Скорее искореним тлетворное сияние Запада…

Телемудивляло, после бесстыдных фрикций, осеменяет народ такой бациллой беспокойства, что коллективное мычало себе места не находит.

Зуботочат… зуботычут… зубы скалами встают.

Пожил недолго я в состоянии свободы, как в новой шинели гоголевского франта, и сняли её с меня, сменив на фуфайку лайковую…

Лайками лагерными изорванную.

И не спасут уже никакие фонды: трещит-то, уже и не швам и в первую очередь слышно через "леху москвы".

Одна из немногих радиостанций, которая не просто ради станции.

Он там рядышком примостился, и к тому же вхож и выхож и хошь не хошь, лучше него никто не можь.

Точнее, просто не хотят, потому что для здоровья это не полезно.

Да и их радиоактивность уже пытаются накрыть саркофагом, как чернобыльскую.

Горе денег, воздвигнутой в тучные годы, подобно горе Чиопса, мы, вероятнее всего, не сможем поклониться в далеком небудущем, как это легко мы сегодня делаем в пустыне Египетской.

Скорее всего, пустыня и поглотит богатства. Только великие горы мусорные – свидетели буйного роста, похоже, останутся нам на долгие времена.

Может, с этих вершин и читать нашим духовным отцам нагорные проповеди стоящим внизу нашим правителям?

Узнают ли они по горам этим дела нечестивых? И, может, укажут на их лица?

Негоже таким образом обращаться с природой – творением Господа.

Но это всё заговор против Великой России.

Я-то тоже объект заговора, но другого…

Пальцы перебирают камешки клавиатуры, и море информации начинает волноваться, и прибой потихоньку начинает двигать к экрану свежие умосоциации, мозгаллюцинации…

Загребая дальше, замышляю рыбинспекцией в рыбоинсценцию.

Вот она, словесная туша реминисценции рыбьей тенью под водой. Но не надо гарпуна и сетей.

Это я – "рыба" по знаку зодиака.

В детстве, в возрасте наверно трёх лет, меня очень сильно напугала лошадь, неожиданно выскочившая из-за поворота возле нашего дома.

В том ДТП, между "рыбой" и лошадью, я отделался страшным испугом. Последствия были очень тяжёлыми. Я впал в беспамятство.

Бреднем бреда меня, как рыбу, вытянули на берег, и я метался в горячке, пытаясь добраться до спасительной влаги.

В больницу родители везти меня не хотели, потому что просто не доверяли врачам провинциальной больницы.

А моё маленькое тельце не доверяло своему сознанию, потому что свирепо ломил ветер ужаса, спугнув с насеста рассудок, и мозг ширил паруса галлюцинаций.

И, может быть, уже проходил оформление и регистрацию мой загробпаспорт, позволивший бы беспрепятственно грести в маленьком гробике к погребению.

Отец запряг сани и по перволедью реки, сам рискуя жизнью, по звучащему хрустко льду поехал в соседнюю деревню к бабушке, которая слыла знахаркой.

Она нашептала на воду какие-то слова, мне дали испить. И я уснул…

Тот сон, по словам родителей, длился "ипотечно" долго. Я только иногда выныривал из этого лечебного сна, прося:

Пить… пить… пить… – и снова тонул.

Они по очереди просыпаясь ночью, слушали моё дыхание. Есть ли оно вообще?

Я не помню, и сейчас уже не у кого спросить, сколько это продолжалось.

Что сказала та целительница воде, которая, как покровами Богородицы, усмирила мои переживания?

Отступил тот страх.

Может, и по сию пору осталось ещё пару капель той водицы, которая и шепчет мне: не бойся, малыш.

Говори.

И долго ещё я после этого был поклажею: куда положили, там и уснул.

Как рассказывали родные, меня могли найти спящим не только в своей колыбельке, но и на полу, где-нибудь под столом, или в шкафу.

Наверняка мама брала меня очень осторожно на руки, тихонечко целовала и, уложив в кроватку, с улыбкой смотрела ещё некоторое время на спящего красавца.

Ведь для неё я тогда другим быть не мог.

Да, я иногда люблю плавить в руках детство, как ребёнок шоколад, и увозюкаться в нём по самые уши.

