Я не стерла это сообщение. Честно говоря, сама не знала почему. Просто... не смогла.

Что-то мокрое капало с кончика моего носа на барную стойку.

Какого черта? Я же клялась себе, что не буду больше плакать из-за этого сукина сына. Никогда больше.

Он не стоил того, чтобы тратить свою энергию, а уж думать о нем дольше минуты и вовсе была пустая трата времени. Все врут. Когда мне было одиннадцать лет, мама бросила отца ради парня на Харлее, перед этим обчистив все наши банковские счета. Я отчетливо помню тот день. Помню рюкзак на ее спине, огромный шлем, и то, что он был ей не по размеру. Помню, как она вышла из дома, подошла к оглушительно ревущему мотоциклу, села позади длинноволосого здоровяка, который больше смахивал на дикого кабана, чем на человека, крепко сцепила руки вокруг его талии и на этом все, она просто уехала. Отец был там же, позади меня, на крыльце нашего дома. Он выглядел ошеломленным, будто не до конца осознавал происходящее.

Все это случилось слишком внезапно. В восемнадцать лет отец вступил в ряды морского флота и по прошествии двадцати лет вышел в отставку, но в мирной жизни не смог найти себе призвание. Проще говоря, он слонялся без дела. Мы не бедствовали, но многое не могли себе позволить. У нас был милый дом, приличный автомобиль, нам хватало денег на еду и небольшие развлечения, вроде походов в кино и рестораны. Я помню, что отец много времени проводил дома, строил планы насчет будущей работы, а мама работала в забегаловке, чтобы потом заработанное отложить на черный день, пока отец определялся с выбором профессии.

А затем внезапно, не сказав ни слова, без причины, без ссор и скандала, она просто... ушла.

Шрамы от ее ухода на моем сердце и сердце отца болели до сих пор. Папа больше ни с кем не встречался. А у меня было мало друзей, и парни не так часто приглашали меня на свидания, потому что после всего, что произошло, я так и не научилась доверять кому-либо, кроме отца. Я была проблемным ребенком в старшей школе. Я баловалась алкоголем и травкой, зависала с парнями, часто все заканчивалось бурным сексом на заднем сиденье авто. Я была подростком, который чувствовал злость и страх одновременно. У меня не было матери, которая показала бы, какой женщиной нужно было стать. Отец в то время служил в полиции, и не было никого, кто мог бы мне отказать. Ни один из тех парней, которые лезли мне под юбку, ничего для меня не значили. Своими выходками я, как и все трудные подростки, уж можете мне поверить, просто пыталась привлечь к себе внимание.

На третьем курсе колледжа я встретила Майкла. Он был чуть старше меня, веселый, беззаботный и чертовски симпатичный. Он вырос в полной семье. Детство провел в окружении мамы, папы, брата и сестры. И хотя он не был слишком близок с родными братом и сестрой, но они у него были, и он виделся с ними постоянно. Его отец был просто свиньей, а мать любила приложиться к бутылке, но у Майкла были оба родителя, они жили под одной крышей и все еще были женаты. Мне все это казалось странным. Мне, дочери военного, сменившей множество городов и школ, было странно приходить в гости к Майклу в дом, в дом, в котором он провел всю свою жизнь. Мне было странно видеть, как на семейных обедах, во время которых собиралась вся семья, они много болтали, спорили и пили, пили так, что порой братья, перебрав красного вина, готовы были прибегнуть к последнему аргументу ‒ к кулакам. Но более всего для меня казалось странным то, что после обеда на прощанье Майкл нежно обнимал мать, сестру, также стискивал в объятьях отца и брата. Мне это действо казалось несуразным. Они были неблагополучными, конечно же, но в нормальном смысле этого слова.

Моя мать бросила меня. В двенадцать я была более самостоятельна, чем многие студенты колледжа. Я готовила себе завтрак, собирала обед в школу, а вечером готовила ужин отцу. Школьные домашние задания я делала без чьего-либо напоминания, а также всю работу по дому. Я самостоятельно и регулярно ездила на автобусе к отцу в участок. Зачастую до школы или из нее меня подвозили коллеги отца, полицейские. Было в порядке вещей, что я, забравшись на переднее сиденье машины, начинала играть с рацией или, если в это время в машину дежурного поступал сигнал на вызов, включала на полную громкость полицейскую сирену.

