Я не сказала бы, что он стал ко мне лучше относиться, даже наоборот: у Ирины Ивановны, чтобы получить пятерку, требовалось только ответить устно или решить лишнюю задачу, здесь же мне приходилось заниматься физикой каждую свободную минуту, чтобы в любой момент быть готовой к вопросу с подвохом. И все же я вытягивала на высший балл, я просто не могла позволить, чтобы какая-то злосчастная физика испортила мне аттестат.

Самым обидным был тот факт, что в классе мне некому было пожаловаться на Дебольского, даже Ленке. Все девчонки были от него без ума, совершенно не замечая ни едких фраз, ни откровенных унижений с его стороны. Даже Ася Смирнова, самая умная и приличная девочка, мгновенно превращалась в жалкую пародию на саму себя, стоило Дебольскому обратиться к ней, а у доски у неё начинали подкашиваться ноги, заплетался язык, и она не могла решить элементарную задачу. Андрей Владимирович незамедлительно превратился во всеобщего кумира; вся женская половина школьного коллектива строила ему глазки, отчаянно флиртовала и вздыхала по нему. Я же, в свою очередь, не видела в нем никаких достоинств; когда он на меня смотрел, меня буквально передёргивало от его холодного, скучающего взгляда. В Дебольском не было ничего, кроме постоянного самолюбования, казалось, он тщательно взвешивает каждое своё слово, продумывает каждый жест. Честно говоря, я никогда не жаловала физику, а теперь она стала меня неприятна, я выучивала материал сугубо ради оценки.

Время шло, в целом все оставалось по-прежнему. Ленка с каждым разом смотрела на Дебольского все более влюблённым взглядом, и мне это начинало порядком надоедать. Она всегда отличалась хорошим вкусом, а тут вдруг так глупо попалась. В конце ноября по случаю юбилея её мамы в университете устраивали банкет, и она любезно меня пригласила.

По такому случаю я приобрела себе новое платье, сделала причёску. Надо сказать, покрасоваться я любила всегда, но не в слишком большом обществе, где внимание каждого быстро рассеивается на незначительные вещи. Банкет начался с поздравительных речей; я сидела вместе с Ленкой во втором ряду и оглядывала зал. Дебольский сидел впереди, склонив голову набок, и с равнодушным видом слушал декана. Я не хотела портить себе настроение в этот вечер, поэтому переключилась на сцену. Вскоре, после поздравлений, начался сам банкет, а потом и мое любимое – танцы. Сделав два круга с незнакомым мне долговязым красавчиком, по-видимому, студентом Ленкиной мамы, я отошла в сторону и стала наблюдать.

– Скучаете? – раздался за моей спиной знакомый голос.

Мне не хотелось признаваться Дебольскому, что скучные, чопорные празднества всегда внушали мне отвращение.

– Вы не правы, Андрей Владимирович, мне все очень нравится, – мягко возразила ему я.

В последнее время наша взаимная неприязнь немного ослабла – Дебольскому было приятно, что я проявляю такое "рвение" к изучению его предмета, а потому я старалась вести себя с ним ещё вежливее.

– Разочаровали вы меня, Соколова, – он даже вздохнул. – Всегда считал, что подобные собрания приходятся по душе лишь очень недалеким особам.

И здесь я не угадала! Мне стало очень досадно от своего промаха.

– А как вы предпочитаете проводить время, пишете статьи? – боюсь, мои слова прозвучали слишком иронично.

– Какие однобокие у вас, однако, шаблонные представления о людях, Соколова! Совсем как у среднестатистической отличницы, – Дебольский слегка усмехнулся.

Меня его слова едва не оскорбили, но приходилось держать лицо.

– Я предпочитаю культурный отдых: музеи, театры и все в таком духе, – продолжал он. – Вы, должно быть, удивлены, Соколова, что обыкновенный физик интересуется искусством, – добавил он ехидно.

Признаться, Дебольский действительно смог меня приятно удивить, но его высокомерный тон был мне по-прежнему неприятен. Я хотела ему что-то ответить, но в этот момент к нам подбежала Ленка.

– Андрей Владимирович, добрый вечер! Как вам, все нравится? – она посмотрела на него своим проникновенно-влюблённым взглядом, от которого меня передернуло.

– Весьма неплохо, – равнодушно ответил Дебольский, хотя всего минуту назад доказывал мне обратное.

Ленка смущённо улыбнулась ему; она и так-то не отличалась особым умом, а в его присутствии и вовсе становилась сущей дурочкой.

– Объявляется белый танец! – прозвучал голос ведущей.

Я быстро посмотрела на Ленку. На щеках у неё играл румянец, глаза блестели, лицо озарила глуповатая улыбка, она уже приоткрыла рот...

– Андрей Владимирович, можно вас пригласить? – я едва узнала свой голос.

Не понимаю, что на меня нашло, когда я приглашала его; ещё недавно он внушал мне отвращение, а сейчас только одна мысль волновала меня: Ленка, обыкновенная глупышка и троечница, будет танцевать со всеобщим кумиром, будет гордиться этим и всем рассказывать! Я не могла этого допустить; я словно забыла обо всех обидах, об унижениях, которые я терпела от Дебольского, мне важно лишь было насолить Ленке, Ленке, которую я всегда считала близкой подругой!

Если Дебольский и удивился, то виду не подал, и протянул мне руку. У Ленки задрожали губы, она резко развернулась и убежала. Я ощущала мрачное торжество, собственное превосходство над Ленкой.

– Я слышал, вы ходите на танцы, Соколова. Ну, что же, удивите меня.

Дебольский двигался очень изящно, вся прежняя угловатость, которая так раздражала меня, словно исчезла. На губах у него играла лёгкая улыбка, а от того факта, что одна его рука лежала на моей талии, а другая сжимала мою, вдруг становилось по-странному хорошо.

Мы танцевали молча: я смотрела на окружающих и старалась не думать о том, что прикосновение Дебольского было мне неожиданно приятно, он же внимательно изучал мое лицо. Когда танец кончился, мы отошли в сторону.

– А вы и вправду неплохо танцуете, Соколова, – из его уст это прозвучало, как наивысший комплимент.

Я коротко поблагодарила его.

– Думаю, мне пора. Спасибо за танец, Андрей Владимирович.