Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он снова поднял глаза. Она по-прежнему в упор уставилась на него. От всей ее провалившейся затеи осталось только это оцепеневшее тело и ожесточенное сопротивление взгляда.

Потрясенный Марк опустился на траву. Нет, он больше не хотел смотреть ей в глаза. Он даже жалел, что уже успел столько увидеть.

Легенек приподнимал Матиаса, стараясь его усадить.

– Марк… – сказал Матиас.

Этот приглушенный голос встряхнул Марка. Если бы у Матиаса оставалось побольше сил, он сказал бы: «Говори, Марк». Именно так и сказал бы охотник-собиратель. Марк стучал зубами, и слова стали вылетать короткими обрывками.

– Домпьер, – сказал он. – Его звали Кристоф.

Он сидел, скрестив ноги и опустив голову, и пучками вырывал вокруг себя траву. Как он делал возле бука. Он рвал и разбрасывал травинки вокруг себя.

– Он написал Sofia просто через f, без р и без h, – продолжал он рывками. – Но парень, которого зовут Кристоф – Christophe, о, р, h, e – не ошибется в орфографии имени Sophia, нет… потому что там те же слоги, те же гласные, те же согласные, и даже когда ты вот-вот сдохнешь, все равно ты знаешь, если тебя зовут Кристоф, что «София» пишется не просто через «ф», ты все равно это помнишь, и тут он не мог ошибиться, как он не написал бы и свое имя просто через «ф», нет… он писал не «София», он писал не «София»…

Марк вздрогнул. Он почувствовал, что крестный стаскивает с него куртку, затем мокрую рубашку. У него не было сил ему помочь. Левой рукой он рвал траву. Теперь его оборачивали шершавым одеялом, прямо на голое тело, одеялом из грузовика фараонов. У Матиаса было такое же. Оно кусалось. Но было теплым. Он немного расслабился, сжался внутри одеяла, и его челюсть уже не так дрожала. Он инстинктивно не отрывал глаз от травы, чтобы случайно не увидеть ее.

– Продолжай, – снова послушался глухой голос Матиаса.

Теперь все вспомнилось. Он мог говорить лучше, спокойнее и одновременно размышлять, восстанавливать ход событий. Он мог говорить, но не мог больше произносить это имя.

– До меня дошло, – продолжал он тихо, обращаясь к траве, – что Кристоф не мог написать Sofia Simeonidis… Но тогда что же, боже милостивый, что? В слове Sofia буква «а» была нечеткой, петля буквы «f» не закрыта, она походила на большую «S»… и написал он Sosie Simeonidis, «копия» Симеонидис, копия, дублерша… да, вот что он сделал, он указал на дублершу Софии Симеонидис… Его отец написал в своей статье кое-что странное… вроде бы что «Софию пришлось заменить на три дня ее дублершей Натали Домеско, чья отвратительная имитация бесповоротно загубила «Электру»…», и эта «имитация»… было таким странным словом, странным выражением, будто дублерша не просто заменяла, а именно копировала, имитировала Софию с ее черными коротко остриженными волосами, красными губами и шейным платком, да, именно так она и делала… и «копия» – это было прозвище, которое Домпьер и Фремонвиль дали дублерше в насмешку, конечно, потому что она хватала через край… а Кристоф знал об этом, это прозвище было ему известно, и он догадался, но только слишком поздно, и я догадался, и тоже почти слишком поздно…

Марк обернулся к Матиасу, сидевшему на земле между Легенеком и другим инспектором. И еще он увидел Люсьена, который встал позади охотника-собирателя, совсем вплотную, будто хотел дать ему крепкую опору, Люсьен с его разодранным в лоскуты галстуком, его испачканной о край колодца рубашкой, его детской физиономией, разинутым ртом и нахмуренными бровями. Тесно сбившаяся группа из четырех молчащих мужчин, четко выделявшаяся в темноте при свете фонаря Легенека. Матиас казался оцепеневшим, но Матиас слушал. Он должен был говорить.

– Все в порядке? – спросил Марк.

– В порядке, – сказал Легенек. – Он начинает шевелить ступнями в сандалиях.

– Тогда да, тогда порядок. Матиас, этим утром ты ходил к ней домой?

– Да, – сказал Матиас.

– Ты с ней говорил? – сказал Марк.

– Да, я почувствовал тепло, на улице, когда мы отводили домой пьяного Люсьена. Я был голый, но мне не было холодно, я чувствовал тепло поясницей. Позже я вспомнил об этом. Мотор машины… Я уловил тепло мотора ее машины, у ее дома. Я понял это, когда Гослена обвинили, и подумал, что он брал машину сестры в ночь убийства.

