— Я соскучился, — на мгновение Донхёку показалось, что с этими словами в комнате заиграла целая симфония из звуков печали, боли и тяжелой усталости, — я знаю, что ты меня видеть не желаешь, но я все равно побуду с тобой, даже без твоего разрешения.

Младший Ли пытается улыбнуться, но получается не очень понятно, поэтому он просто протягивает к Марку руку, который тут же ее перехватывает своей. Все такие же ледяные. Минхён присаживается на край кровати, не выпуская чужую ладошку, а Донхёк закрывает глаза, снова чувствуя сонливость, вызванную препаратами. Но перед тем, как в очередной раз провалиться в глубину сновидений, он чувствует теплую ладонь, поглаживающую его растрепанные волосы.

День семьдесят третий

— Мне эта больница уже осточертела, — бормочет Донхёк, пока Марк очищает яблоки от красной кожуры.

— Хочешь сбежать? — раньше бы старший никогда не согласился помогать с этим, но сейчас, как бы безрассудно это ни было, учитывая, что Хёк в реанимации, он действительно готов такое устроить.

Юноша уже успел выучить Минхёна и, конечно же, он знал, что тот на такое вряд ли пойдет без веских причин, а потому бросает на парня заинтересованный взгляд. Сбежать, конечно же, хотелось, но только с Марком и желательно без возвращения обратно.

— Вряд ли будет второй шанс, — поясняет интерн, — у нас нет времени откладывать, поэтому, если хочешь что-то сделать, то давай сделаем сразу же, когда тебя переведут, — он продолжает сосредоточенно избавляться от ненавистной Донхёку кожуры, даже не поднимая взгляда на собеседника.

Марк прав, времени совсем мало, всего лишь три неполных месяца, потому этими ускользающими мгновениями они должны дорожить. У Донхёка был целый список того, что хотелось бы сделать: объездить на машине все штаты США, посетить Канаду хотя бы раз, поплавать в океане и завести трех собак, приготовить с Марком что-нибудь на ужин, пожить хотя бы пару дней вместе с ним, посмотреть на звезды и выучить красивые созвездия, научиться играть на гитаре и сыграть на фортепиано для Марка перед сном. Слишком много для трех месяцев.

— Я хочу посмотреть на звезды, — наконец выдыхает юноша, — и научиться играть на гитаре хотя бы одну песню.

Марк помечает эти слова у себя в мыслях красным восклицательным знаком, раздумывая, как же все это можно организовать. С гитарой вот проблемы вряд ли возникнут, но вытащить Донхёка смотреть на звезды крайне сложно. Крыша больницы не самое подходящее для этого место, там холодно, неуютно, да и обзор закрывают высотки зданий. Донхёка бы в обсерваторию привезти, показать ему звездное небо через стеклянный купол, полежать с ним в мягких цветных мешочках и слушать на фоне какую-нибудь мелодичную песню, которые всегда там крутят. Последний раз Марк в обсерватории был в детстве с мамой, когда они гуляли теплым летним вечером по набережной. Наверное, это было одним из самых памятных и теплых воспоминаний из его жизни, а потому хотелось к обсерватории привязать еще и Донхёка — того теплого человека, память о котором Марк пронесет сквозь пелену времени.

Старший аккуратно разрезает яблоки на равные дольки и протягивает тарелку, доверху наполненную ими, Хёку. Между ними все еще было какое-то тихое неприятное ощущение того, что все идет не так, как прежде. Хёк считает, что это его вина, а Марк просто не знает, как к юноше подступиться, не знает, спугнет ли его своим очередным словом или нет. Марк боится снова заставить Донхёка от него закрыться, тех десяти дней сполна хватило, чтобы понять — без Донхёка уже невозможно.

— Спасибо, — бормочет парень, разглядывая яблоки.

— Не за что, ешь, — Марк поднимается с кресла, чтобы выкинуть пакет с кожурой в мусорное ведро.

— Спасибо за то, что ты здесь, — добавляет Донхёк, поднимая взгляд на парня, — я бы не справился без тебя.

Справился бы, Донхёк бы точно справился и без Марка. В мире вряд ли найдется еще один настолько стойкий и сильный человек, способный жертвовать собой ради других, и Марк это прекрасно знает. А Донхёк вот нет, Донхёк думает, что сильным он становится благодаря Марку, но на самом деле все совсем наоборот.

— Спасибо за то, что позволяешь быть рядом.

