Глаша забыла угостить Валька кошачьей кашей, потому что была поглощена дворовыми событиями. Котята, которых она собрала в мусорном баке и подложила доброй кошке Нюшке, пропали. Нюшка ходила тревожная вокруг своего логова под лифтом, мяукала, звала – котята не откликались.

Котята выдали себя писком, их нашёл поселившийся в подъезде молодой человек, которого привели в эту трущобу превратности финансового рынка, и молодой жилец со смехом побросал их своему ротвейлеру Черчиллю, но Глаша, на свое счастье, этих подробностей не знала. Но все равно подозревала худшее.

Так что ей было не до фильма. Валёк же, оставшись без дарового ужина, долго жег свою плитку, потому что купил по дешевке очень старые кости с ошметками мяса. Такие покупают только для собак, а вот он – для себя. Варил и проклинал тех гадов и гадин, у которых собаки и кошки живут лучше людей.

Варил и проклинал, пока от длительной перегрузки не загорелся жучок. Дело было поздним вечером. От жучка загорелся деревянный щиток под счётчиком, а от щитка – обои. всё просто и обыкновенно. Валёк хотя и был пьян, но не слишком, а потому почуял наконец запах гари. Выскочив в коридор, уже полный дыма, так что не видно было и собственной руки, он понял, что надо спасаться и в чем был выскочил на лестницу. Благо не было у него имущества, которое жалко бы бросить. Чем спасся.

Глаша уже спала, но от запаха дыма проснулась. Она открыла дверь – и дым сразу заполнил комнату, застлал глаза.

Кошки полезли под кровать. Она пыталась гнать их к коридор, но там было ещё хуже. Тогда она схватила первых попавшихся, сразу одичавших, и, не обращая внимания на царапины, добежала до наружной двери, оставшейся распахнутой после бегства Валька, и выбросила кошек на лестницу. Кажется, те догадались, побежали вниз, а не наверх.

Глаша вернулась, нашарила под кроватью следующих – и вытащила их на лестницу точно таким же манером. Испуганные любимицы полосовали ее, но Глаша не замечала.

Почти невозможно было вернуться сквозь дым в третий раз, но Глаша вернулась, потому что самой дорогой своей Машки она пока не нашарила. В кухне уже горело как в огромной печи, огонь приближался, катя впереди жар. Глаша вбежала в комнату, разбила окно. На секунду дышать стало легче, Но тут же через окно пошла тяга, и дым стал ещё сильней забиваться в комнату из коридора. Глаша нащупала ещё одну кошку, бросилась было к двери – но в коридоре уже был огонь.

Глаша рванулась к окну, выбросила обезумевшую извивающуюся зверюгу – авось, не разобьется, кошка ведь, а этаж только третий! Искать дальше, искать!

Снова Глаша полезла шарить под кровать.

– Машка, Машка! Где же ты?! Машка!

Насмерть напуганная Машка не вылезала.

Глотнув из окна воздуха, Глаша снова полезла шарить под кровать – нащупала, схватила за хвост, вытащила, но не Машку, другую. Выкинула из окна, глотнула воздуха и полезла шарить снова. Не было больше возможности дышать, грудь разрывалась. Глаша дала было задний ход – и в это время рука скользнула по шерсти.

– Машка!

Глупая кошка выскользнула, Глаша снова полезла вглубь – за ней! Безумие любви оказалась сильнее жажды самосохранения. И задохнулась совсем. Обе задохнулись вместе – и Машка, и Глаша.

Новопоселившийся молодой человек спасся вместе со своим ротвейлером Черчиллем. Ошалевший от дыма пес промчался вниз по лестнице, не обратив внимания на спасавшихся тем же курсом глашиных кошек. Во время пожара в джунглях точно также мчатся плечом к плечу тигры и лани. Убежавший же первым Валёк досматривал пожар в толпе зевак. Полыхало из всех окон, а потом провалилась крыша, и в небо ударил столб искр.

– Огненный ангел! – закрестилась женщина, выбежавшая подлинно в одной рубашке. Как в волнующем бесконечном фильме с продолжениями, который так любила Глаша.

