— А дело-то на нее есть?

— Почти никаких данных. Пока она не вышла за Поффери, она называла себя Лючия Ламбретти. Итальянские полицейские проверили и установили, что это имя вымышленное. Она появилась на горизонте внезапно, примерно полтора года назад, — никто не знает откуда — и тут же снюхалась с Поффери. В Италии их поймали, когда они пытались ограбить банк. Он удрал. Ее продержали некоторое время, успели сделать фотографию, снять отпечатки пальцев — и все: она сбежала. Кто-то передал ей в камеру револьвер, она прикончила двух караульных — и только ее и видели. — Колдвэлл посмотрел на часы. — Ну, мне пора. Пока. — И он ушел.

Заняться мне вроде было нечем, оставалось только лечь спать. Договариваться о встрече с Бертой было уже поздно. Так что я дожевал свои сандвичи с мясом, не переставая думать о Пите Левински: неужели его пристрелил Джош Джонс?

Мне было жаль Пита, я ему симпатизировал. Налив себе еще, я отправился в спальню. Кровать казалась такой одинокой! Я подумал было, не пригласить ли все же Берту составить мне компанию, но тут же решил, что слишком поздно. Хотя, может быть, и стоило попробовать. Я вернулся в гостиную и уже взялся за телефон, как вдруг тихонько звякнул дверной звонок.

Как раз перевалило за полночь. Я подошел к дверям, накинул цепочку и слегка приоткрыл дверь так, чтобы меня не было видно. В прошлом месяце в нашем доме притаились грабители, и кое-кому из жильцов досталось. Мой сосед до сих пор лежал в больнице.

— Кто там? — спросил я.

— Я — помощник Пита, — ответил мальчишеский голос, и по мягкому акценту я понял, что мой посетитель — индеец.

Закрыв дверь, я снял цепочку и впустил гостя. В прихожую, обогнув меня, прошмыгнул худенький мальчонка лет тринадцати, с густой гривой черных волос. На нем был белый тренировочный костюм. Лицо блестело от пота, и он едва переводил дыхание. Я запер дверь и велел ему пройти в комнату. Он с любопытством оглядывал гостиную.

— Как тебя зовут, сынок? — спросил я, опускаясь в кресло.

Все еще озираясь, паренек пожевал нижнюю губу и обратил на меня черные глаза:

— Джой. Я работаю на Пита.

— Ты слышал, что с ним стряслось?

Джой сглотнул, и его грязные руки сжались в кулаки.

— Просто не верится, — сказал я. — Ну садись.

Он заколебался, потом примостился на краешек стула напротив меня.

— Почему ты пришел сюда, Джой?

— Мы с Томом братья…

— Том — это тот парнишка? Он снова сглотнул и кивнул.

— Сочувствую тебе, Джой. Всей душой сочувствую, поверь мне.

Лицо у него затвердело, глаза сузились.

— Сочувствием не поможешь, — выдавил он хрипло.

— Это я понимаю. Так зачем же ты пришел? Джой провел кончиком языка по пересохшим губам:

— Вы ведь заплатили Питу двадцать баксов, чтобы он следил за Джошем Джонсом. Верно? Мне стало не по себе.

— Ну?

— Пит велел следить за Джошем мне и Тому. Пит сказал: разузнаем что-нибудь, вы заплатите еще. Пит был честный. Он сказал, что деньги мы разделим на троих.

— Ты знаешь, кто их убил?

— Кто-то из той тройки. Кто — не знаю.

— А что ты знаешь?

Блестя глазами, он наклонился ко мне:

— Знаю, где сейчас прячутся мужчина и женщина. Том пошел сказать об этом Питу, тут-то их обоих и убили.

Меня прошиб пот:

— Джой, ты полицейским ничего не говорил?

— После того как они засадили моего отца, я с полицейскими дела не имею. — Черные глаза мальчика сверкнули.

— А что с твоим отцом?

— Его приговорили к десяти годам. Ему сидеть еще пять лет.

Я стал успокаиваться.

— Так где же эти двое?

Джой долго и пристально смотрел на меня, потом спросил:

— А сколько вы заплатите за то, что я скажу, мистер Андерсен?

Я вынул свой тощий бумажник и незаметно для Джоя проверил его содержимое. Потом вынул бумажку в десять долларов и протянул мальчишке.

Он покачал головой:

— И меня могли убить, как Тома.

