— Ли Донхёк, понедельник, восьмое апреля дветысячи девятнадцатый года, время смерти восемь часов двенадцать минут по Сеулу, — доносится до Марка знакомый голос профессора, заставляющий застыть на месте, заставляющий остановиться в нерешимости зайти в палату.

Он опоздал, он не был рядом, хотя обещал. Марк обещал согреть его ладошки, он обещал быть рядом, когда Донхёк будет замерзать. Любить — это значит сдерживать данные обещания, ведь так? Марк любил Донхёка? Любит, он Донхёка любит, но почему же свое обещание он так и не выполнил? Почему позволил любимому человеку столкнуться с самым страшным в одиночку, почему оставил его одного сражаться в этой битве.

Умирать — это больно? Наверное, да. А умирать в одиночестве? Еще больнее. Марк так ничего и не успел, не успел самого важного, самого ценного и того, что действительно имеет значение. Он не успел показать Донхёку США, он не успел приготовить с ним банальную пасту, он не успел почистить, созревший в горшке с фиалкой, мандарин, он не успел поцеловать перед вечностью, чтобы снились сладкие сны, он не успел показать ему красные фейерверки, он не успел сказать прощай. Он так и не успел сказать, что он будет любить его, что он будет любить даже после его ухода, что он помнит и не забудет. Не успел сказать, что он всегда будет принадлежать Ли Донхёку. Марк совсем ничего не успел.

Есть люди, которые отличаются от всех остальных. Они другие, они способны менять, способны учить, они оставляют в душе неизгладимый след после себя, который никуда и никогда уже не деть. Они впечатываются в сердце, не собираясь его покидать, они пробуждают от вечного сна, в который все с детства погружены, и они определенно самые потрясающие из всех. Где-то в глубине души Марк знал, что Донхёк был этим человеком, где-то все в той же глубине он знал, что всю свою жизнь ждал именно его, что он в какой-то момент забыл, как жил до него. Теперь вся жизнь поделилась только на два этапа: до Донхёка и с Донхёком, но есть ли третий — без Донхёка? Донхёк был идеальным, он был невозможным, он точно не был из этого мира. Он был из другого, он был из лучшего, и сейчас он к нему вернулся. Только вот почему он не мог остаться, почему не мог выбрать, пускай и не самую лучшую жизнь, но с Марком? Самое ужасное в таких людях, как Донхёк, это то, что если они уходят, то уже навсегда. Они уже не вернутся, и тогда нужно внезапно осознавать, что третий этап наступил прямо сейчас, но что делать, если Марк даже не уверен в его существовании?

В голове Марка все в какой-то момент застыло, это как короткое замыкание, мгновение — свет гаснет, титры проходят и шоу окончено, следующее мгновение — все возвращается в начало, свет загорается и начинается новый спектакль. Но сейчас он не начинался, сейчас в голове юноши все замерло на одном единственном моменте — занавесе. Мысли из серии «он не мог» быстрыми кадрами фотопленки сменялись на «как он мог уйти». На какое-то мимолетное мгновение Марк все еще видел его, все еще слышал теплое дыхание возле своего уха, слышал его мягкий голос и чувствовал его губы на своих, на какое-то мимолетное мгновение все еще казалось, что он здесь, он рядом и никуда не ушел. Но это мгновение улетело так же быстро, как и появилось, выбивая тем самым почву из-под ног юноши.

— Минхён, — профессор Чхве выходит из палаты и замечает интерна, все еще в ступоре стоящего перед дверью, — Мне жаль.

Мне жаль. Мне очень жаль. Это те слова, которые каждый боится услышать, потому что знает, что за ними следует. Марк должен был оказаться по другую сторону, он должен был быть тем, кто говорит их, но почему же прямо сейчас слышит? Юноша на негнущихся ногах разворачивается и бредет, пока еще сам не зная куда, оставляя врача без ответа и даже взгляда. Марк не знает, куда он идет, не знает зачем и, самое главное, не знает к кому.

— Марк, — Джиён кричит ему вслед, наивно надеясь остановить его, но Марку абсолютно все равно. Он идет дальше, даже не обернувшись, идет по светлому коридору, даже не сразу осознавая, что плачет.

— Марк! — девушка оббегает его со спины и останавливается перед ним, загораживая дорогу собой, — он просил передать, — всхлипывая, бормочет она.

Минхён упирается в нее безразличным взглядом, не сразу понимая, кто это и что она от него вообще хочет. Но, когда сказанные слова начинают все же доходить до нужного центра, юноша непонимающе бормочет:

— Что?

