- Ты?

Дядя Самсон даже зарделся и потупился.

- Да, я... Я написал книжку, в которой он фигурирует. Это добрая сказка, и у нее счастливый конец. Я как раз шел в город, чтобы принять от тебя поздравления. Тебе ли не знать, что никакой я не писатель. Но вот, решил побаловаться на старости лет, и гляди-ка, сразу такой успех... Книжка скоро выйдет в свет.

- Ну что ж, прими мои поздравления, - откликнулся я, делая вид, будто и в самом деле изумлен и обрадован, а насчет черепа, из-за которого было поднято столько шума, теперь совершенно успокоен.

Возможно, вещий череп выдумал он, но то, что он написал книжку, это придумал я, пока находился в цветочной лавке. С моей легкой руки пошла гулять по миру, представляющему собой один из вариантов того, что могло бы быть, легенда о дядюшке-писателе. Но я решил до поры до времени не указывать своему спутнику на это обстоятельство. Если он прав, утверждая, что я проживаю возможности своей судьбы, которые вряд ли когда-либо осуществятся, то не вправе ли я спросить, как, при каких условиях и в какой, наконец, реальности возможно то, что я вижу и что в той или иной мере испытываю на себе?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Из предыдущего ясно, что дядя Самсон решил вплотную заняться моим возвращением в правильную действительность, туда, где меня ждала безоговорочно беременная жена. Мы прибыли в город и, по его настоянию, даже не заходя домой, поспешили к церквушке, возле которой я уже дважды встречался с ядовитой нищенкой.

- Как ты обычно поступаешь, когда нищие протягивают к тебе руки и поют лазаря?

- Прохожу мимо, словно и не замечая их, - ответил я сурово.

- Отлично. Так же поступи и в этот раз. Всегда и во всем неизменно следуй своим правилам, и никакой демон не доберется до твоей души.

Его рассуждения заставили меня в сомнении покачать головой. Не смешно ли думать, что фантастические события и приключения закрутили меня лишь потому, что я, изменив своим правилам, свернул в церковный дворик и попытался всучить скромное подаяние нищенке, ни о чем меня не просившей? Когда и кого броня привычек надежно и навечно защищала от ударов судьбы?

- А если старухи не окажется там? - спросил я.

- Который час?

Я взглянул на часы.

- Половина шестого.

- Как раз в это время ты и спешил на автобус, чтобы ехать ко мне, не так ли? Я думаю, она там.

Дядя Самсон не ошибся, она была там, стояла, опустив голову, посреди пустынного дворика. Я бросил на нее полный ненависти взгляд. Я ненавидел ее не за то, что она, возможно, была как-то связана с загадочными силами, небрежно игравшими моей судьбой, а просто потому, что в тот первый раз, когда я протянул ей деньги, она не проявили охоты взять их и обожгла меня злобой своих змеиных глаз.

- Не смотри на нее, - процедил дядя Самсон, не разжимая губ, - иди как ни в чем не бывало. Так, словно ты здесь раньше никогда не был.

Меры предосторожности, которые он на ходу придумывал, были забавны. Смешно надеяться, что нищенка, если она и впрямь замешана в моем деле, не заметит меня, упустит шанс в очередной раз направить меня по ложному пути. Но вместе с желанием посмеяться над дядиными ухищрениями я почувствовал особое возбуждение - возбуждение охотника. Вот только что за дичь мы преследовали? И не охотились ли в действительности на нас?

Мы прошли мимо церковной ограды, и ничего не произошло. Нищенка не бросилась за нами вдогонку, не пошевелилась, даже не подняла головы. Это было хорошо, например, тем, что она не превратилась в жуткое чудовище, которое, щелкая зубами, выпуская когти и изрыгая пламя из разинутой пасти, преследовало бы нас на тихой улочке, заставляя в ужасе шарахаться редких прохожих. Но то, что последовало за нашим несостоявшимся общением с убогой и мерзкой старухой, было гораздо хуже того, что приключалось со мной после двух моих попыток всучить ей деньги.

Я смотрел на улицу, на старые и неказистые дома, которые видел добрую сотню раз, на тротуар и мостовую, на проносившиеся машины, на желтые пятачки далеких лиц прохожих, залитых солнечным светом, и понимал, что все это ничего не значит для меня. И что сам я ничего не значу ни для этих людей, ни для самого себя. Я попал в совершенную пустоту. Это была абсолютная пустота, и мне в ней нечего было делать, нечем было заняться. Я понимал, что в конечном счете это не так, что рядом со мной дядя Самсон, исследующий мои проблемы и желающий мне добра, и что если я обращусь с вопросом к прохожему, тот мне ответит, а если зайду в магазин и попрошу отвесить мне пуд соли или отпустить бутылку водки, мое пожелание будет незамедлительно исполнено.

Так что жизнь, в сущности, продолжалась, и мир вовсе не прекратил существование и не превратился в пустоту, в какую-нибудь зияющую бездну. Но мне в нем все же было делать нечего, и для меня он, стало быть, стал пуст, как тело, покинутое душой. А это было даже ужаснее, чем оказаться в чужом и враждебном мире, как тот, где химеры, сгорая в охваченном пламенем доме, с пародийным бесстрастием вопили, что они не местные и в огне очутились случайно. И сейчас я предпочел бы жить их странными случайностями, а не стоять в недоумении и замешательстве на знакомой улице, которая предстала мне дорогой в небытие.

Следовательно, тот мир, где разгоряченные охотники за вещим черепом гоняли меня как зайца по лесам и полям, сделался для меня своего рода наркотиком, от которого я уже не мог отказаться, а этот, который и был, наверное, моим, обычным и привычным, миром, где меня ждало отцовство, вызывал отвращение. Я повернулся, чтобы бежать назад к церкви, войти в дворик и заговорить с нищенкой. Но меня силой удержал дядя Самсон. Я пустился сбивчиво объяснять ему свое состояние. Я не могу жить в мире, который воспринимаю как нечто отвратительное, я должен вернуться и поговорить с нищенкой, прямо спросить у нее, что мне делать, как ступить на единственно правильный в моем положении путь.

- Не дури, возьми себя в руки, - одернул меня дядя Самсон. - Тому, кто внедряется в твое сознание, эта улица, как и весь наш мир, действительно могут быть не по душе. Ему, а не тебе. И сейчас ты смотришь его, а не своими глазами. Не поддавайся! Если ты уступишь сейчас, тогда все, конец, ты проиграл, ты покорен, ты уже не Нестор, мой племянник, а кто-то, кого я не знаю, не хочу знать и должен уничтожить.