Народ успокоился; но вместе с тем я вселил в него мысли, что имею в своём повелении невидимые существа, готовые явиться ко мне на помощь по первому моему требованию. Любопытные тихонько разошлись и окошки мои были опять затворены весьма осторожно. Остаток ночи я провёл спокойно, и встав поутру, с удовольствием заметил, что светящаяся моя наружность исчезла; из чего заключил, что это свойство принадлежит исключительно всему; существующему на солнце. Хозяева мои явилась в гостиную, как скоро я оделся.
Обхождение их со мною было против прежнего гораздо почтительнее, и даже сопряжено с некоторым видом благоговение, что я справедливо приписал ночной сцене, произведённой моим храпением.
Я пожелал видеть город и его окрестности: г. Крокиньяр де-ла-Мармелад провожал меня всюду, и подробно о всем рассказывал и объяснял: я спросил, между прочим, много ли у него чиновников? Он отвечал: «не много. Блюститель общественного порядка и его помощник, прокурор и его письмоводитель, и два писца при гальваническом телеграфе.»
Но, спросил я, кто ж производит у вас судебные дела? — «О! отвечал он: эти дела производятся у нас очень просто: если случается спорное дело, то каждая из спорящихся сторон избирает трех добросовестных, и обе с общего согласия одного судью, из жителей того околотка, и приглашают прокурора: каждая сторона излагает пред ними свое дело. Добросовестные дают потом каждый отдельно своё мненье; после чего судья объявляет свое решение, а прокурор наблюдает за тем, чтобы все происходило согласно с законными постановлениями: при этом обыкновенно все стараются склонить тяжущихся к мировой.
«Когда дело решено, тогда прокурор излагает вкратце существо его на бумаге, вместе с решением; оба тяжущиеся, добросовестные, судья и прокурор подписывают этот акт, который остается в архиве прокурора, а копия за скрепою судьи и прокурора представляется ко мне, и хранится в моем архиве. Такая же копия выдается каждому из тяжущихся. Ежели одна из тяжущихся сторон не довольна решением, то подписывает неудовольствие на этом акт, и тогда набираются вновь каждою стороною по три добросовестных; я исправляю должность судьи; а прокурор присутствует тут же, для соблюдения законного порядка: дело производится точно так же, как в первой инстанции, а ежели и на мое решение последует апелляция, то дело представляется Королю; Его справедливость назначает 20 человек из известнейших ему своею чётностью лиц; каждый тяжущийся избирает из них по два, в роде добросовестных, для составления судебного королевского совета; они рассматривают дело, подают каждый свое мненье, и Король произносит окончательный приговор. За неправильную апелляцию» взыскивается штраф в пользу правого, в виде вознаграждения за хлопоты и потерянное время; наконец дело и решение печатаются в правительственной газете к общему сведению, на счет виновного. Впрочем, по невозможности покривить деда подкупами, или другим образом, апелляции чрезвычайно редки; тем более, что неправильная апелляция считается доказательством беспокойного нрава; а кому захочется видеть своё имя опубликованным в правительственной газете с невыгодной стороны, и чрез то потерять уважение публики?
«В добросовестные может быть избран каждый без различия состояния, исключая тех, которые замечены в каком-нибудь поступке, противном строгой справедливости: такое исключение почитается у нас величайшим стыдом, и исключенный из списка не принимается ни в каком порядочном обществе».
Я искренно поблагодарил г. Крокиньяра де-ла-Мармелад за это объяснение, и охотно сознался, что такое простое, добросовестное и скорое судопроизводство несравненно лучше того, какое наблюдается на солнце, где ужасно много пишут, все путают, и где не скоро добьешься толку.
Окрестности города представляют прелестный вид: первые строения вокруг города принадлежат фабрикантам и ремесленникам; все строения красивой наружности, правильной архитектуры, очень поместительны, окружены садами и цветниками; везде фонтаны, артезианские колодцы, или проточная вода в речках и ручейках. Работники пользуются всегда чистым в здоровым воздухом, и хорошею водою, и от того все имеют здоровый вид; устроенные купальни служат для работников, трудившихся целый день, освежающим средством, содействующим к сохранению их здоровья: пользуясь обильною, питательною пищею, они не имеют причин почитать свой быт тягостным, и от того работают усердно. Конечно, такое хорошее содержание работников обходится хозяевам насколько дороже; но этот излишек с избытком вознаграждается усердием, следовательно, успешностью в работе, и значительнейшим сбытом изделий, потому что благоразумная финансовая система избавила общество от нищих, и доставила большему числу жителей средства покупать эти изделия.
