Сердце сжимается в нестерпимой тоске при мысли, что как только доберусь до дома, напишу Любимому прощальное письмо. Покаюсь перед Елисеем, что приручил, что влез в душу, хоть и не имел на это права. Попрошу прощения и… сам уничтожу наш мир.

Понимаю, что правильнее было бы позвонить, но сейчас никак — разряженный айфон валяется в рюкзаке красивой коробулькой дорогого, но бесполезного хлама. Может это и к лучшему. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями и найти в себе мужество на этот отчаянный шаг.

Да и будь аккумулятор заряжен, все равно не включил бы сотик, потому что уверен — Лис позвонит сам. Уверен и панически боюсь, что именно так и случится, а я трусливо не решусь принять звонок. И не потому, что боюсь самого разговора. Нет! Просто слышать его голос — это слишком больно. Это даже ужаснее, чем та боль, что ломает меня всю дорогу. К той я привык. С ней научился мириться…

Хотя давно меня не мучила именно такая, ноющая, вытягивающая все силы, словно я один сплошной гнилой зуб с оголившимся нервом, что дергает и дергает, не давая покоя. Но это все ерунда. Эту напасть можно заглушить таблетками, сном. А вот что делать с той, что теперь навечно станет еще одной моей спутницей? Херня, что время лечит. Знаю точно, эта боль во мне никогда не утихнет, и привыкнуть к ней нереально. Боль осознания, что я отпустил Лиса…

Спрятав голову в сложенные на спинке переднего кресла руки, жду, когда все пассажиры выйдут из автобуса и после, еле передвигая ноги, сам покидаю железное нутро «Ивеко». Тело налито тяжестью. Не хочу ни есть, ни пить, ни дышать, и жить тоже не хочу. Каждую частичку моего «я» пронизывает такая беспросветная апатия, что разверзнись сейчас земля под ногами, без тени сомнения шагну в недра лавового монстра.

Но земная твердь остается твердью, а я на одном упрямстве и желании как можно скорее оказаться дома и сделать то, что должен сделать, шагаю в сторону стоянки такси, даже не пряча, по обыкновению, лица. Все плывет перед глазами, смешивается в одно сплошное ничто. И на это ничто мне глубоко плевать.

Похер! Мне сейчас все похер. Только не трогайте меня, не касайтесь ни рукой, ни словом, ни взглядом. Иначе я за себя не ручаюсь.

Касаются. Натыкаюсь на какого-то парня и никак не могу с ним разойтись. Глядя сквозь него, дергаюсь вправо, влево, снова вправо. На кончике языка уже висит грязный мат, но, наконец, расхожусь с этим столбом. Сознание цепляется за мысль, что где-то уже встречал эти раскосые глаза. Но мне похуй. Мне сейчас все похуй.

Я все еще с Лисом. Заезженной пластинкой говорю и говорю с ним в мыслях, спрашивая и сам же отвечая на его немые вопросы: «Как ты там? — Мне тоже плохо. Злишься? — Прости. Проклинаешь тот день, когда связался со мной? — Я буду с теплотой вспоминать его всегда. Ищешь ли утешение в ком-то другом? — Правильно, забудь меня. А может ищешь меня? — Не стоит, я не достоин тебя», — гоню от себя Елисея и все еще тешу свою бессмертную Любовь агонизирующей Надеждой, когда Вера уже не дышит.

И в этом немом диалоге слепну, глохну, немею и натыкаюсь на внезапно затормозившую передо мной черную бэху.

— Привет, красавчик! Тебя подвезти? — в опущенное стекло, перекинувшись через пассажирское сиденье, лыбится какой-то приблатненный бомбила.

Может и запрыгнул бы в салон, не глядя, но это подъебистое «красавчик» гвоздем вклинивается в мозг, а может и какие другие внутренние рога заставляют инстинкты оголить звериную натуру и опустить шлагбаум перед моими намерениями.

— Обойдусь, — равнодушно кидаю в ответ, шагаю в сторону, пытаясь обойти немецкую тачилу с тыла, и нос к носу сталкиваюсь с тем самым парнем, с которым никак не мог разойтись несколько минут назад.

— А я настаиваю… — не просит гость с юго-востока, убирая сотку в карман стильной куртки и озарение системной прошивкой подрывает мое сознание.

За долю секунды очнувшийся Разум выстраивает ряд событий недавнего приключения: ночь, машина с наркотой, вот эта черная бэха и вот этот выебонистый тип, попросивший тогда прикурить, а сейчас стоящий передо мной.