Но в детство своё я не хочу возвращаться, потому что счастлив и сейчас.

Я сегодня начертил себе строгий круг обязанностей-обвязанностей, с которыми справляюсь. И, к тому же, есть цветные вкладыши удовольствий.

Мне просто хочется запутаться в старое пальто и замереть, задремав, потому что в зрелом зрячем возрасте в мечтаниях уже нет надёжности, ведь для их воплощения может просто не хватить сил.

А вот на то, чтобы при этом ощутить то самое детское состояние погруженности в сон, надеюсь, хватит.

И даже если в этом фарватере налечу на детские страхи, то я предпочту их прелесть, чем смердеть взрослым унынием мрачного терпения.

Я-то знаю, что такое перенасыщенное терпением ожидание. Со школьного возраста я помню те тягостные, для того возраста, остановки жизни.

Просто стоять вместе с людьми и ждать…

Занимать приходилось очередь в овощном магазине, куда должны были привезти картошку. Тогда в нашем городе она появлялась только в навигацию речным транспортом, и нужно было сделать запасы на зиму.

И приходилось замерзнуть в очереди по-зимнему, на несколько часов.

Дальше – больше…

И как же было трудно ждать.

Очереди, с продвижением во взрослую жизнь, росли вместе со мной. Приходилось решать все вопросы уже самостоятельно. И требовалось терпение и ещё раз терпение. А почти всё было в очередь. И далеко не сразу терпение становилось легированным.

Добавками осознания, что без стояния просто нет возможности достичь желаемого.

И только через долгий промежуток времени оно приобретало свойство прочности.

И стоял… и противостоял трудностям.

И запас сил я мог уже вознести в степень. И были за это награды, но гораздо позже.

Глаза больше, чем они есть, не сделались, просто обнажились бельма, потому что их мартеновским разогревом пучит желание.

Выплавлено действие и уже разлито в сосуды тела, которые хлещут в нём, как пастушьим кнутом, и хлопки громкими оконечностями возвращаются в начало ушей.

И уже приступом лезет из кожи нарывающийся на неизбежное наказание нервный поступок.

Как невероятно трудно было удержаться на дистанции от того состояния.

Почувствовать мяготь когтя локтя, воткнувшегося в кость асфальта.

Кость в кость: супербольно.

И быстрее бы из объятий боли на волю.

Это ты попытался познакомиться с красивой девушкой на улице. Ты, конечно, себе скажешь: ну и не очень-то и надо было, подумаешь.

Да и не все, конечно, реагируют так жёстко, но здесь ты нарвался.

Ты явно ошибся адресом.

Она модно косметирована, костюмирована.

В совке всё качественное, как правило, было или по блату или на толкучке втридорога.

И вот, преодолев эти барьеры, устремилась на финишную прямую бегунья. Она нацелена на призовые в виде солидного мужчины с квартирой, с машиной, дачей.

И тут под ногами путается не пойми что. Пошёл вон!

Всё понял, не гневайся, барыня, ухожу.

А сегодня понимаешь, как недолог век женской красоты и привлекательности, и как много надо ей успеть сделать в кратчайшие сроки, как диверсанту в тылу врага.

Очередь на товары длительного пользования шла, будто кит под водой с хорошим запасом воздуха, и нужно было выходить на капитанский мостик и со своего места в списке смотреть вдаль сквозь месяцы, когда ж оно придёт, твоё мгновение. И дети, как юнги, тоже с удовольствием карабкались в вышину и смотрели в длину.

И вот наступал момент, когда какая-нибудь румынская лакированная мебельная стенка, на зависть соседям, въезжала в квартиру.

Или новенький жигулёнок подъезжал к подъезду, и в него с восторгом упаковывалась вся семья счастливчиков. И этот торжественный момент вполне можно было отметить фонтаном брызг из глубин шампанирующей радости винного напитка.

Нынешним маркетологам приходится применять изощрённые методы изучения потребительских предпочтений.

Нужно каким-то образом помочь обнаружиться и залиться тревожным лаем. скрытую от самого потребителя крайней надобности в непойми-какой-херне.