая женщина, не нужно бояться. Дети, во всяком случае ваш сын уж точно, рождаются с благословения небес. И если у человека в душе есть хотя бы капля порядочности и чести, а в голове немного серого вещества, он найдет способ не испортить отпрыскам жизнь и станет отцом, которого им не придется стыдиться.
Я покосился на тщедушного человечка, готового пожертвовать ради меня жизнью. У него всегда находились точные слова – или десять тысяч слов, – чтобы разрешить наболевшие вопросы и ободрить меня, когда порой я норовил впасть в экзистенциональное уныние.
– Если бы все было легко, как вы расписали, Фермин!
– Все важное в жизни достается с трудом, Даниэль. В юности я воображал, будто для плавания в большом мире достаточно научиться трем вещам. Во-первых, завязывать шнурки ботинок. Во-вторых, с должным прилежанием раздевать женщин. В третьих, читать, чтобы ежедневно смаковать страницы литературных шедевров, признанных образцом мудрости и мастерства. Мне казалось, что человек, который твердо стоит на ногах, умеет приласкать даму и освоил науку слышать музыку слов, живет дольше, а главное, счастливее. С годами я понял, что этого ничтожно мало. Но жизнь иногда дает шанс подняться на ступеньку выше того примитивного двуногого существа, которое ест, гадит и непродолжительное время коптит небо. И сегодня Провидение в своем бесконечном благодушии решило преподнести вам такой подарок.
Я нерешительно кивнул.
– А вдруг я не справлюсь?
– Даниэль, если в чем-то между нами и есть сходство, так это в том, что мы оба встретили женщин, которых не заслуживаем. Ясно, что на тернистом жизненном пути именно им предстоит тащить тяжелые седельные вьюки и покорять вершины в физическом и метафизическом смыслах, ну а нам остается только не подвести их. Согласны?
– Я бы с радостью поверил вам, отбросив сомнения, но не получается.
– Не беспокойтесь. Крепкая смесь, которой я вас напоил, повлияла на ваши способности, и без того невеликие, воспринимать с полуслова смысл моих рассуждений. Но, как хорошо известно, в дискуссиях подобного рода я дам вам сто очков вперед, и в целом мои аргументы почти безупречны.
– Не стану с вами спорить.
– И правильно сделаете, поскольку проиграете первый же раунд. Вы мне доверяете?
– Конечно, Фермин. Вы же знаете, с вами я готов идти хоть на край света.
– Тогда сделайте одолжение, поверьте в себя столь же твердо, как верю в вас я.
Я посмотрел ему в лицо и кивнул.
– Ну что, немного опомнились? – спросил он.
– Да.
– Тогда сотрите с лица кислую мину, убедитесь, что ваши тестикулы находятся в положенном месте, и вернитесь в палату, чтобы обнять сеньору Беа и наследника, благодаря которым вы теперь можете считать себя настоящим мужчиной. Так и ведите себя, как мужчина, в конце-то концов! Не сомневаюсь, что парнишка, с которым я имел честь познакомиться давным-давно под арками на Королевской площади и который с тех пор заставил меня изрядно поволноваться, должен покинуть нас в прологе романа. Многое еще предстоит пережить, Даниэль, но то, что ожидает нас впереди, детям не по плечу. Вы со мной? Хоть на край земли? Как знать, конец света ведь может поджидать прямо за углом.
Я крепко обнял его, не зная, как выразить свою благодарность.
– Что бы я делал без вас, Фермин?
– Совершали бы ошибки чаще. Кстати, имейте в виду, что обычно одним из побочных эффектов употребления смеси, которую вы продегустировали, является временное ослабление стыдливости и чрезмерная сентиментальность. Следовательно, сейчас, когда сеньора Беа увидит, что вы вошли в комнату, смотрите ей в лицо, давая понять, что вы ее действительно любите.
– Она и так это знает.
Фермин покачал головой, демонстрируя бесконечное терпение.
