Софрон побледнел. Сердце его сжалось от боли, когда он увидел в монастырской одежде бледную, исхудавшую, с какими-то чужими, печальными глазами Елизавету. Она улыбнулась при виде Софрона. Только эта улыбка и напомнила ему прежнюю Елизавету. И вдруг Софрон почувствовал, что ему не о чем с ней говорить. Он никак не мог подобрать слов, чтобы начать разговор.

Рыбак пришел на выручку:

- Эй вы, ребятки! Что же вы?! Дай-ка, я спою вам песенку...

И тихим, но веселым голосом запел. Глаза его в это время хитро смотрели на Елизавету.

Я сидела во тереме,

Я низала себе шапочку,

Я по алому по бархату.

Где ни взялся ясен сокол,

Он махнул правым крылышком,

Он задел за тарелочку,

Он задел за серебряную,

Он просыпал крупен жемчуг

До единого зернышка.

И, взяв Елизавету за руку, старик сказал:

- А ты не смущайся, что черничка. Тошно тому, кто любит кого, а тошнее тому, кто не любит никого. Ну, ну, подойди к нему... Девичий стыд до порога: переступила, так и забыла.

Добродушная болтовня старика заставила улыбнуться обоих: и Софрона и Елизавету. Софрон обнял ее и поцеловал.

- Вот давно бы так-то! - молвил старик. - А теперя я пойду-ка дровец наберу. Ей-богу, холодно что-то!

- Старый друг лучше новых двух, - произнес дрогнувшим голосом Софрон, усаживая рядом с собой на скамью Елизавету после того, как старик вышел из землянки. - Хочу я тебя увезти отсюда и поселить под Васильсурском у одного моего друга, чувашина. Наша ватага рядом стоит в пещерах Чертова городища... будем видеться. Чувашин тот честный, хороший человек. Он тебя в обиду не даст, а весной увезу я тебя на низы, под Астрахань... Согласна ли?

Елизавета остановила на нем неподвижный, какой-то отсутствующий взгляд.

- Простил?!

- Да.

Софрон ждал ответа на свои слова.

- А может быть, тебе почему-либо и не хочется?

Елизавета молчала.

- Не спрашивай меня больше ни о чем.

Слезы покатились по ее щекам.

Она сидела и думала: что такое с ней? Куда уж делась прежняя горячая любовь к Софрону? Такой он чужой теперь! И почему он простил, если любит ее по-прежнему? Он не должен бы прощать. Разве бы простил епископ, если бы с ним так поступили? Он бы убил. И может ли быть счастливая жизнь с разбойником? Что есть позорнее сего?

И сказала Софрону:

- А не буду ли я тебе в тягость? Не свяжу ли я тебя, не помешаю ли твоим товарищам?

- Нет.

И опять задумалась Елизавета: епископ прямо сказал ей, что она мешает ему, что ему надо вести государственные дела, а ей - молиться. Софрон другой... И, вероятно, он много лучше, много добрее и честнее епископа, даже наверное так, но...

- Весной я наберу людей на низовьях Волги, храбрых, сильных... И с этим подкреплением подниму народ на Сергаче, в Арзамасе, на Ветлуге, на Керженце... Кругом обложим Нижний. Борьба будет великая. Берегись тогда Питирим! Сожжем его на площади... перед кремлем... при всем народе...

В это время в землянку вбежал старичок-рыбак и испуганно прошептал:

- Бегите! Спасайтесь! Гвардейцы!

Софрон выбежал из землянки, держа в руке пистолет. Елизавета хотела было за ним, но не смогла - опустилась на скамью бледная, дрожащая.

В углу трясся от страха старичок-рыбак.

- Что такое?! Господи! - бормотал он. - Милые мои!

Рявкнули мушкеты.

Елизавета, собравшись с силами, высунулась из землянки. Она увидела спускавшихся вниз по сугробам гвардейцев. На самом верху, недалеко от землянки, на холме, хищно сгорбившись, словно коршун, озабоченно вглядывался вниз человек с серьгой.

Елизавета окликнула его. Он не шелохнулся, хотя не мог не слышать ее оклика.

Там, куда был устремлен его взгляд, Елизавета увидела на снегу высокую фигуру Софрона. Он отступал к реке, прячась за попадавшимися по дороге кустарниками и деревьями. Гвардейцы, увязая в сугробах, палили без толку. Но вот Софрон укрылся за стволом громадного дерева. Гвардейцы замерли на месте.

