- Расскажи мне об этом герцоге Родольфо, - предложил Лафайет.
- Я только раз и видела его, когда однажды в три часа ночи возвращалась из герцогских казарм. Я там, понимаешь, навещала заболевшего приятеля. А старикашка в это время прогуливался в своем саду. Было еще рано, вот я и решила перелезть через забор и завести с ним знакомство. Такие, как он, не в моем вкусе, но связи во дворце никогда не помешают.
И Свайнхильд кинула на Лафайета взгляд, который должен был выражать смущение.
- Но старый дурак быстренько выдворил меня оттуда, - закончила она, разбивая крохотное яйцо о край сковороды. - Начал говорить, что я ему в племянницы гожусь. На большее у него ума не хватило. Вот я и спрашиваю: как может этот старый осел управлять страной?
Лафайет задумался.
- Скажи мне, э-э... Свайнхильд, как мне получить аудиенцию у этого герцога?
- Не стоит пробовать, - посоветовала она. - У него скверная привычка бросать львам всех, кто ему не угодит.
- Только он может знать, что здесь происходит, - размышлял вслух Лафайет. - Видишь ли, я полагаю, что Артезия на самом деле не исчезла исчез я.
Свайнхильд глянула на неге через плечо, прищелкнула языком и покачала головой.
- Подумать только, тебе ведь не дашь много лет, - сказала она.
- Много лет? Да мне еще нет и тридцати, - возразил Лафайет. - Хотя, по правде сказать, сегодня я чувствую себя столетним стариком. Но теперь у меня есть хоть какой-то план, это уже легче. - Он принюхался. Свайнхильд поставила перед ним тарелку с отбитыми краями, на которую переложила поджаренную лепешку и коричневатую яичницу.
- Это действительно сурок? - с сомнением спросил он, искоса разглядывая угощение.
- Совершенно верно, сурок, как я и обещала. Желаю приятного аппетита, господин. Лично я никогда не могла проглотить эту гадость.
- Послушай, почему бы тебе не называть меня Лафайетом, - предложил он, принимаясь за еду. По виду блюдо отдаленно напоминало клейстер, но оказалось совершенно безвкусным, что, вероятно, было к лучшему.
- Это слишком длинно. Я буду звать тебя Лейф.
- Лейф! Как будто я какой-нибудь увалень в комбинезоне на одной лямке и босиком, - запротестовал Лафайет.
- Ну вот что, Лейф, - сказала Свайнхильд тоном, не терпящим возражений, и положила локти на стол. - Хватит молоть ерунду. Чем скорее ты выкинешь из головы свои бредовые фантазии, тем лучше. К чему привлекать к себе внимание? Если люди Родольфо заподозрят, что ты нездешний, ты очутишься на дыбе прежде, чем успеешь крикнуть "караул". А потом они вытянут из тебя все твои секреты, пощекотав хорошенько плеткой.
- Секреты? Какие секреты? Моя жизнь - как открытая книга. Я невинная жертва обстоятельств.
- Ясное дело: ты безвредный дурачок. Но попробуй-ка убедить в этом Родольфо. Он подозрителен, как старая дева, учуявшая в душевой кабинке запах мужского одеколона.
- Я уверен, что ты преувеличиваешь, - твердо сказал Лафайет, подчищая тарелку. - Лучше всего чистосердечно рассказать ему обо всем. Я поговорю с ним, как мужчина с мужчиной. Объясню, что я совершенно случайно попал сюда при неясных обстоятельствах, а потом спрошу, не знает ли он кого-нибудь, кто занимался бы несанкционированными опытами по регулированию физических энергий. Да я почти уверен, - продолжал он, увлекаясь, - что он сам имеет связь с Центральной. Здесь наверняка работает помощник инспектора по континуумам, и как только я все объясню...
- Вот с этим всем ты пойдешь к герцогу? - спросила Свайнхильд. Послушай, Лейф, это меня не касается, но на твоем месте я бы не делала этого, понятно?
- Завтра же утром я отправлюсь в путь, - пробормотал Лафайет, вылизывая тарелку. - Где, ты сказала, резиденция герцога?
- Я тебе этого не говорила. Но могу и сказать, ты все равно узнаешь. Он живет в столице, в двадцати милях к западу отсюда.
- Хм-м. Это где-то в районе штаб-квартиры Лода в Артезии. В пустыне, верно? - обратился он к Свайнхильд.
