«Знаешь, почему браслеты инляндской аристократии имеют такую форму?» – спрашивал у маленького Люка дед, позволяя внуку вертеть украшение на своем крепком запястье.

«Потому что наш покровитель – Инлий-Змей, дед».

«Не только, – весомо объяснял его светлость. – Змей, кусающий себя за хвост, – символ бесконечности пространства, а Белый Целитель – суть воплощение пространства, Лукас. В браке же этот символ предполагает бесконечную верность и любовь. И если любовь преходяща, то верность своей избраннице мы, блюдя честь рода, должны сохранять».

Да, честь рода всегда стояла для деда на первом месте.

Люк на удивление много помнил из разговоров со стариком… хотя какой старик? Кристоферу Дармонширу на тот момент было не больше пятидесяти.

В роду Дармонширов, конечно, были и гуляки, и верные мужья, как бывали и негодяи, и почти святые. Увы, благородный титул не гарантирует благородства натуры. Но, насколько Люку было известно, дед бабушке не изменял и любовницу завел только после ее смерти.

Лорд Лукас аккуратно проверил целостность драгоценных артефактов, сложил их обратно в шкатулку и закрыл сейф. И закурил, стоя у окна и наскоро планируя утро. Посмотрел на часы: половина девятого. Марина еще должна спать. А он пока сам съездит за священником, который живет в соседнем маленьком городке у моря, объяснит ему деликатность ситуации и попросит провести тайный обряд. Подумает, как решить проблему с семьей Рудлог: либо вообще не говорить им пока о браке и смириться с тем, что Марина до официальной церемонии останется жить в Иоаннесбурге и встречи будут так же редки; либо поставить в известность и опять вызвать справедливый гнев ее родных.

Нужно еще отдать указания Леймину: пусть проверит часовню и парк, усилит охрану – не дай боги сюда проберется какой-нибудь настырный журналист или случайный турист. Или агент, работающий на Луциуса.

Воспоминание о шантаже его величества снова привело Люка в раздражение, и он с досадой вмял сигарету в пепельницу, закурил новую, успокаиваясь. Леймин, конечно, после своего провала в Эмиратах прочешет всю округу, но чужих не пропустит. А Люк, помимо прочего, прикажет Ирвинсу, чтобы подготовили находящиеся этажом выше большие семейные покои. И еще необходимо срочно и по возможности деликатно решить проблему с Софи. Будет неуважением к Марине ввести ее хозяйкой в дом, где живет женщина, с которой он спал. Неуважением и большой глупостью.

Марина

Удивительная вещь человеческая психика. Вчера, после всех новостей и перипетий, я была уверена, что не смогу заснуть. Переодеваясь ко сну, представляла, как всю ночь буду таращить глаза в потолок и думать о своей горькой судьбинушке. Но организм решил по-своему. Я заснула, не успев даже натянуть на себя одеяло, и сны мне снились забавные и светлые.

Несколько раз я все-таки просыпалась и за короткое время успевала испугаться предстоящего замужества, позлиться на Люка, мрачно решить, что только я со своим везением могла попасть под сбой действия противозачаточных, вспомнить маму – трудно было не вспоминать после признаний отца и Стрелковского, – и улыбнуться отчетливо ощущаемому на севере живому огоньку Полины. Пусть слабому, как у новорожденной – такие же были поначалу у Васиных детей и сейчас у Мартинки, – но живому, живому! Теперь он точно не потухнет – Демьян обязательно сделает все, чтобы она вернулась насовсем. Да и я сделаю.

Но минута паники проходила, и сон снова обнимал меня крепкими теплыми руками – я растягивалась под одеялом, с удовольствием сжимая подушку и уходя в мир грез, где не бывает проблем.

И лишь утром, проснувшись и посмотрев на часы, я поняла, что крепкий и глубокий сон – это тоже нервное. Стрелки показывали половину десятого, из-за штор падали косые полосы солнечного света, а на телефоне светились два непринятых вызова от Кембритча.

Я поспешно набрала его, чувствуя, как от паники и желания закурить начинает потряхивать. Даже зубы заныли – я прижалась щекой к подушке, потерлась об нее, зажмурившись, и снова ощутила укол страха, когда услышала хриплый голос Люка:

– Доброе утро, детка. Только проснулась или пряталась от меня?

– Спала, – призналась я с нервным смешком. – Но спрятаться все равно хочется. Как дела, Люк?