— Это… — Донхёк запинается, сомневаясь в правильности формулировки своего вопроса, — это действительно то, чего ты желаешь? — он вроде бы и знает ответ, но отчего-то услышать это от Марка кажется чем-то необходимым. — Быть рядом со мной.

Минхён останавливается посреди комнаты, тяжело выдыхает, ведь ответь он сейчас честно, Донхёк снова может его прогнать. Солгать? Какой в этом смысл, даже если ложь во спасение. Марк считает, что лучше слышать горькую правду, легче от нее не капли не становится, зато это будет честно. Пускай Донхёк прогонит его снова, но Марк хотя бы не будет ни о чем жалеть, он останется честным с ним до самого конца.

— Да, — уверенно произносит парень, а после сразу же добавляет, — ты делаешь меня счастливым.

Донхёк закусывает губу и сдавленно выдыхает, от этих слов сердце точно вот-вот из груди выскочит. С каждым словом старшего, с каждым поступком, с каждым вздохом и выдохом Донхёк убеждался в том, что Марк для него воплощение надежды в человеческом облике. Марк то, к чему стоит стремиться, то, ради чего стоит покорять, то, ради чего стоит жить.

— Ты ошибаешься, — наконец выдыхает младший в ответ, когда Марк уже с пустыми руками возвращается обратно в кресло, мысленно чувствуя облегчение, что голос Хёка не пронизан сталью.

— Почему это?

— Потому что счастье заключено в тебе самом, — поясняет Донхёк с легкой улыбкой, — какими бы пасмурными ни казались дни, солнце всегда сияет внутри тебя.

Марк в очередной раз задумывается над словами парня, оседающими в голове легкой дымкой. Они словно опутывают все прежнее понимание вещей и являют собой новое обличье мира, которое ранее даже не проглядывалось, они, как свет в конце длинного туннеля. Счастье есть в тебе самом, его не нужно искать, к нему не нужно стремиться, его нужно только принять. Счастье ведь вообще понятие растяжимое, нельзя его описать и нельзя дать точное определение, потому что счастье — это ты сам. Ты сам несешь в себе свет, заключенный за массивными дверями с тысячей замков, ты сам запираешь эти двери, отказываясь открывать, хотя сорвать все цепи не составит труда. Ты должен принять себя и понять наконец, что ты счастливый, несмотря ни на что, ведь ты и есть счастье. Понимал ли Марк это раньше? Конечно же, нет. Согласен ли с этим сейчас? Конечно же, нет. Может счастье и правда в нем самом заключено, но ассоциируется это чувство только с Донхёком, что радостно улыбается, когда удается поймать солнечный зайчик на стене.

***

Донхёка переводят обратно в его палату вечером того же дня. В своей родной обители ему все же удобнее, как и всем людям, а потому он настоятельно просил перевода несмотря на приближающуюся ночь. Марк ушел от парня в районе двенадцати часов и с тех пор больше не приходил, хотя время неумолимо клонилось к восьми вечера. Донхёк уже правда успел соскучиться.

— Моя кроватка, — парень падает на свежую постель под смех Джиён, что его сопровождала, — я так по тебе скучал!

— А я думала, что ты скучал по мне, — смеется медсестра, складывая руки в замочек на груди.

Донхёк благодарит Джиён за помощь, добавляет, что по ней он скучал даже больше, а потом просит потушить свет, потому что он по глазам уж как-то сильно бьет. Юноша собирается по-раньше лечь спать, голова все еще гудит и спасти, вероятно, может только сон. Хёк сейчас очень много, но плохо спит, и это служит первым сигналом тревоги. Когда Джиён выходит из палаты, не забыв о просьбе потушить лампы, Донхёк переворачивается на спину и забирается под свое любимое теплое одеяло, в котором, как ему казалось, можно укрыться от всех невзгод. Взгляд привлекает мерцание на потолке, которого раньше здесь точно не было, парень разглядывает объект слабого свечения и невольно начинает улыбаться так широко, как только умеет. Звезды. Весь потолок палаты заполнили флюоресцентные звезды, являя собой ночное небо специально для Донхёка. Звездное мерцание было настолько красивым и близким, что создавалось ощущение приближенности к ним, словно Донхёк часть этого космического пространства, образовавшегося в его убежище. Свечение плясало в глазах в быстром вальсе и, хотя парень не особо любил танцы, сейчас тело так и норовило утонуть в звездном вертиже. Юноша с яркой улыбкой тянется к телефону, лежащему на прикроватной тумбе, и набирает единственный номер в категории избранных контактов. Марк берет трубку так быстро, что и двух гудков пройти не успело.