– Послушайте моего совета, – произнес он. – Нет необходимости что-либо говорить, если вы смущаетесь, потому что мы, мужчины, так устроены, и тестостерон не жалует поэзию. Но она все поймет правильно. О своих чувствах лучше не рассуждать, а показывать их. И не на Пасху и в Вербное воскресенье, а каждый день.
– Я постараюсь.
– Мало постараться, надо сделать, Даниэль.
И вот так, лишившись по милости Фермина эфемерного, но привычного убежища в мире юношеских иллюзий, я отправился обратно в больничную палату, где меня дожидалась судьба.
И вот теперь, через много лет, я вспоминал о событиях той ночи, забившись под утро в подсобку в старом букинистическом магазинчике на улице Санта-Ана. Я беспомощно маялся – уже в который раз – над чистым листом бумаги, не понимая, с чего начать и какие подобрать слова, чтобы рассказать хотя бы самому себе нашу подлинную семейную историю. Месяцы, если не годы, вынашивал грандиозный замысел, но, как выяснилось, оказался не способен осуществить его. Мне не удавалось сочинить ни одного нормального предложения.
Фермин решил нанести мне ранний визит под предлогом бессонницы, которую он приписывал обильному ужину, поскольку съел накануне полкило свиной поджарки. Увидев, как я мучаюсь над чистым листом, вооружившись авторучкой, текущей, как старая машина, он сел рядом и оценивающе оглядел скомканную бумагу у моих ног.
– Не обижайтесь, Даниэль, но имеете ли вы хотя бы смутное представление, что вы хотите написать?
– Нет, – признался я. – Может, если начну работать на пишущей машинке, дело сдвинется с мертвой точки. В рекламе утверждают, что «Ундервуд» – выбор профессионалов.
Фермин поразмыслил над рекламным слоганом и отверг мою идею.
– Между пишущей машинкой и литературным произведением мириады световых лет.
– Спасибо за поддержку. Кстати, что вы делаете тут в такую рань?
Фермин пощупал свой живот.
– Целый молочный поросенок в жареном виде не пошел впрок, желудок пошаливает.
– Хотите соды?
– Нет. Сода вызовет у меня, простите, стойкую эрекцию, и тогда про сон точно придется забыть.
Я бросил авторучку вместе с очередной попыткой сочинить хотя бы одну приличную фразу и посмотрел другу в лицо.
– У вас все в порядке, Даниэль? Ну, не считая бесплодного штурма крепости изящной словесности…
Я пожал плечами. Как всегда, Фермин появился вовремя, в переломный момент, полностью оправдывая свой статус picarus ex machina[4].
– Я толком не знаю, как спросить вас кое о чем, что не выходит у меня из головы уже давно, – осмелился начать я.
Фермин прикрыл рот рукой и коротко, но смачно рыгнул.
– Если речь о всяких постельных штучках, говорите без стеснения. Напоминаю: в этой области я поднаторел как дипломированный консультант.
– Нет, постельных дел мой вопрос не касается.
– Жаль, потому что мне недавно шепнули на ухо о парочке новеньких фокусов…
– Фермин, как вы считаете, я живу правильно? Достойно справляюсь?
Он поперхнулся словами, потупился и вздохнул:
– Только не говорите, будто проблема в том, что вы сели на мель со своими бальзаковскими амбициями и теперь переживаете сложный период. Духовные искания и все такое…
– Разве человек пишет не для того, чтобы лучше познать себя и мир?
– Нет, если он понимает, что именно делает и с какой целью, тогда как вы…
– Вы никудышный исповедник, Фермин. Просто помогите мне.
– Мне казалось, вы собираетесь заделаться романистом, а не святым.
– Скажите мне правду. Ведь вы знали меня с детства. Я вас разочаровал? Стал ли я тем Даниэлем, какого вы хотели бы видеть? Тем, кого любила бы моя мама?
Фермин закатил глаза.
