Скорее искореним тлетворное сияние Запада…
Телемудивляло, после бесстыдных фрикций, осеменяет народ такой бациллой беспокойства, что коллективное мычало себе места не находит.
Зуботочат… зуботычут… зубы скалами встают.
Пожил недолго я в состоянии свободы, как в новой шинели гоголевского франта, и сняли её с меня, сменив на фуфайку лайковую…
Лайками лагерными изорванную.
И не спасут уже никакие фонды: трещит-то, уже и не швам и в первую очередь слышно через "леху москвы".
Одна из немногих радиостанций, которая не просто ради станции.
Он там рядышком примостился, и к тому же вхож и выхож и хошь не хошь, лучше него никто не можь.
Точнее, просто не хотят, потому что для здоровья это не полезно.
Да и их радиоактивность уже пытаются накрыть саркофагом, как чернобыльскую.
Горе денег, воздвигнутой в тучные годы, подобно горе Чиопса, мы, вероятнее всего, не сможем поклониться в далеком небудущем, как это легко мы сегодня делаем в пустыне Египетской.
Скорее всего, пустыня и поглотит богатства. Только великие горы мусорные – свидетели буйного роста, похоже, останутся нам на долгие времена.
Может, с этих вершин и читать нашим духовным отцам нагорные проповеди стоящим внизу нашим правителям?
Узнают ли они по горам этим дела нечестивых? И, может, укажут на их лица?
Негоже таким образом обращаться с природой – творением Господа.
Но это всё заговор против Великой России.
Я-то тоже объект заговора, но другого…
Пальцы перебирают камешки клавиатуры, и море информации начинает волноваться, и прибой потихоньку начинает двигать к экрану свежие умосоциации, мозгаллюцинации…
Загребая дальше, замышляю рыбинспекцией в рыбоинсценцию.
Вот она, словесная туша реминисценции рыбьей тенью под водой. Но не надо гарпуна и сетей.
Это я – "рыба" по знаку зодиака.
В детстве, в возрасте наверно трёх лет, меня очень сильно напугала лошадь, неожиданно выскочившая из-за поворота возле нашего дома.
В том ДТП, между "рыбой" и лошадью, я отделался страшным испугом. Последствия были очень тяжёлыми. Я впал в беспамятство.
Бреднем бреда меня, как рыбу, вытянули на берег, и я метался в горячке, пытаясь добраться до спасительной влаги.
В больницу родители везти меня не хотели, потому что просто не доверяли врачам провинциальной больницы.
А моё маленькое тельце не доверяло своему сознанию, потому что свирепо ломил ветер ужаса, спугнув с насеста рассудок, и мозг ширил паруса галлюцинаций.
И, может быть, уже проходил оформление и регистрацию мой загробпаспорт, позволивший бы беспрепятственно грести в маленьком гробике к погребению.
Отец запряг сани и по перволедью реки, сам рискуя жизнью, по звучащему хрустко льду поехал в соседнюю деревню к бабушке, которая слыла знахаркой.
Она нашептала на воду какие-то слова, мне дали испить. И я уснул…
Тот сон, по словам родителей, длился "ипотечно" долго. Я только иногда выныривал из этого лечебного сна, прося:
Пить… пить… пить… – и снова тонул.
Они по очереди просыпаясь ночью, слушали моё дыхание. Есть ли оно вообще?
Я не помню, и сейчас уже не у кого спросить, сколько это продолжалось.
Что сказала та целительница воде, которая, как покровами Богородицы, усмирила мои переживания?
Отступил тот страх.
Может, и по сию пору осталось ещё пару капель той водицы, которая и шепчет мне: не бойся, малыш.
Говори.
И долго ещё я после этого был поклажею: куда положили, там и уснул.
Как рассказывали родные, меня могли найти спящим не только в своей колыбельке, но и на полу, где-нибудь под столом, или в шкафу.
Наверняка мама брала меня очень осторожно на руки, тихонечко целовала и, уложив в кроватку, с улыбкой смотрела ещё некоторое время на спящего красавца.
Ведь для неё я тогда другим быть не мог.
Да, я иногда люблю плавить в руках детство, как ребёнок шоколад, и увозюкаться в нём по самые уши.
