А шахсей-вахсей?.. Тебе знаком из книг ужас под таким названием? У тебя будет шанс увидеть в Персии этот праздник шиитов, посвященный памяти халифа Али. Представь: улицы ярко украшены коврами, цветными тканями, лампами. Огромные процессии идут днем и ночью. Люди одеты в зеленые халаты, красные фески. У всех факелы. Над толпами, как наши новогодние елки, сверкают разукрашенные кусты мирта. Фанатики, добровольно истязающие самих себя, вопят, медленно двигаясь перед процессией и громко выкрикивая: "Аллах! Али! Али! Аллах!" Зрелище страшное.
Они одеты в длинные белые одежды; руки, грудь и плечи обнажены. В руках ножи, сабли, кинжалы. В едином ритме одни бьют себя ими по голове, по плечам, раздирают собственное тело. Кровь струится, окрашивая их наряд, и стекает на пыльную дорогу. Одежды из белых постепенно становятся багровыми. Другие прокалывают свою кожу насквозь специальными иглами. На концы игл надевают гири, чтобы вырвать кусок тела, оттянуть его и испытать боль еще сильнее в честь Аллаха и его пророка Али.
- Прекрати это, Саша, это не по-твоему.
- А жаждущей амазонке лучше поискать другого рыцаря.
- Ты можешь острить, даже пугать, если это тебе доставляет удовольствие. Однако, слушая твои рассказы у Надеждиных и читая твои описания, я поняла, что тебе эти самые "неизъяснимые наслаждения" действительно знакомы, - не унималась Людмила.
Елисеев вдруг расхохотался. Сестра была не на шутку обижена. Елисеев присел на край дивана.
- Ты права, ты умница, ты великий психолог. Мне в голову никогда не приходило именно так формулировать для себя неизбежность трудностей. Наверное, на грани жизни и смерти человек изведывает полноту жизни, как-то пронзительнее ее ощущает. Помнишь, Печорин перед дуэлью отмечает: "Я не помню утра более глубокого и свежего..."
- Саша, ты возьмешь меня в Персию... Возьмешь! Привезешь меня живой и здоровой! - И она, крепко обвив руками шею брата, звонко чмокнула его в щеку. - С тобой же можно хоть в пасть к тигру!
Поведение Людмилы было необычным, а ее просьба - неожиданной. Елисеев вспомнил еще ее растерянность у Надеждиных и совсем терялся в догадках.
Внешне они были похожи. У Люси то же открытое лицо, добрые серые глаза, только чуть рыжеватые волосы золотились нежнее и слегка вились на висках.
И воспитание Люси было похожим на воспитание брата. В крепости они играли вместе. Саша обучил младшую сестру стрелять, лазить по деревьям. Она отлично ходила на лыжах, легко переносила холод. Солдаты тоже относились к ней по-свойски, хотя и покровительственно. И помощницей, когда она подросла, стала превосходной: помогала засушивать травы, собирать коллекции камней, красиво оформляла гербарии, ловила бабочек. А в этой поездке он намеревался измерять черепа персидским женщинам и заранее предвидел протесты и отрицательные реакции. Сестра могла бы, конечно, выручить его. Не может же быть, чтобы Люся видела перед собой только походы верхом, таинственную Персию, а по ночам ей снились сны, в которых рассказанные им истории мешались с романами Вальтера Скотта и легендами из "Тысячи и одной ночи". Не может этого быть. Чего-то он не понял, не знает еще...
- Ну, Саша... Ты же возьмешь меня? Может быть, я должна объяснить тебе причину этой странной и легкомысленной просьбы?
И вдруг Людмила заплакала.
- Люся, друг, что с тобой? Успокойся.
- Я не ждала такого поворота и не готова объяснить тебе всего. Мы с тобой всегда понимали друг друга с полуслова. Мы доверяли друг другу. - Она подняла на брата заплаканные глаза. - Николай в опасности. Он уехал из Петербурга. Его друзья советуют и мне уехать на время. Поверь, я не ищу легкой жизни, приключений. Алиса знает все... Словом, я бегу...
- От ссылки?!
Какой же он нечуткий, право. Сестра взывает о помощи, а он, смеясь, изрекает ей всякие глупости... Раздумывать было нечего...
