– Нет, нисколько, – ответил он беспечным тоном, стараясь не думать о том, что до матча осталось всего несколько дней, и отвлекаться на что-то постороннее было совсем нежелательно. – Я давно там не был, все собирался сходить, и…

Вдруг проиграла короткая, но красивая мелодия, похожая на песню арфы. Оказалось, на ее телефон пришло сообщение, которое она быстро пробежала глазами, тут же помрачнев.

– Извини, мне нужно идти, – сказала она, печально посмотрев ему в глаза.

– Тогда… – начал было он.

– …до послезавтра, – продолжила она и унеслась со скоростью ветра, оставив Чонхо одного. Солнце уже коснулось горизонта, скоро должна была быть вечерняя тренировка, но он еще долго оставался недвижим, сидя на резной лавочке. Конечно, он уставал на тренировках, хотя его особо не напрягали, ведь стартовый состав уже определили, и Чонхо там никак не значился. Но намного больше сил отнимало то чувство, неизведанное, непонятное, невыразимое, что поселилось в сердце и никак не хотело его покидать, только заставляло его биться чаще.

*со деснэ… – вот как…, яп.

** Ёкатта нэ!.. – Это хорошо!

Загадочная вещь эти ключи. Маленькие и сделанные из простого металла, они становятся совершенно незаменимыми и необходимыми, открывая нужную дверь. Но также они обладают еще одной способностью, которую периодически с успехом демонстрируют – они часто теряются, поэтому их никогда не бывает много.

В ближайшее время, может быть, и на следующий день, Ли Сон Хён должен был вернуться из очередной кратковременной командировки, на сей раз из Гонконга, большого, широкого, высокого и разноцветного города, где легко заблудиться или что-то потерять, что он и доказал недавно.

– А мне нужно срочно уехать домой, в Осаку, – продолжала свой рассказ Ан, начатый как только Мидори, поспешив как только могла, вернулась домой. – Сон Хён сказал, что приедет завтра. Но дверь открыть он никак не сможет, ведь ключи он потерял где-то… Тебя ведь не затруднит побыть дома, пока он не приедет?

Она поспешно собирала вещи в дорожную сумку, произнося эту сбивчивую речь, ходила из одной комнаты в другую, что-то искала. И хотя она старалась не показывать никаких эмоций, все же можно было уловить тень волнения в ее голосе, взгляде. Она ничего не говорила о причине столь стремительной поездки, а Мидори решила все спросить потом, когда она приедет обратно.

– Нет, совсем не затруднит, – ответила она кузине, хотя перспектива находиться дома весь следующий день ее нисколько не радовала. – Мне все равно нужно было посмотреть все эти снимки и…

Но Ан ее уже не слушала. Поспешно причесавшись, она накинула синий пиджак и уже собиралась открыть дверь, как вдруг вспомнила:

– Кстати, он опять звонил мне, недавно совсем.

– Кто звонил? – не поняла ее Мидори.

– Твой Кикучи-кун, конечно, – удивленно пояснила кузина.

Мидори выпустила кружку, которую держала последние пять минут, из враз ослабевших рук. Остатки чая разлились по полу, а сама кружка разбилась на множество маленьких осколков, как и ее сердце совсем недавно. Она принялась собирать осколки.

– Будь внимательней, – недовольно заметила Ан, взявшись за ручку двери. – Он говорил, что хочет поговорить с тобой, что знает, что ты здесь и… – она взглянула на часы, вдруг воскликнув: – Ах, я опаздываю!.. До свидания, надеюсь, я скоро вернусь.

– До свидания, – тихо ответила Мидори, хотя кузина ее уже не слышала, она пулей вылетела за дверь, скоростью своей доказывая всю неотложность дела.

Мидори еще долго собирала осколки, находившиеся в самых неожиданных местах – под платяным шкафом или под подставкой, удерживающей цветы. Ее движения стали вдруг вялыми, раз потеряв внимание, она порезала палец маленьким острым осколком, алая кровь окрасила светлую кожу, хотя заметила она это только несколько минут спустя. Она совсем недоумевала, что еще он от нее хочет. Она ничем не была ему обязана, ничего ему не оставляла, впрочем, как и он ей, и прошлые связи остались где-то позади, в дали, овеянной дымкой забвения. Теперь же Дзюн снова напомнил все те сладкие и горькие моменты, пережитые ею вместе с ним. Кровь долго не останавливалась.