– Тогда тебе и пришел конец. Теперь, когда Гослен оказался не при чем, тебе рано или поздно пришлось бы найти своему «теплу» другое объяснение. А другое могло быть только одно… Когда я вечером возвратился в лачугу, я знал о ней все, я знал причины, я знал все.

Марк разбрасывал вокруг себя вырванные травинки. Он опустошал свой клочок земли.

– Кристоф Домпьер написал «копия»… Жорж напал на Софию в ее уборной, и кому-то это было выгодно… Кому? Дублерше, конечно же, «копии», которой предстояло заменить ее на сцене… Я вспомнил… уроки музыки… это была она, она – дублерша, в течение многих лет… под именем Натали Домеско. Только ее брат об этом знал, а родители думали, что она работает помощницей по хозяйству… она с ними поссорилась, может быть, порвала… Я вспомнил… Матиас, да, Матиас, которому не было холодно в ночь убийства Домпьера, Матиас, который стоял перед решеткой ее сада, рядом с ее машиной… я вспомнил… полицейские, закапывающие траншею… мы наблюдали за ними из моего окна, и земля доходила им только до середины бедер… значит, они рыли не глубже, чем мы… после них рыл кто-то другой, глубже, до самого слоя черной и жирной земли… теперь… теперь да, я знал достаточно, чтобы восстановить всю ее историю, как Ахав – историю своего кита-убийцы… и как он, я знал ее путь… и где она собиралась пройти… Жюльет оглядела стоявших вокруг нее полукругом мужчин. Она запрокинула голову назад и плюнула в Марка. Марк опустил голову. Милая Жюльет с гладкими белыми плечами, с радушным телом и улыбкой. Белое, мягкое, округлое тело в темноте, тяжелое, плюющееся тело. Жюльет, которую он целовал в лоб, Белый Кит, кит-убийца.

Жюльет плюнула и в двух полицейских, стоявших по бокам от нее, а потом стало слышно только ее сильное, свистящее дыхание. Потом – короткий смешок и снова дыхание. Марк представлял себе пристальный взгляд, уставившийся прямо на него. Он подумал о «Бочке». Им было хорошо в этой бочке… дым, пиво за стойкой, звяканье чашек. Рагу. София, певшая для них одних в первый вечер.

Рвать траву. Слева от него образовалась уже маленькая кучка.

– Она посадила бук, – продолжал он. – Она знала, что дерево встревожит Софию, что она будет о нем говорить… Да и кто бы не встревожился? Она отправила открытку от «Стелиоса», перехватила Софию в среду вечером по дороге на вокзал и под каким-то предлогом привезла в эту проклятую дерьмовую бочку… Мне на это плевать, я не хочу знать, не хочу ее слышать! Наверное, сказала, что у нее есть новости о Стелиосе… Она ее привезла, убила в подвале, связала, как кусок мяса, ночью перевезла в Нормандию, а там, я уверен, засунула в старый ледник в погребе…

Матиас крепко стиснул руки. Боже милостивый, как он желал эту женщину, оставаясь с ней в «Бочке» с наступлением темноты, когда уходил последний посетитель, и даже сегодня утром, когда касался ее невзначай, помогая наводить порядок. Сколько раз он хотел заняться с ней любовью. В подвале, на кухне, на улице. Сорвать слишком тесную одежду официанта. Теперь он пытался понять, что за смутные опасения постоянно заставляли его отступать. Он пытался понять, почему Жюльет всегда казалась бесчувственной к мужчинам.

Хриплый голос заставил его вздрогнуть.

– Пусть она замолчит! – крикнул Марк, не отводя глаз от травы.

Потом он перевел дыхание. Под левой рукой оставалось уже немного травы. Он сменил позу. Чтобы складывать другую кучку.

– Как только София исчезла, – продолжал он не совсем твердым голосом, – все заволновались, и она, как верная подруга, – первая. Полицейские неизбежно должны были начать искать под деревом, и они это сделали, и они ничего не нашли, и все закопали… И все в конце концов стали думать, что София уехала с своим Стелиосом. Теперь… теперь место было готово… Теперь она могла закопать Софию там, где никто, даже полицейские, никогда больше не станет искать ее, потому что это уже было сделано! Под деревом.… И потом уже никто все равно не станет искать Софию, будут считать, что она уехала на остров. Ее труп, запечатанный неприкасаемым буком, никогда не будет найден… Но ей нужно было закопать его спокойно, без помех, без соседей, без нас…

47
{"b":"634","o":1}