Меня научили стрелять, и я делала это лучше многих новичков. Также я была искусна в самообороне и знала десяток способов, как сломать запястье. У меня даже был свой пистолет с парализующим электрошокером. В четырнадцать лет мне пришлось пустить его в дело против парня, который начал грязно лапать меня.

Мой отец крепкого телосложения, циник по жизни, грубый в обращении и непреклонный в своих убеждениях. Однажды он арестовал парня, с которым я встречалась, ‒ он хотел, чтобы я ему отсосала, а я отказала, вследствие чего тот распустил руки. На его, Билли Прайса, беду мы сидели в его машине у нашего дома и отец все видел. И это еще хорошо, что отец не использовал перцовый баллончик. Парень легко отделался, на него надели наручники, составили протокол и оставили на ночь в обезьяннике в компании с местными выпивохами. Я легко бы справилась и без вмешательства отца, но этот инцидент, как ни странно, не расстроил меня.

А потом я встретила Майкла, и меня затянуло его нормальное семейство, его забота, от которой не начинало через полчаса тошнить, его не огромный-огромный, но вполне приличного размера член, его вполне приятная способность заниматься любовью более пяти секунд и то, что он говорил, что любит меня. Он забирал меня после работы, в то время я работала в юридической фирме, потом мы шли ужинать, он задаривал меня цветами, водил в кино и на концерты, мы занимались сексом, просыпались в одной постели, завтракали и разбегались каждый по своим делам. Майкл работал в отделе маркетинга компании «Амазон», а я ‒ в маленькой, но серьезной фирме в качестве юрисконсульта и вот такой была наша жизнь. Майкл казался счастливым. И я полагала, что тоже счастлива.

Он сделал мне предложение в роскошном ресторане, и мы стали планировать свадьбу. Мы хотели, чтобы она была маленькая, для семьи и близких друзей. У нас с папой никого не было, кроме нескольких его друзей-полицейских, на маму и ее семью нам было плевать, а папа был единственным ребенком родителей, которые давно умерли.

Я никогда не сомневалась в Майкле. Он не задерживался на работе, не держал телефон под подушкой, ни с кем не переписывался на досуге, и ему никто не звонил по ночам. На воротнике никогда не было следов от помады, от него не пахло чужими духами.

След от помады на воротнике ‒ такое вообще бывает? Как можно запачкать помадой воротник? Целовать рубашку?

Суть в том, что не было ничего подозрительного.

У нас был регулярный секс. Он никогда не делал ничего странного. Не был чрезмерно властным или ревнивым, никогда не смотрел на других девушек...

А в день свадьбы трахнул Тани Ховард прямо в комнате для одевания.

Если бы я его не поймала, женился бы он на мне? Разделил бы со мной постель в наш медовый месяц, когда его член был весь в соках Тани?

Я вздрогнула, поскольку поняла, что не знала, в чем еще он был замешан. Вернее в ком еще он был. Мы всегда пользовались презервативами, поскольку я не пила противозачаточные, месячные у меня были регулярные и не очень тяжелые, и меня бесило, что противозачаточные влияли на мои гормоны. Теперь я радовалась, что никакими половыми болезнями этот кобель меня не заразил.

Я почувствовала, что по щекам начали катиться слезы. Он наверняка всегда мне изменял, а я была слишком глупа, чтобы понять это. Я сознательно ему верила, когда он говорил, что любит меня. Он признался в этом первым без какого-то давления с моей стороны. И его слова не казались фальшивыми или вымученными. И я поверила ему. Ведь думала, что тоже любила. Я слепо верила ему, что шло в разрез со всеми моими инстинктами. Я не хотела ему верить, не хотела влюбляться. Но поверила ему, потому что, как мне казалось, если бы я никого не выбрала, то осталась бы на всю жизнь одна, как папа. Такой же грустной, одинокой и сложной.