И вот Людмила сидит "шамаханской царицей", принимает поклонения персов, услуга челяди.
Время от времени кто-нибудь из свиты срывает цветы, связывает в маленькие букетики и подносит ей.
Он взглянул на сестру и увидел, что она смотрит на него и улыбается благодарной улыбкой. Он тоже улыбнулся и тоже с благодарностью подумал, какая она умница, какая мужественная и, хотя она еще очень молода, как облегчала она ему этот поход! Она действительно помогала брату и целебные травы собирать и приготавливать из них настои, и делать растирания, и накладывать примочки.
Между почетными гостями и персидскими хозяевами идет неторопливая беседа, такая же сладкая, как яства, разложенные перед ними на коврах.
- Розы Хорасана, розы Хорасана... - шепчет Людмила, получив еще одно подношение из роз.
Персиянка улыбаются и кивают головами. Людмила улыбается в ответ. Все общение ограничивается между ними взаимными улыбками.
Она пытается вспомнить, придумать какие-нибудь значительные слова или строки, но ничего не идет ей в голову. Если бы ей знать тогда, что через три десятка лет поэт златокудрый и голубоглазый, никогда так и не побывав в Персии, напишет однажды:
В Хорасане есть такие двери, где усыпан розами порог...
Люся познакомилась с друзьями Алисы и за одним из них по приезде из Персии последовала в ссылку...
В революционные петроградские дни ее муж погиб. Бурей гражданской войны ее занесло в приволжский городок. Она жила одна. Работала в детской библиотеке. И чем дальше шло время, чем дольше тянулось одиночество, тем ближе сливались в ее восприятии образы ее мужа и ее брата - самых дорогих ей в жизни людей.
С мыслями о них она жила и старалась быть полезной людям. Хорошо зная литературу, она внимательно выбирала книги каждому маленькому гражданину. На отдельной полке стояли книги ее брата. То были ее личные книги. Часто она перелистывала их страницы, но чаще всего те, где было описано путешествие по Персии. И она удивлялась тому, как бедны его описания в сравнении с тем, что пережила она тогда.
- Нет, Саша, ты не Саади, не Лермонтов, - сказала она, когда прочла блокнотные впечатления брата о Персии, лежа в постели отеля и не имея возможности из-за болезни осмотреть восточную столицу. - Ты, конечно, очень хорошо пишешь. Но про то, что мы видели, д лжно написать что-нибудь вроде:
Как пышен Божий свет,
Как небеса лазурны...
Много позже она будет держать в руках книгу брата и читать строчку, которую большинство людей, наверно, даже не заметили: "Эту поездку я должен был обставить несколько удобнее, чем обыкновенно, так как трудности путешествия разделяла со мной сестра".
Теперь она перечитывала эту строку и умилялась.
Путешествие в Страну роз началось с Розового озера на краю России в форте Александровском. Они прибыли туда на пароходе из Астрахани. Люся потом всегда вспоминала это озеро, которое, как волшебное зеркало, предвещало сады Хорасана. Вода переливалась малиновыми, лиловыми и розовыми тонами. Озеро было заключено в двойную раму: серебряных соляных берегов и золотистого леса вокруг.
Серебром сверкала соль, покрывая берега. Из объяснений брата, почему вода такого розоватого цвета, Люся поняла не очень много.
- Слезы Тараса, - печально усмехнулся Елисеев.
- Какого Тараса?
- Шевченко.
Брат повел сестру в домик. Они увидели садик с деревцами, посаженными когда-то ссыльным поэтом.
- Здесь он написал "Думы мои". Такая страшная тоска по родине! Есть строки, которые меня всегда ранят в дальних краях.
...В Ашхабад приехали ранним утром. Там Людмила надела черкеску. Так ей удобнее было сидеть в седле. Елисеев получил от военного начальства для охраны двух бесстрашных джигитов. И хотя громадный престиж русских после добровольного присоединения Туркмении к России нейтрализовывал стычки между персами и туркменами, но все же такие телохранители делали поездку более безопасной.
Розовая сказка началась не сразу. Переход через горы Копетдага по плодородной, но скучной долине Кучана был довольно трудным. Пыль, зной, грязная вода. У Люси полопалась кожа на руках. Английский шлем не спасал от жары, и несколько раз она была близка к солнечному удару.