Этот вечер был тихим, неощутимым и пустым, какого не было за все время пребывания в Сеуле. Обычно тишину разгоняли разговоры, смех, громкая музыка или фильмы. Теперь она была одна, что, возможно, было только лучше – можно было спокойно разобраться в своих многочисленных кадрах. Можно было разобраться в себе.

В темноте ее комнаты, рассеиваемой лишь тусклым светом настольной лампы, отчетливо выделялся монитор ноутбука, находившегося на коленях его хозяйки. Он услужливо показывал сделанные кадры. Сверкающий на солнце Ханган пестрел всеми цветами радуги, словно кто-то рассеял самоцветы по всей его поверхности.

Самое большое впечатление эта река произвела на нее, когда она пересекала ее по мосту на невообразимой скорости. Тогда она открыла зажмуренные глаза лишь на пару секунд, но запомнила эту красочную картину на всю жизнь. Мидори чуть улыбнулась, вспомнив, как глупо себя повела, заставив Чонхо отвезти ее на другой конец города. Тогда он очень помог ей, даже нисколько не возразив.

Пару пустых кадров. Следующий – широкие листья дзельквы передавали все оттенки зеленого, проникающего в самую глубину сознания. Она любила фотографировать цветущие деревья, больше всего – сакуру в конце марта. На многих кадрах деревья были главными участниками съемки, им не были нужны сопровождающие их подвижные объекты. Но на следующем кадре оказалось так, что в центре был человек, а не деревянные гиганты. Тогда она впервые увидела его улыбку. Она запомнилась ей так же отчетливо, как и сверкающий Ханган.

Маленький фонтан неподалеку от дома, где она жила, Мидори сфотографировала просто так, чтобы не забыть все детали, окружавшие ее в Сеуле, когда она вернется в Осаку. Кусты с белыми пышными цветами, закрывающими почти всю листву, росли на обочинах маленькой дорожки около реки Аньян. Объектив выхватил все лепестки этих нежных перламутрово-бежевых цветов, которых хотел унести ветер. Тогда она лишилась своего фотоаппарата, составлявшего немалую часть ее жизни, навсегда, как она думала. Оказалось, нет.

Вдруг она поняла, что каждая фотография так или иначе напоминает ей о Чонхо. Она приложила ладонь к левой стороне груди – сердце билось часто-часто. Она испугалась, такого давно не случалось с ней. Она резко закрыла ноутбук, в комнате стало темно. Тусклый свет слабо прогонял тьму.

Сон Хён приехал на следующий день только поздно вечером. Уставший и вымотанный, он был рад, что все-таки смог попасть домой, хотя думал, что придется ночевать в отеле. Переговоры прошли удачно, и даже подписали какой-то контракт, но этим пустой желудок не наполнишь. Мидори приготовила ужин из того немногочисленного, что оставалось в холодильнике и кухонных шкафчиках.

– Ан говорила, когда приедет? – спросил он ее, когда зашел на кухню. Мидори завершала последние штрихи к ужину.

– Нет… сказала, надеется, что приедет скоро, – ответила она, пожав плечами. – Она тебе тоже ничего не сказала?

– Ничего, – задумчиво произнес Сон Хён.

– Странно это… – заключила Мидори, поставив на стол тарелку риса с вареной курятиной. – Прошу, – великодушным жестом пригласила она к столу. – На ваш суд предоставляю «ояко донбури».

Она картинно поклонилась, подождав так немного. За месяц она успела сдружиться с Сон Хёном. Раньше они виделись лишь два раза, и разговоры их ограничивались парой фраз.

– Спасибо, – только и сказал Сон Хён, приветливо улыбнувшись.

Он уже сел за обеденный стол, когда Мидори вспомнила важную составляющую, дожидавшуюся своей очереди в другой тарелке на столешнице. Картофельные шарики уже успели остыть.

– Надеюсь, она приедет обратно к субботе, – вернулся Сон Хён к изначальной теме разговора.

– Может быть… – Мидори пожала плечами. – А что в субботу?

– Мы думали сходить на матч молодежной сборной. Там мой младший брат будет играть, очень волнуется.