«Ты знаешь, я беременна».

– Я прошу тебя стать моей женой, Марина, – проговорил он то, что я так боялась услышать. Хотя чего уже бояться-то?

«Я беременна, черт, черт, черт!!!»

– Ничего не получилось, да? – сдавленно спросила я.

– Меня сделали, детка, – просто сообщил Люк и напряженно замолчал. А я все не могла заставить себя открыть рот и сказать «да».

– Я приду к тебе, – решилась я. – Поговорим. Хорошо, Люк? – В голосе появились просящие нотки, и я разозлилась. – Мне надо тебе еще кое-что сказать.

– Ты заставляешь меня нервничать, – усмехнулся он. – Сейчас не скажешь?

– Нет.

«Потому что я хочу видеть твое лицо, когда ты узнаешь».

– Я приду через… – Я взглянула на часы. – …К двенадцати, Люк. Сейчас, соберусь с духом, позавтракаю…

– Жду тебя.

– Угу, – уныло откликнулась я. Безалаберная свободная жизнь с каждой минутой отдалялась все явственнее.

– Не грусти, детка, – насмешливо и чуть виновато сказал Кембритч своим неподражаемым голосом. – Я бы все равно добрался до тебя и вынудил выйти за меня замуж. И, клянусь, я рад, что это будет так скоро. Мне не хватает тебя в моей постели.

Я улыбнулась и закрыла глаза от удовольствия. И язвительно напомнила:

– Я еще не дала своего согласия, Люк.

Короткий, все понимающий смешок.

– Жду тебя, Марина. К двенадцати.

Я немного повалялась в постели, не желая вставать в новую пугающую жизнь. На тумбочке рядом с кроватью лежал мешочек с иглами – и каждый раз, когда я смотрела на него, по телу пробегал холодок.

Наконец я так устала бояться, что села на кровати, решительно сунула руку в мешок, закусила губу, закатала рукав пижамной кофты – и воткнула иглу в левую руку. По телу пронеслась обжигающая волна – и я застонала, упав на бок, глотая слезы и судорожно дергая ногами.

Это было невыносимо больно. Зато потом, когда ожоговые ощущения ушли, я сразу успокоилась. Хуже этого точно ничего не может быть, поэтому я перестала оттягивать неизбежное, встала и пошла в душ.

За поздним завтраком собралась вся наша уменьшившаяся семья. Обычно в десять все уже занимались своими делами, но, видимо, крепкий сон после вчерашнего накрыл не только меня. И если Василина и Мариан были обеспокоены, как и отец, а Каролинку интересовало только то, какое я надену платье, то Алинка имела вид чрезвычайно рассеянный и немного безумный. Вилкой она ковыряла омлет с пряными травами, что-то шептала, сердито хмурясь и повторяя свою бессмыслицу. Иногда подносила кусочек ко рту, даже делала кусательное движение – но вилка уходила в сторону, а сестричка снова начинала бормотать.

– Ребенок, – позвала я настойчиво, когда так и не съеденный омлет шлепнулся обратно в тарелку. Алина вздрогнула, сфокусировала на мне взгляд. – Поешь, – я кивнула на пустую вилку, и она недоуменно перевела взгляд на прибор. – Будет обидно, если ты не сдашь свой жутко важный экзамен только потому, что от голода упадешь в обморок.

На лице Алинки отразился ужас, и сестричка поспешно начала поглощать завтрак. Василина с нежностью посмотрела на нее, улыбнулась мне.

– Не передумала?

– Нет, – надеюсь, голос мой был так же тверд и беззаботен, как мне хотелось. – Мы встречаемся с Люком в двенадцать. От него вернусь уже с браслетом.

– Я хочу пообщаться с ним до этого, Марин, – настойчиво и даже немного повелительно проговорила Василина. Королева в ней проглядывала все чаще. – Мы должны защитить твои интересы в браке и согласовать срок официальной церемонии, обсудить приданое – принцессы Рудлог никогда не выходили замуж с пустыми руками. Кроме меня, – она с улыбкой коснулась плеча мужа, он повернул голову – и я залюбовалась тем, как они смотрят друг на друга. – Я бы хотела присутствовать на свадьбе, как и вся твоя семья. Пусть брак тайный и поспешный, это не значит, что мы не окажем тебе поддержки. Уверена, Ангелина тоже хотела бы быть рядом с тобой.