— А ты будь поосторожнее, Джой.

— Все равно меня могут убить, — тихо повторил он.

Борясь с самим собой, я вынул еще одну десятидолларовую бумажку:

— Больше не могу, Джой. У самого пусто. Мальчишка поколебался, но потом протянул руку и взял деньги:

— Они в баре "Аламеда". Я даже рот открыл:

— Не верю!

— Сегодня в пять утра Джонс вывел этих двух из своего дома и отвел их в бар "Аламеда". Они вошли через черный ход. А Джонс потом вернулся к себе. Сейчас там мой брат Джимбо наблюдает.

— Ах у тебя есть еще один брат?

— Да. Тоже на Пита работал.

— Продолжайте наблюдать за этими людьми. Я вам попозже еще заплачу. Мне надо знать, ходили ли они куда-нибудь. И смотрите, будьте осторожны.

Мальчишка поднялся, сунул деньги в карман брюк, кивнул и пошел к дверям.

— Подожди, Джой. А где тебя найти?

— В Рачьем тупике. Как раз рядом с Крабьим двором. Дом номер два. На верхнем этаже. Там мы с братьями снимаем комнату.

— А с матерью что?

— Покончила с собой, когда отца посадили, — с каменным лицом ответил Джой. — Так что теперь только мы с Джимбо остались.

— Береги себя, Джой, — сказал я.

Я проводил его до двери, потом вернулся в кресло.

И начал думать.

Поффери и его жена прятались на пиратском острове, размышлял я. Нэнси их навещала и привезла на яхте в город. Джош Джонс сперва приютил их у себя, а потом отвел в "Аламеду". Почему в "Аламеду"? Наверно, через Глорию Корт договорился с Диасом, что тот спрячет их в баре. Конечно, это место куда более безопасное, чем квартира Джоша. А к Глории он пошел потому, что она — бывшая жена Хэмела, видно, он и при ней служил на яхте. Вроде бы пока все понятно, неясно только, почему такая славная молодая женщина, как Нэнси, помогает паре отъявленных террористов. Может быть, они ее чем-нибудь припугнули?

Я нетерпеливо затушил сигарету. Так что же мне-то делать? Я знал, как должен был поступить. Должен позвонить в полицию и сообщить, где укрывается Поффери и его жена. Только что мне от этого будет? Ничего, кроме неприятностей. Лепски начнет допытываться, откуда мне известно, где они. И даже если мне удастся придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение, все равно я на этом ничего не заработаю. Вознаградить меня никто и не подумает.

И тут мне пришло в голову, что настало время поговорить с Нэнси Хэмел. Выяснить, не согласится ли она платить мне за молчание.

Я поморщился. Придется соблюдать крайнюю осторожность. Меньше всего мне улыбалось, чтобы меня обвинили в шантаже. Только шантаж ли это?

С тех пор как я служил в агентстве, я повидал всяких шантажистов. Меня для этого и использовали, чтобы сажать их за решетку. И до сего дня я всегда считал, что шантаж — это самое гнусное из всех преступлений.

Но разве я буду шантажировать Нэнси Хэмел? Я хочу только доверительно поговорить с ней. Хочу предупредить, что знаю о том, как она помогает Поффери, и знаю, где он и его жена прячутся. Объясню ей, что заработки у сыщиков незавидные. Улыбнусь при этом самой искренней из своих улыбок. И конечно, если мы придем к какому-нибудь соглашению, я обо всем забуду и все будут счастливы. Так что решать ей.

Ну разве это шантаж?

Деловое соглашение — с этим не спорю. Но никак не шантаж.

Мне довольно легко удается дурачить других, но уж когда я берусь дурачить самого себя, тут мне нет равных.

Глава 4

На следующее утро, часов около десяти, я вошел в кабинет Гленды. Она разбирала почту.

— Привет, трудовая пчелка! — сказал я, опираясь руками на край стола и склоняясь над ней. — Как дышится в такой солнечный денек?

Гленда не подняла глаз от письма:

— Что тебе нужно? Почему ты не при деле?

— Ошибаешься, радость моя. Я как раз о нем и хлопочу. Где эти анонимные письма? Мне они нужны. По-моему, стоит выяснить, на какой бумаге они написаны. Гарри подал мне одну идею.

— Ищи сам. — Она махнула рукой в сторону картотеки и продолжала читать.