Быстро стемнело. Мальчик просидел в ящике до ночи. Ноги затекли и их начинало сильно сводить, затекла спина, которую он отлежал, ведь мальчик боялся даже пошевелиться, поднять голову, не точно выглянуть наружу! Вокруг было столько опасности! Его могли поколотить не только беспризорники, но и складские! И не буду они спрашивать у него кто он и зачем тут оказался – у них один язык с беспризорниками – хорошие прочные прутья, гуляющие по спине.

Но тишина взяла верх над его страхом, когда створки ворот ударились друг о друга и склад закрыли амбарным замком на ночь, сиротка растер затекшие онемевшие ноги, которые покалывали и были холодными.

Вдруг мальчик тихо заплакал, он устал плакать сегодня, но на сей раз в слезах было что-то такое, особое, какая-то чуждая человеку тоска.

Набрав в мешок свой гнилой муки, какую снов найти в темноте, немного зерна из пустой бочки, засунул пучок себе в рот и смочив слюной, стал жевать. Затем осмелевший мальчик принялся искать выход. Просидеть до утра – означало попасться.

***

Останки Ивана – отца Егорки, уложили в худо сколоченный дешевый гроб. Его обтесали топором наспех, ведь труп уже начинал портиться.

Голову Ивана так и не собрали, в морге заявили, что "придется мол, вам, хоронить кормильца в закрытом гробу". Так и сделали. Никаких возражений на этот счет не последовало.

Заколотили крышку, и водрузив её на высокую телегу, погнали лошадь по разбитой и затопленной дороге. Мальчик шел рядом молча, его братья остались дома с матерью. Рядом с ним шла бабка, держась за борт, которая уже не рыдала, а только тихо причитала и вытирала опухшие от бессонницы и слез глаза.

Ещё ни понимая, что произошла беда, Егорка только догадывался о всей серьезности и прискорбности положения их семьи.

Когда-то, живой отец менял найденные Егоркой царские чешуйки на калачи, плюшки, приносил в их землянку сахарных петушков. Вспоминалось и то, как вся орда, вечером, когда приходил с работы отец, срывалась с печи и прыгала на его уставшего плечи. Но это все закончилось, ещё не верилось, что его больше нет.

Телегу завели на паром и переправили через разлившуюся речку, моста ещё не было. И приходилось дожидаться своей очереди, в это время расстроенные и мрачный Коля сбегал и поиграл на берегу, собрал ракушек, нашел интересную палочку, но не было уже того детского веселья в его игре. Старик отправил паром, и мальчик тихо смотрел, как рассекается вода, какая она черная, какая бездонная река. Прицепленная на цепь телега едва покачивалась, впервые Егорка осознанно заплакал, вспоминая отца, но тихая вода его успокаивала.

Навстречу им выбежала вся семья, мать упала к колесам телеги и зарыдала.

Собралось все село, многие пробовали утешать её, но это было бесполезно.

Гроб в землянку не внесли, он не поместился. Поставили на улице, у входа. Егорка с братьями теснились за спинами сельчан.

–Сыночек мой, сыночка, на что ты нас… – запричитала старуха, и за ней дружным хором завыли бабы. Надежда, мать осиротевших, плакала сидя, она не могла ни говорить, и думать, и словно впала в беспамятство.

Мужики молчали, едва шепотом переговариваясь и переглядываясь. На стол ничего не собрали, кушать было нечего и самим, ни самогонки, ни хлеба.

Так продолжалось с часу. Егорка и его братья устали, но знали, что надо закончить до конца. Маленькие тихо плакали, видя, как плачет мать.

Сильные руки мужиков подняли гроб, и понесли на кладбище, на приготовленное место, чтобы затем опустить в глубоко вырытую сырую, залитую водой и грязью яму.

–Помнишь Ивана? – спросил один.

–С детства помню, выросли вместе, вот и жизнь к концу подошла, и детей сиротами сделали… – ответил другой.

–Смерть она злая тетка, всегда рядом, – сказал третий мужик.

–Всегда, всегда… Война вроде далеко, а смерть рядом, ну, пару раз бомбы сбросили за бугром, и все на этом, а люди все гибнут…

–От этого и грустно мне, жить, да жить, детей растить, молод ещё был, а тут… беда. Эх! Вот что значит судьба.