За этими заведениями находятся, как уже было сказано выше, красивые сельские усадьбы различных размеров и устройства.
Зритель, непривыкший к такой восхитительной, и вместе с тем величественной картине, не может оторвать свои взоры от этой красноречивой вывески общественного благоденствия.
Мы зашли в некоторые из этих заведений; хозяева принимали нас приветливо, и угощали с непритворным радушием. Доброта их так меня пленила, что я начал уже жалеть о моем огромном, в сравнении с ними, росте, который лишал меня возможности сделаться их товарищем; без того, я, вероятно, решился бы остаться у них. Тут я уже легко понял, что величие может легко сделаться тягостным для того, кто предпочитает истинное счастье суетному блеску: но делать было нечего; убавить росту было невозможно, и я должен был смотреть на эту, тщательными, человеческими трудами облагороженную природу, как на превосходную картинную галерею, которою иной любуется, пока устанут глаза, и потом уезжает домой пообедать, а после обеда присесть за ломберный стол, и между замысловатыми изречениями: пас, покупаю, играю, вист, — и подобными, закинуть иногда словцо о виданном, и повторять слышанное от умных людей, чтобы заставить других думать, что и он смышлен.
Огородные, садовые и полевые растения вообще такие же, какие на нашей земле, только в меньшем размере, сообразном с величиною обеих планет; однакож они растут там гораздо роскошнее, чем у нас, потому что жители Меркурия рачительнее земных жителей занимаются сельским домоводством, и следовательно достигли по этой части большего усовершенствования: у них ничего не пропадает даром в хозяйстве, и они не жалеют ни трудов, ни издержек, ни терпения, для общеполезных опытов, поставя себе за правило, что тот славнее и более заслуживает общего уважения, кто полезнее; и это правило показалось мне основанным на строгой справедливости, и тонкой, глубокомысленной политике. В таких занятиях я провел первые три дня моего прививания на Меркурии, и с истинным наслаждением пользовался приятною и поучительною беседою избранного общества города Фразаланвер; между тем платье мое поспело, и на четвертый день мы пустились в путь к столице Мотено, чтобы представиться Королю Ансельму Лориньи.
Поблагодарив усердно добрых моих хозяев, и всех новых моих знакомых за оказанные мае ласки и внимание, я простился с ними, и отправился в приготовленном для меня дорожном экипаже, в сопровождении г. Крокиньяр де-ла-Мармелад и двух слуг.
Надобно вам сказать, любезные друзья, что на Меркурии все города имеют приятое и довольно скорое сообщение со столицею и между собою, посредством почтовых экипажей, приводимых в движение, гальваническими аппаратами: конечно гальванизм не имеет такой силы, как пары, и потому на Меркурии едут не более 15 верст в час, и не скачут сломя голову, как у нас; но взамен того путешественники не подвергаются таким несчастиям, какие беспрестанно случаются на паровозах. Не торопясь жить, жители Меркурия не скучают о том, что не могут так скоро скакать, как летают журавли; и как дороги их везде пролегают чрез прелестные ландшафты, и положительность составляет основу их воспитания, то несколько часов более, проведенных на чистом воздухе, в спокойном экипаже, не утомляют взора, и не истощают предметов приятного разговора с товарищами путешествия. Для меня приладили диван на колесах, который прицепили сзади поезда, и мы уселись на нем с любезным моим хозяином: нам следовало ехать 300 лимуни (около 80 вёрст) до столицы, и мы доехали туда к обеду. Он предупредил меня, что Король принимает просто, без церемониальных представлений, радушно, как добрый хозяин, и не любит, чтобы его дичились, уверенный, впрочем, в том, что никто пред ним не забудется. Я был очень рад, что мне не нужно было учиться обыкновенному скучному церемониалу; тем более, что я, никогда ни перед кем не забываясь, не охотник однакож до пустых церемоний.