Старый дом с деревянными перекрытиями выгорел внутри от третьего этажа до шестого. Кроме Глаши погибли ещё трое, если считать только людей. Но те кошки, которых Глаша успела выкинуть из окна, выжили. Так что не зря.

Валёк боялся только одного: что узнают, что дом сгорел из-за его жучка. Экспертиза показала потом: из-за старой электропроводки. Но конкретно на него не указала. И Валёк пришел как все погорельцы требовать нового жилья и компенсации! И действительно получил новую комнатенку – после чего окончательно успокоился.

Догадливый Онисимов оценил дар судьбы и на другой же день объявил прямо над открытым гробом нетленной Зои, что дом готов был гореть давно, но стоял, пока в нем пребывал Истинный Учитель! А когда Учитель покинул обреченный дом, тот и сгорел на другой же день.

Дом сгорел не на другой день, а через месяц, но молва приняла и понесла уплотненные события: на другой же день!!

Об этом говорил весь город, а Светлана Саврасова подтвердила по телевизору.

Ну и кто оплачет Глашу, кто оплачет Машку? Хорошие ведь были существа, добрые – а в последний месяц и счастливые.

Люди Глашу не оплачут, а уж Машку – тем более. Глаша вообще осталась «пропавшей без вести», если когда-нибудь поинтересуются её дети: нигде она не числилась как жительница сгоревшего дома, тело её перегорело в пожаре почти до пепла, а несколько обугленных костей остались неопознанными.

Господствующее Божество всё знает, и судьбы Глаши и Машки, естественно, знает тоже. Знает и их чистые души.

Но Оно не знает сожалений, потому что Оно лишено личных любовей и значит – личных утрат. И Оно не дряхлеет, а потому Его восприятие ровное: близкая память для Него не отличается от далекой, игры первых рыб в новом и чистом мировом океане так же близки, так же произошли для Него только вчера, как и пожар на Советской.

Непостижимое и страшное свойство абсолютной и ровной памяти, когда ничто не забыто, но и никто не оплакан. Только так и можно нести бремя нестираемых воспоминаний. И потому-то воспоминания Ему абсолютно неинтересны, что прошло – то кануло, что известно – то банально, и только каждый новый миг, несущий ещё только совершающиеся, ещё не завершившиеся события достоин Его внимания и интереса.

И потому награда Глаше и Машке в них самих, в том счастливом месяце, когда Машка каждую ночь громко и упоенно мурлыкала, устраиваясь у Глаши на груди. Месяц пролетел – и всё кануло: и пережитое недолгое счастье, и перенесенные краткие страдания в финале. Кануло в бесконечную ровную память Господствующего Божества, откуда Оно никогда эти воспоминания не извлечет.

Олена, добравшись из Архангельска, услышала прямо на вокзале про чудесное спасение нового Учителя Истины, совершившего исход из обреченного дома как раз накануне гибельного пожара, про светлого Отрока, про Сына Бога-Отца и Богини-Матери. Почему, уходя из обреченного дома, Светлый Отрок не предостерег оставшихся жителей, никто вопросом не задавался.

Олена добралась, расспрашивая по дороге, в ДК Пищевиков, который оказался совсем недалеко от вокзала. Нетленное тело красивой девушки лежало в открытом гробу всё в цветах. Старухи, сновавшие вокруг, подтвердили:

– Больше месяца красуется, родимая. И чудеса совершает, как святая.

Олена подумала, что если бы Гаврюша лежал вот такой – красивый и нетленный, она бы не отходила от гроба и служила бы ему как живому. Но – не дал Господь даже такого горького счастья. А молодой святой девушке – дал.

Олена заплакала сразу и от прежнего своего горя, и от нежданного нового умиления.

Юный златокудрый Учитель в синей накидке заметил Олену, участливо спросил:

– Какое у тебя горе, сестра?

Как хорошо, что вот она – сестра. А этот святой Отрок – брат. Олена зарыдала ещё сильнее. Дионисий погладил её по волосам.

– Ну ничего, ничего. Отец и Мать Мои Небесные помогут.