— Кофе? — быстрый взгляд через плечо, чтобы ты не видел страшную половину меня, которую не прикрыть, не скрыть от тебя даже маской.
Наливаю кружку себе и еще одну… для ТЕБЯ! От горячего напитка по квартире разливается уютный запах домашнего очага. От жаркого тебя накатывают штормовые волны Возбуждения.
— Я бы начал с десерта, — сдерживаю улыбку, с полуслова понимая смутные намеки.
— Боюсь, что десерт может оказаться горьковатым, — мягкая поступь. Я ощущаю кожей твое приближение. Инстинкты кричат — опасность, но как же будоражит и пьянит это волнительное чувство.
— Отлично! Не люблю сладкого, — бесцеремонно врываешься в мое личное пространство, по-собственнически вжимаешь меня своим телом в столешницу, мурлычешь на ухо: — Хочу… — и все внутри вибрирует от твоего многозначного «хочу», разбегаясь по коже табунами мурашек.
— Съешь меня, — разворачиваюсь в кольце твоих объятий и тону в омуте любимых глаз.
— Мой… — шепчешь одними губами, и я готов пить, целовать, трахать этот красивый рот со вздернутым уголком губ в извечной ухмылке.
Я готов дрожать в твоих руках. Готов доводить до безумия нежными ласками или звериным напором. Готов быть для тебя послушным и строптивым, стеснительным и дерзким, Топом и Сабом. Лишь для тебя. Лишь с тобой. Отдаваясь — брать и любить… Любить… Любить всей душой и телом.
Мой морок, моя мечта, мое наваждение…
Тишина… Только шелест начавшегося дождя заполняет пространство. Кружка кофе для меня согревает ладони. Кружка кофе для тебя остывает на столе. Тебя со мной нет, и снова убийственные мысли лезут в голову.
Позволю ли я себе когда-нибудь эгоизм пожелать тебя всецело? Или так и буду жить в мечтах, пока не сойду с ума? А если решусь? Какие последствия будут у этого шага? Миг счастья? А что потом? Видеть, как твои глаза тускнеют от осознания моей боли. Заставить тебя так же страдать. И ты же не бросишь, будешь рядом. Только что останется от Любви после Жалости?
Нет, я такого врагу не пожелаю. Уж лучше пусть все остается, как есть. Наверное, Судьба у меня такая: попасться в собственные Сети, спутавшие наши сущности в замысловатый узел, который невозможно развязать, а только лишь разрубить. Но и рубить никак. Только тронь этот животрепещущий клубок чем-то острым — и не только моя, но и твоя душа истечет кровью.
Я не могу, не хочу причинять боль тебе, человеку, которого фактически боготворю. Ты мой и только мой. И я тебя никому и никогда не отдам. А в том, что у нас все вот так… В этом никто не виноват… Или виноват? Я не знаю. Я уже ничего не знаю.
Отхлебываю горячий напиток и вымерзаю изнутри. На негнущихся ногах возвращаюсь в паутинный угол. Знаю, ждешь, всегда готовый обнять, утешить, согреть своим теплом. И я снова обманываю себя иллюзией, что ты рядом со мной не только в жизни, судьбе, сердце, мыслях, но и прямо здесь: стоишь, касаясь моего плеча своим.
— Лис, знаешь, как я тебя люблю? — грустно улыбаюсь.
— Знаю, чувствую! — отзывается мой такой далекий и такой близкий человек. — А ты знаешь, что твоя любовь взаимна?
— Знаю! Чувствую! — и в этом утверждении не обманываю ни тебя, ни себя.
Я действительно не просто знаю, а именно чувствую твою Любовь. Чувствую настолько остро, что сердце сжимается в тугой ком, и мне в который раз за долгие годы затворничества хочется позволить себе слёзы. То ли от счастья быть любимым, то ли от боли, что разрывает душу нереализованностью простого человеческого желания:
«Любимый, как же мне безумно хочется быть с тобой»…
Часть третья. Любовь. Песнь третья. Евангелие от Елисея
— Елисей, Богом молю, пощади! — худенькая, чернявая женщина в траурных одеждах виснет на моей руке.
Люба… Любава… Любовь… Цыганка, с которой общаюсь не первый месяц. И не только неимоверное количество безвкусного рыжья* в ушах, на шее, пальцах в сочетании с цветастым платком на голове выдает в ней принадлежность к кочевой нации. Это в темных глазах, в золотозубой улыбке, в самой ауре, что обтекает женщину бурой, испещренной рваными дырами кляксой.
