– Но тогда лучше все оставить как есть? – сказала она. – Ведь они поставили эту мерзость еще до того, как ты ко мне переехал, правильно? И отключение свяжут именно с тем, что ты их раскусил. И теперь будут настороже.

– Ты права, – согласился я. – Поэтому давай снова все включим. И пусть слушают. Сделаем вид, что ничего не знаем. – И я снова взял нож для чистки картошки.

Катя следила за моими манипуляциями, прижавшись головой к моему плечу. Ее веки слипались.

– Пора спать, – сказал я. – Утро вечера мудренее.

Ночью я долго не мог заснуть. Пытался себе представить, как буду разговаривать с родителями потерпевшей Оли Ребровой в качестве адвоката насильника. Сам насильник сидит дома с подпиской о невыезде. И с ним теперь тоже придется разговаривать.

Я интуитивно чувствовал правоту Вадима Райского. Что здесь не все еще ясно. У Вадика, что называется, свежий взгляд со стороны.

Значит, так: влиятельные родители хотят вытащить сыночка из этой мерзкой истории, подрывающей папину репутацию. С другой стороны работают мощные и влиятельные конкуренты. Подключились такие силы, с такими возможностями… если судить о прослушивании моего телефона. Александр Борисович говорил мне как-то, что Игорь на насильника не тянет. Слишком робкий. Даже при том, что экспертиза подтвердила его вину… Да он и сам в этом сознался. И даже хотел взять всю вину на себя. Зачем же ему выгораживать тех двоих?

Поэтому Савельев и считал это дело законченным, а вину Игоря доказанной. Что еще я знаю об этом деле? Кажется, потерпевшая показала, будто Игорь вызвал ее на улицу поговорить с каким-то знакомым… И во время разговора подошли эти парни, зажали ей рот, поволокли в подъезд соседнего дома…

Откуда они взялись? Случайно проходили мимо? Александр Борисович говорил, что Игорь отвечал на все вопросы односложно, опустив голову. А следствие поторапливали. Возникли новые, нашумевшие дела, в частности заказное убийство очередного банкира, на этот раз Степаняна, а тут, мол, все уже ясно и понятно… В конце концов Александр Борисович уступил давлению сверху и переключил Савельева и всех нас на Степаняна.

Дерзкое, потрясшее всех убийство среди бела дня, в центре Москвы, среди множества людей… И все свидетели говорили разное, путались, будто убийцы уехали на правительственной машине с соответствующими номерами… Мол, это были несколько молодых людей, одетых по последней моде, нисколько не похожие на бандитов… Будто они все проделали не спеша, не суетясь, ни на кого не обращая внимания… Целую неделю в Москве только об этом и говорили – с ужасом, в панике, ожидая худшего. Но так никого и не нашли.

Мысли мои перескакивали с одного на другое. Сна не было ни в одном глазу.

У Турецкого, правда, сначала было ощущение, что Савельев не дотянул расследование об изнасиловании до конца. Например, настораживало, что потерпевшая по-прежнему считала Игоря своим школьным товарищем. О двух других не могла говорить без ужаса и омерзения. Но вскоре все это как-то отошло в сторону, когда занялись расследованием убийства банкира… У нас такое бывает. Более свежее и сильное впечатление отвлекает внимание от более старого и уже как бы остывшего. Теперь это ощущение незаконченности мучило меня, не давая уснуть.

И не только это.

Мне до сих пор не давал покоя моральный аспект моего участия в этом деле. Даже если я буду участвовать в нем негласно, как помощник Вадима. Все-таки это не шахматная партия, которую можно играть, обдумывая несколько ходов вперед. Здесь изначально неверный ход опрокидывает всю игру. Здесь сами фигуры на этой игральной доске способны так все запутать, такую предложить версию…

Утром, получив ордер юридической консультации, я приехал в суд, где взял дело и засел за его изучение.

Петр Савельев вел свои протоколы безупречно. Комар носа не подточит. Я внимательно прочитал ответы потерпевшей. И вспомнил о предложении Лекарского с ней встретиться. Конечно, я не забыл того, что адвокат не имеет права беседовать с лицами, уже допрошенными следователем. Но Лекарский продолжал искушать. Вечером он позвонил мне и настоятельно повторил свою просьбу.