Но в детство своё я не хочу возвращаться, потому что счастлив и сейчас.
Я сегодня начертил себе строгий круг обязанностей-обвязанностей, с которыми справляюсь. И, к тому же, есть цветные вкладыши удовольствий.
Мне просто хочется запутаться в старое пальто и замереть, задремав, потому что в зрелом зрячем возрасте в мечтаниях уже нет надёжности, ведь для их воплощения может просто не хватить сил.
А вот на то, чтобы при этом ощутить то самое детское состояние погруженности в сон, надеюсь, хватит.
И даже если в этом фарватере налечу на детские страхи, то я предпочту их прелесть, чем смердеть взрослым унынием мрачного терпения.
Я-то знаю, что такое перенасыщенное терпением ожидание. Со школьного возраста я помню те тягостные, для того возраста, остановки жизни.
Просто стоять вместе с людьми и ждать…
Занимать приходилось очередь в овощном магазине, куда должны были привезти картошку. Тогда в нашем городе она появлялась только в навигацию речным транспортом, и нужно было сделать запасы на зиму.
И приходилось замерзнуть в очереди по-зимнему, на несколько часов.
Дальше – больше…
И как же было трудно ждать.
Очереди, с продвижением во взрослую жизнь, росли вместе со мной. Приходилось решать все вопросы уже самостоятельно. И требовалось терпение и ещё раз терпение. А почти всё было в очередь. И далеко не сразу терпение становилось легированным.
Добавками осознания, что без стояния просто нет возможности достичь желаемого.
И только через долгий промежуток времени оно приобретало свойство прочности.
И стоял… и противостоял трудностям.
И запас сил я мог уже вознести в степень. И были за это награды, но гораздо позже.
Глаза больше, чем они есть, не сделались, просто обнажились бельма, потому что их мартеновским разогревом пучит желание.
Выплавлено действие и уже разлито в сосуды тела, которые хлещут в нём, как пастушьим кнутом, и хлопки громкими оконечностями возвращаются в начало ушей.
И уже приступом лезет из кожи нарывающийся на неизбежное наказание нервный поступок.
Как невероятно трудно было удержаться на дистанции от того состояния.
Почувствовать мяготь когтя локтя, воткнувшегося в кость асфальта.
Кость в кость: супербольно.
И быстрее бы из объятий боли на волю.
Это ты попытался познакомиться с красивой девушкой на улице. Ты, конечно, себе скажешь: ну и не очень-то и надо было, подумаешь.
Да и не все, конечно, реагируют так жёстко, но здесь ты нарвался.
Ты явно ошибся адресом.
Она модно косметирована, костюмирована.
В совке всё качественное, как правило, было или по блату или на толкучке втридорога.
И вот, преодолев эти барьеры, устремилась на финишную прямую бегунья. Она нацелена на призовые в виде солидного мужчины с квартирой, с машиной, дачей.
И тут под ногами путается не пойми что. Пошёл вон!
Всё понял, не гневайся, барыня, ухожу.
А сегодня понимаешь, как недолог век женской красоты и привлекательности, и как много надо ей успеть сделать в кратчайшие сроки, как диверсанту в тылу врага.
Очередь на товары длительного пользования шла, будто кит под водой с хорошим запасом воздуха, и нужно было выходить на капитанский мостик и со своего места в списке смотреть вдаль сквозь месяцы, когда ж оно придёт, твоё мгновение. И дети, как юнги, тоже с удовольствием карабкались в вышину и смотрели в длину.
И вот наступал момент, когда какая-нибудь румынская лакированная мебельная стенка, на зависть соседям, въезжала в квартиру.
Или новенький жигулёнок подъезжал к подъезду, и в него с восторгом упаковывалась вся семья счастливчиков. И этот торжественный момент вполне можно было отметить фонтаном брызг из глубин шампанирующей радости винного напитка.
Нынешним маркетологам приходится применять изощрённые методы изучения потребительских предпочтений.
Нужно каким-то образом помочь обнаружиться и залиться тревожным лаем. скрытую от самого потребителя крайней надобности в непойми-какой-херне.