С ней пришлось раскрыть карты почти сразу. Сложно обвести вокруг пальца уроженку касты, в которой природой заложено видеть чуть больше, чем обычным людям. Да я особо и не конспирировался, понимая, что бояться мне нечего, пока у нас с Любаней взаимовыгодное сотрудничество. Чего душой кривить? Знаю, насколько необходим матери двух сыновей-дегенератов, которые только и делают, что попадают в ментовку с частотой вылетов чартерных рейсов.
Так что деваться ей некуда, кроме как идти ко мне на поклон, чтобы в очередной раз вытащить своих «ма́лых деток» из кутузки. Для меня это не сложно: пару звонков, и вольнолюбивые ромалы снова на свободе. Трясут бубенцами до очередного залета.
Как ни прискорбно, мне это только на руку, ибо у меня имеется свой интерес — элементарная финансовая выгода. За мое покровительство Люба уже не одного барыгу сдала, но все мелочь, а мне-то необходима добыча покрупнее. И, честно, мне порядком надоело играть с ней в добренького дяденьку-мента.
— Люба, сколько можно? Заебало! — я готов, как волк в знаменитом мультике, с возмущением вопросить: «Шо? Опять?», но только стискиваю челюсти так, что желваки ходят. — Если они у тебя дебилы, держи их дома на цепи!
— Драго, это дети. Болезнь совсем их поразила. Не знают, что творят, — причитает цыганка, пуская слезу. — Елисей, скажи сколько надо денег. Любую сумму дам.
— Сотка за год. А твоим сыночкам грозит около десяти. Потянешь? — сгущаю краски, прекрасно зная, что таких денег у Любани нет, ведь основной ее доход уходит в вену этих самых «деток».
Вижу перекошенное испугом лицо цыганки и уже морально готовлюсь к ее завыванию. Что и случается. Люба хватается за голову и на одной ноте начинает скулить, мешая русские слова с цыганскими. Ну, блять, началось! Но в этой игре главное не уступить, не спеша проводя «жертву» по всем ступенькам ада: запугать человека, показать ему безвыходное положение, подчинить себе, а потом дать Надежду. Я усвоил этот психологический ход четко. Ведь у меня хороший учитель — Митлан, который всегда говорит: «Нет жалости! Дожимай до конца!», — что и делаю:
— Да и не каждый шальные деньги возьмет, когда тут светит звезда и постоянная прибавка к жалованию, — зажимаю Любаню тисками безвыходности. Жертва еще трепыхается, но и деться никуда не может, ощущая давление правды жизни.
— Помоги, Елисей. Ты же знаешь, я отблагодарю, — молит золотая рыбка, что попалась в мой невод.
— Еще одного наркошу подкинешь с дозой на поправиться? — отмахиваюсь, изображая полное безразличие. Охотник внутри радостно скалит зубы, сам же держу покерфейс — надо красиво играть. — Не интересно!
— Все что угодно сделаю, только помоги!
«Все сделаю…» Да мне не надо все! Мне нужен один конкретный человек — Аладдин.
Который месяц охочусь за неуловимым наркобароном. Сколько троп исхожено, на которых этот крупный зверь оставил свой смертоносный след: Миха, недавно решивший сменить свой реальный земной ад на гипотетический подземный; Влад, который изрядно помурыжив мне нервы все-таки вывел на двух братанов-цыган, что вроде бы закупались у Аладдина, но как выяснилось больше сидели на игле, чем банчили купленным товаром. Уж молчу про целую кучу шушеры-информаторов, что так и не смогли подвести меня к заветной цели достаточно близко.
Сколько приманок подброшено, на которые любой другой хищник уже давно бы позарился, но только не Аладдин. Видимо, чуйка у него звериная. Осторожный, скользкий, точно червь, но опасный, как ядовитая змея. Выползает то тут, то там, но стоит нащупать его гнездо, снова скрывается из вида.
Я вымотан этой гонкой и спинным мозгом чувствую — Аладдин за мной наблюдает, присматривается. Поэтому время не на моей стороне. Если вдруг выплывет, что я сексот, он меня просто завалит, уж средств и власти наркобарону хватит. А значит, надо спешить, сделать очередной шаг и, втеревшись в его кодлу, уничтожить гадину.