- Не угадал, дорогуша. Столица на острове, на Пустынном озере.
- Подумать только, как меняется уровень моря в континуумах, - заметил Лафайет. - В Колби Конерз вся эта территория находится под водами залива. В Артезии на этом месте настоящая Сахара. А здесь нечто среднее. Ну, как бы там ни было, пора отдохнуть. Где здесь гостиница, Свайнхильд? Ничего особенного мне не надо: скромная комната с ванной, желательно с окнами на восток. Я люблю просыпаться с лучами солнца.
- Я брошу свежего сена в козий хлев, - сказала Свайнхильд. - Не бойся, - прибавила она, заметив растерянный взгляд Лафайета. - Там никто не живет с тех самых пор, как мы съели козу.
- Неужели в этом городе нет гостиницы?
- Для парня, у которого не все дома, ты быстро соображаешь. Ну, пошли.
Вслед за Свайнхильд он вышел через заднюю дверь на каменистую тропинку, которая вела к воротам, заросшим сорной травой. Неподалеку виднелось покосившееся строение. Лафайет поплотнее запахнул камзол под порывами холодного ветра.
- Полезай-ка сюда, - пригласила его Свайнхильд. - Устраивайся под навесом, если хочешь. Я за это денег не возьму.
Лафайет заглянул внутрь, стараясь разглядеть что-нибудь в темноте. Четыре подгнивших столба кое-как подпирали проржавевшую металлическую крышу. Под ней густо разрослась сорная трава. Он принюхался - в хлеву явственно различался запах, по которому можно было догадаться о его прежней обитательнице.
- Нельзя ли найти что-нибудь поприличнее, - взмолился Лафайет. - Я до конца своих дней был бы тебе признателен.
- Ничего не выйдет, приятель, - заявила Свайнхильд. - Деньги вперед. Два пенса за еду, два за ночлег, пять за разговор.
Лафайет порылся в карманах и достал пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул Свайнхильд плоскую монету достоинством в 50 артезианских пенсов.
- Этого хватит?
Свайнхильд взвесила монету на ладони, попробовала ее на зуб и уставилась на Лафайета.
- Это же настоящее серебро, - прошептала она. - Ради всего святого, Лейф, то есть Лафайет, что же ты раньше не сказал, что ты при деньгах? Пойдем, дорогой. Для тебя - все самое лучшее.
О'Лири последовал за ней обратно в дом. Она зажгла свечу и по крутой лестнице проводила его наверх, в крохотную комнатку с низким потолком. Он огляделся: кровать под лоскутным одеялом, круглое оконце, застекленное донышками от бутылок, на подоконнике горшок с геранью. Он осторожно принюхался, но в комнате пахло только дешевым мылом.
- Великолепно, - просиял он. - Только где же ванная?
- Корыто под кроватью. Я сейчас принесу горячей воды.
Лафайет вытащил медное корыто, снял камзол и сел на кровать, чтобы разуться. За окном всходила луна, освещая далекие холмы, чем-то похожие на холмы Артезии. А во дворце сейчас Дафна, наверно, идет к столу об руку с каким-нибудь болтливым денди, удивляясь про себя исчезновению мужа и, может быть, смахивая иногда с ресниц слезинку...
Усилием воли он отогнал прочь мысли о ее гибком стане и вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. Ни к чему расстраиваться. В конце концов, он делает все, что в его силах. Где есть желание, там есть и возможность. В разлуке сердце любит сильнее...
- Кого? - пробормотал он. - Меня или того, кто поближе?
Открылась дверь, и на пороге появилась Свайнхильд с двумя ведрами, от которых валил пар. Она вылила воду в корыто и локтем попробовала воду.
- В самый раз, - сказала она.
Лафайет прикрыл за ней дверь, разделся, обнаружив при этом, что дорогая ткань камзола была местами порвана, и со вздохом облегчения погрузился в горячую воду. Мочалки нигде не было видно, но под рукой оказался кусок коричневого мыла. Лафайет намылился и горстями стал поливать воду на голову - мыло сразу же попало ему в глаза. Он ополоснулся, расплескивая воду и что-то бормоча, поднялся и потянулся за полотенцем.
- Черт, - выругался он. - Забыл попросить...
- Вот, возьми, - раздался рядом голос Свайнхильд, и жесткая ткань коснулась его руки.