Пытаюсь развернуться на сто восемьдесят, чтобы рвануть в сторону вокзала, где всегда курсируют менты, да куда там. Цепкие пальцы уже сжимают плечо. Распахнутая дверь тачилы зияет вратами в ад, в которые меня швыряют мешком с костями.

— Хули надо? — злобно выплевываю, безрезультатно дергая заблокированную дверь, когда тачка с пробуксовкой дергается с места, взвизгивая покрышками на пыльном асфальте.

— Поговорить, — обернувшись ко мне вполоборота, сообщает примостившийся рядом казах и типа успокаивает: — Ты не боись, побазарим по душам и разбежимся, — в голосе лед. Равнодушный, спокойный взгляд змеи буравит насквозь и источает опасность. Только я не боюсь. Мне похуй. Мне сейчас все похуй.

— А кто тут боится? — Не понимаю, откуда берется то мертвенное спокойствие, что заставляет меня вальяжно откинуться на спинку сиденья и с вызовом впериться в черный зрачок, после недолгого колебания выбирая левый. — Да и базарить мне с вами не о чем. — Давно не смотрел людям в глаза, но сейчас я бы с любой гадюкой потягался в искусстве не моргать.

— А вот у меня к тебе есть несколько неотложных вопросов, — играясь с зажигалкой в руках, парень все же прикуривает и задает, видимо, первостепенный: — Где Тухлый?

— В душе не ебу, о ком ты говоришь, — ухожу в несознанку, хотя конечно «ебу». Не трудно догадаться о ком речь, но вот тянет меня поиграть с огнем, позлить утырков, что мне кровь попортили и продолжают портить.

— Ты дурочку-то из себя не строй! — желчью пропитано каждое слово. — Тебя же Тухлый подрядил машину перегнать. Так что не гони, что не при делах.

— А, так это ты о Жентосе, — насколько могу очаровательно улыбаюсь одними губами, одновременно убивая взглядом. — Так тут нет никакого секрета. Насколько знаю, он решил поправить здоровье в наркостационаре. Кстати, если вы его проведать решили, то не туда едете, — отслеживая путь, указываю пальцем направление. — На следующем повороте налево.

На указанном повороте никто не сворачивает. Водила продолжает ехать по нужному ему маршруту. Только мне туда точно не надо, у меня на сегодня другие планы.

— Ну, раз твоего подельника не достать, значит с тобой нам невъебенно подфартило, — казах по-дружески хлопает меня по плечу, вызывая острое желание въебать ему в скуластую челюсть с этого самого плеча.

— Ага, удачно это мы с перцем пересеклись. Как говорится, на ловца и зверь бежит. Да, братуха? — вставляет свои пять копеек водила, зыркая на меня через зеркало заднего вида. Мне ему ответить нечего. В ответ подельнику утвердительно кивает головой узкоглазый и снова переключает внимание на меня:

— А теперь вопрос второй: как думаешь, кто будет отвечать за утерянный товар?

— Ты мне викторину что ли устроить решил? — закусываю удила, потому как сразу понял, чем дело пахнет. — Так вот, я в ваши игры не играю, — что-то меняют во мне ушедший в никуда тошнотворный Страх, но вцепившаяся в сознание зубами остервенелая Ярость.

Остервенелая Ярость на наркодельцов, но еще большая — на самого себя. Я заигрался и доигрался. Я потерял все, чем так дорожил. И мне похуй. Мне сейчас все похуй.

— А еще раз дотронешься до меня, — брезгливо стряхиваю с плеча костлявую кисть, — я пожалуюсь своему парню, — практически по-обыкновенному чудю*, с горечью понимая, что парня у меня, скорей всего, уже нет. — И он превратит вас в крыс.

Скорей от неожиданности услышать такую херь, чем от страха, водила резко бьет по тормозам. Клюнув по инерции корпусом, взрываюсь дебильным хохотом. А когда ловлю на себе изумленно-подозрительный взгляд раскосых глаз, заливаюсь еще громче.

— Пидар что ли? — казах отодвигается от меня чересчур наигранно, будто от вич-больного, а меня еще больше разбирает смех.

— Не-е-е… Ведьмак! — продолжаю хохмить, скрывая за ненормальной веселостью четко работающий разум. Никогда не предполагал, что могу так ясно мыслить и предвидеть ход событий. Но именно сейчас, когда умолкли все мои Демоны, сознание приобретает кристальную чистоту, и даже засранка-Боль уходит куда-то в тень и там только тихо постанывает.