Человек с серьгой, оглянувшись на Елизавету, вполголоса произнес:

- Гляди!

Солдаты рассыпались в обход Софрону. В чем дело? Неужели он не видит обхода? Чего он медлит?

Рванулся навстречу своим преследователям, выстрелил. Со всех сторон, словно пауки, карабкаясь по сугробам, полезли к нему гвардейцы. Началась схватка одного со многими. Елизавета видела, как Софрон вырвал ружье у приблизившегося к нему гвардейца и прикладом уложил его.

Человек с серьгой подскочил к ней.

- Пойдем отсюда... Скорее! Скорее!

- Куда? - удивилась она.

- Бежим! Я спасу тебя!

- Куда?!

- Место есть... Там не найдут.

- А Софрон?!

- Пропал. Забудь о нем.

Человек с серьгой взял ее за руку.

- Не теряй времени!

- Я хочу в кремль. Веди туда! - прошептала она, крепко сжав его руку, упираясь.

- Зачем?

- К епископу!

- Он в Питере. В Нижнем его нет.

- Нет?!

Елизавета побледнела. Выстрелы вывели ее из оцепенения. Софрона уже не было. Все люди слились в один громадный комок, застывший на снегу.

- Бежим! - рванул Елизавету за руку человек с серьгой. - Все кончено. Погиб.

- Ты кто? - спросила она его удивленно, оттолкнув от себя.

- Из ватаги я. Софрон приказал беречь тебя... Отвести к нам...

- Нет, - сказала Елизавета решительно. - К разбойникам - не хочу... Уйди от меня!

- Солдаты сейчас схватят и нас.

- Пускай! - вспыхнув от негодования, крикнула Елизавета. - Не трогай меня.

- Запрут в Духовный приказ к Питириму...

- Я буду рада тому. Лучше, нежели с ворами...

Внизу стихло. Гвардейцы волокли по снегу громадного недвижимого Софрона.

- Видишь? - указал вниз человек с серьгой.

Елизавета уловила торжествующую улыбку на его лице.

- Видишь? - повторил он.

Она отвернулась.

- Епископ знает, что делает, - холодно отозвалась она. И, немного помолчав, спросила:

- Скоро ли он вернется в Нижний?

- Не ведаю.

- Прощай. Я пойду в монастырь, к себе в келью.

В глазах ее было упрямство. Красные пятна на щеках выдавали волнение.

- А разбойникам своим скажи и всем ворам своим, что не велика честь быть у них княжною. И что епископа им никогда не победить, и я буду просить его, чтобы он опять взял меня в кремль. Он может погубить, но он может и осчастливить... Я... я не хочу вас!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В полночь Фильку вызвали в тюрьму. Встретил его Волынский. Он потирал руки и приговаривал: "Попался крупный зверь!" На большом дворе острога, окруженном частоколом из свай, сверху заостренных, горели костры, а около них прыгали, разогревая ноги, гвардейцы. Головы их в треуголках казались громадными, тени от них ползли по освещенному снегу и частоколу, похожие на танцующих черепах и ящериц.

Ночью острог вообще был единственным оживленным местом в Нижнем: сюда приводили вновь арестованных, здесь снаряжали партии колодников для отправки в Москву и в Сибирь, сменялись караулы и прочее. По-ночам здесь было шумно и суетливо: кто шутил, смеялся, кто плакал, кто молился, кто проклинал...

Филька слышал, как здоровенный сержант, недавно доставивший партию колодников из Москвы для отправки в Сибирь, рассказывал:

- Дьявол, а не человек! Двенадцать с одним только что справились... Двоих убил и ранил четверых. Зело здоров. Куйте крепче его. Смотрите!

Волынский рассмеялся.

- Ну! Кузнец ты у нас тут первостатейный... Во всей России такого-то сыщешь ли?

Гвардейцы повернули лица, освещенные костром, в сторону Рыхлого. Стали с любопытством его рассматривать.

- И придется же тебе, братец, поработать. Ни одного жеребца, поди, такого не ковал, как этот парень...

- Ничего! - ободрил Волынский Фильку. - Мы его там уже скрутили, сатану. Не шелохнется...

Филька видел, как неотрывно следят за ним гвардейцы; он не мог выдержать их наивных, почти детских глаз и заторопился к съезжей избе, куда приводили преступников.