«Лучше всего возле школы, где она учится, вам бы случайно встретиться», – сказал он.

– Но вы понимаете, как это можно будет потом использовать для дискредитации защиты? – напомнил я ему слова Вадима. – Там нас увидят учителя, а также одноклассники.

– Ничего они не заподозрят, – уверял Лекарский. – Будет хуже, если вы с ней встретитесь тайно. Тогда вы нарушите свои правила. А так – случайно встретились, случайно разговорились.

Он, конечно, меня не убедил, но что-то сдвинул во мне. Я же не из корыстных побуждений, а ради выяснения истины встречусь с ней. Пусть в меня бросит камень тот, кому ради пользы дела не приходилось нарушать инструкцию. Единственное, что я отверг, – это «случайную» встречу. Такого рода случайность почему-то казалась мне отнюдь не мелким враньем.

В школу, где училась потерпевшая Оля Реброва, я приехал в середине дня. Дежурная учительница отправила за ней какого-то первоклассника, бегавшего по коридору.

Когда я увидел ее, спускавшуюся вниз по лестнице, я поразился произошедшей в ней перемене. Сейчас она показалась мне осунувшейся и побледневшей. Прежде мне приходилось видеть ее только однажды, в коридоре прокуратуры, когда она шла с родителями в кабинет Савельева.

Краем глаза я заметил, как поднялся со стула какой-то крепкий высокий парень лет двадцати пяти, до этого читавший газету. Оля вопросительно, как бы спрашивая его разрешения, взглянула на него и только потом подошла ко мне. Вид был спокойный, доверчивый.

– Вы адвокат Игоря? – спросила она негромко. – Мне Аркадий Валерьянович говорил о вас.

– Верно, – сказал я. – Меня зовут Юрий Петрович.

Парень подошел к нам ближе, пристально посмотрел мне в глаза, прежде чем протянуть руку.

– Олег Григорьевич меня охраняет, – сказала Оля. – Его наняли мои родители.

– Если можно, я хотел бы с вами поговорить, – сказал я ей.

Олино лицо погасло, как если бы внутри у нее отключилась какая-то лампочка.

– Ладно. Может, подождете, когда у меня закончится урок? А то я отпросилась на несколько минут.

Я сел на скамью рядом с Олегом Григорьевичем, который продолжал меня внимательно разглядывать.

– Возникли дополнительные обстоятельства, – сказал я ему. – Теперь скажите, если не секрет, почему вы ее охраняете. Были какие-то угрозы?

– Именно так, – подтвердил он.

– И давно охраняете?

– Третий день, – ответил он. – Ее родители прибегли к помощи нашего охранного агентства после случившегося.

– Вы можете сказать, кто именно ее шантажирует? И каким образом?

– Звонили несколько раз по телефону. Какие-то подростки. Возможно, те самые, что на нее напали. Требовали забрать иск. Себя не называли. Причем звонили из автоматов, – сказал он и снова уткнулся в газету, кажется, это был «Коммерсант дейли».

Час от часу не легче, подумал я. Вот он, хлеб адвоката. Собираюсь защищать насильника, хотя в защите нуждается его жертва. Хотя не исключено, что этим занимаются именно соучастники Игоря Бахметьева, которых до сих пор не нашли…

Ко мне подошла пожилая учительница, седенькая, сухонькая, в пенсне.

– Вы хотели поговорить с нашей ученицей Олей Ребровой, как мне передали? – спросила она.

– Именно так, – кивнул я.

– Может быть, чтобы вам здесь не мешали, вам лучше подняться наверх. Там есть свободный класс. А то сейчас закончатся уроки, здесь будет шумно, много ребят, сами понимаете, не дадут поговорить.

Она протянула мне ключ.

– Это от моего класса. Сорок вторая комната. Оля сейчас к вам туда придет.

– Спасибо, – поклонился я. – А что вы можете о ней сказать, простите, не знаю вашего имени-отчества.

– Зинаида Сергеевна, очень приятно, а вас как зовут?

– Юрий Петрович Гордеев.

– А насчет Олечки скажу – очень хорошая девочка.

– Можно о ней сказать, что сама тянется к мальчикам, заигрывает с ними? – спросил я.