–Горькая доля семье досталась, – сказала рядом идущая баба, и так бедствует, а человек то с умом был.

–А кто ж виноват? Судьба такая.

–Рассказывают, обвинили его, что, мол, сам виноват, не там стоял, не то делал, не по инструкции, мол, – кто-то влез в разговор.

–Инструкция, инструкцией, а жизнь ему она не спасла.

Гроб занесли на кладбище, мать обняла гроб и долго целовала, плакали бабы, словно от души отрывали кусок раскаленными клещами. Толпа прильнула к могиле, и смела Егорку и братьев в сторону, их никто не замечал, все были поглощены горем.

–Иван! Друг мой отзовись! Милый, отзовись – растолкал всех пьяный здоровенный кузнец, чуть не задавивший Егорку ногой, пришедший позднее всех, в руках у него была кованая кувалда, – пусти! Пусти поколочу! – кричал он, – уйдите от него! – все расступились, – я ему голову поправлю, поправлю голову, я принес, принес чем! – кузнец размахнулся.

–Держите его! Держите, гроб поколотит! – закричали из толпы, мужики бросились на него, и толпой, ели-ели оттащили от могилы, с трудом выдернули кувалду из огромных рук.

Надежда упала в обморок, и долго не могли её привести в чувства, поливали водой – не помогало.

–Померла что ль? – воскликнула соседка

–Дышит, дышит, не городи ты, сучья баба! – накричал на неё муж.

–Кувалду откинули в сторону, скрутили и усадили кузнеца перед надгробьем.

–Будет, как новенький, будет бегать! – кричал он, затем, мгновенно отключился и уснул, а проснувшись вечером, уже ничего не помнил, ни похороны, ни кладбище не обрисовались в его памяти.

–Ну что ты… бог с тобой, уснул окаянный черт, напился с горя, – засопел уставший от борьбы мужик.

–Хорошо успокоился, недобро и гроб разбил бы, и нам головы, вместе с Иваном отправились… на тот свет.

Старуха же от испуга потеряла дар речи, и только глотала воздух ртом, ворочала языком во рту, меж оставшихся черных зубов.

Надежду подняли, и понесли домой, где она пролежала до утра в горячке. Дети спрятались за широким тополем, и тихо плакали, побежали за мамкой, все, кроме Егорки, он хотел дождаться, когда все разойдутся и побыть наедине с отцом.

–Нервы сдали, – сказал кто-то тихо, опуская гроб в яму, дно которого хлюпнуло о кромку воды.

–Всплывет же! – закричал один.

–Не-е-е, что ты, черноземом закидаем, он воду впитает, а потом и засыплем, – так и сделали.

Каждый из присутствующих кинул по комку земли.

–А мой то, с ума сошел, все детство с ним, а тут его в гробу привезли… пойду-ка кувалду домой отнесу, – она заплакала и ушла.

Ещё немного, и над могилой воцарилась тишина, небольшой холмик возвышался над землей.

–С богом.

–С богом – повторили другие, и ушли.

–Идти пора, – похороны были закончены, все разошлись, кроме маленького мальчика, оставшегося стоять в одиночестве над свежей могилой отца.

–Папа… папа! – долго ещё доносился его одинокий детский голос и ели заметный плач.

Глава 5.

Свет пробивался через щели в стенах и крышу, освещая дорогу полосками, светила яркая луна, и немного приморозило, но вода в лужах не застыла.

Боль в спине стихла, рана перестала кровоточить, кровь застыла, склеив драную телогрейку не по размеру и тело. Егорка стиснул зубы и попытался оторвать ткань от раны, но испытав острую боль, оставил так.

–Пройдет, – буркнул он под нос, и, пошатываясь, встал, поднял крышку и выглянул наружу.

Тишина, только ветер шумел через щели, едва завывая.

Мальчик осмелился вылезти наружу, он захотел в туалет, захотел пить, нужно было найти чистую лужу, сгрызть свои запасы сухарей. Его день пошел насмарку. С самого утра, он ходил голодным, без куска хлеба во рту, беспризорники сорвали все его надежды насытиться к вечеру.