— Вот, — Марк заторможено переводит взгляд на дрожащую руку девушки, сжимающую конверт. Это прощальное письмо, прощальное письмо Донхёка. Марк не может, он не может его прочесть.

Парень сдавленно выдыхает, отодвигает рукой Джиён со своего пути и уже собирается продолжить свой бесцельный путь, как девушка вкладывает письмо в его руку, заставляя взглянуть.

— Это тебе, — девушка, утирая рукавом халата, слезы, позволяет парню уйти, что он и делает с белым конвертом в руках.

***

Крыша обдувается ветром со всех сторон, но от него почему-то совсем не холодно, даже как-то странно от этого, словно в одно мгновение Марк перестал чувствовать, словно Донхёк все забрал с собой. Темное, безоблачное небо ночного Сеула открывает отличный взгляд на звезды, к которым Минхён и поднимает свой взор, находя нужное созвездие. Они с Донхёком должны были сейчас смотреть на него вместе, он должен был подождать еще немного, еще чуть-чуть, а Марк должен был успеть, успеть прибежать хотя бы на минуту раньше, хотя бы на секунду. Юноша вздыхает, утирая уже высохшие от ветра, слезы и распечатывает конверт Донхёка, с замиранием сердца вынимая сложенный вдвое белый, разлинованный лист бумаги.

«Привет, мой Ма… Минхён, давно я тебя так не называл, правда? Это даже навевает воспоминания о тех днях, когда мы друг друга еще не знали, когда даже не подозревали о том, насколько важной частью моей жизни ты станешь. Стал ли я такой же частью твоей?»

Марк прерывается, всего на пару секунд отводит взгляд в сторону, обводит им крыши зданий в округе, сглатывает ком в горле и смахивает выступающие слезы рукавом пальто. Он старается игнорировать эту ноющую, тянуще-убивающую боль в груди, но не получается, она разъедает все внутри него.

«Ты стал огромной частью моей жизни. Самой важной её частью, настолько важной, что мне кажется, я умираю без тебя»

«Моя рука дрожит, почерк выходит очень корявым и практически нечитабельным, но ты разберешь, я уверен. Ты, наверное, знаешь, что сейчас я улыбаюсь, пока пишу это тебе. Ты не можешь не знать этого, ведь ты часть меня, Марк, самая лучшая часть.

Я долго и много думал, что хочу тебе сказать, но так в общем-то ни к чему и не пришел. Сейчас 4:16 утра и это как раз то время, когда я должен признаться тебе в том, что чертовски сильно в тебя влюбился. Даже не так, я до безумия сильно люблю тебя, Марк Ли.»

В темном небе неожиданно вспыхивает огонек света, сопровождаемый громким выстрелом, что заставил Марка вздрогнуть. Он поднимает голову к небу и замечает первый салют, взлетевший на воздух. Джэхён с Тэёном уже здесь, еще ничего не знают и, как и планировали, запускают фейерверки для Донхёка в честь Донхёка.

«В моем животе нет никаких порхающих бабочек, но, знаешь, когда я вижу тебя, то в груди очень сильно сдавливает, как будто кто-то огромный сжимает мои легкие в кулак, как будто кто-то не пропускает кислород. И в такие моменты я понимаю, насколько сильно тебя люблю. Глупо, правда? Любить до невозможности дышать, любить так сильно, что готов в любую минуту отказаться от возможности вдыхать глоток воздуха, лишь бы продолжать чувствовать то, что разливается в груди. Никогда не думал, что смогу так, стоит мне увидеть твою улыбку, и я забываю, что еще что-то есть в этом мире, ведь на тот момент ты и есть весь мой мир. Звучит слишком приторно, слишком романтично, словно я герой дешевого романа, но я не герой и далеко не романа. Я глупый мечтатель, который грезит о том, чему сбыться не суждено. Я знаю, что мы никогда не сможем залезть на крышу Эмпайр Стейт Билдингс, чтобы взглянуть на звёзды; что мы не объездим все города, на которые попало моё имя; что мы не разменяем двадцатку долларов в заправочной на обочине по дороге в Иллинойс; знаю, что никогда не почищу тебе яблоки от кожуры и никогда не смогу приготовить на день рождения праздничный торт с орео; я знаю, что у нас никогда не будет Мередит, Маргарет и Меркьюри; что мы никогда не украсим вместе рождественскую ёлку и я никогда не смогу положить в новогодний носок письмо, в котором будет всего одна фраза: «Прекрати быть таким скучным», мы никогда… я знаю. Я никогда не смогу быть больше твоим Донхёком, но ты навсегда останешься моим Минхёном.»