А ведь дом все понял сразу. А она списала все на «график». Да ну какой тут может быть график, ну что за бред?! Нет его и не бывало никогда. Сама себе признаться не хотела, вот и придумала чего попало, лишь бы глаза наивные не раскрывать. Все просто, очень просто — дом устранил соперника, и правильно все сделал, потому что никто не вправе лезть в налаженную жизнь Лины и наводить свои ненужные порядки. Ей было хорошо без всей вот этой шелухи.
«Ты прелесть!» — сплюнула она, не веря, что вслух сказала такие мерзко-нежные слова, да и кому — живому человеку, еще и «Солнцем» назвала. Куда девался ее здравый смысл?!
«Вообще-то, я был там и предупреждал!» — откликнулся от тут же, и Лина в гневе отшвырнула сигарету. Ну да, она его заткнула. Сама, сознательно. А что поделаешь — гормон. Но сейчас, когда объекта, вызывающего слюни, не было перед глазами, смысл здравый заработал с двойной силой. И он кричал, вопил, тряся за плечи, что надо срочно все исправить. И Лина знала точно, как.
Хочешь отвадить человека, так, чтобы раз и навсегда — дави в больное место. Какое место у него больное? Тут ясно все, как дважды два.
Из темноты вынырнул дом, окруженный мрачным лесом. Солнце село совсем, и только луна огромная едва светила над черной крышей. И звезды. Те же самые, что жемчугом горели над головой, когда она Солнцу изменяла. А ведь он расстроится теперь. Наверняка. И сильно.
Девушка дошла до крыльца, замедляясь с каждым шагом, несмело поднялась на две ступеньки. Толкнула дверь. Пот по спине потек, предчувствие, что все идет не так, заставило остановиться. Ну а чего она хотела? Щелчок в двери не раздавался. Все слишком тихо. Она подергала за ручку. Подергала сильнее. Еще сильнее, затрясла, ударила дверь коленом. Бессмысленно и бесполезно, она не поддавалась.
— Солнце, прекращай, — уперлась лбом в косяк. — Пусти меня!
Мертвецкой тишиной ответил дом. Он не хотел ее впускать.
— Слушай, ну да, так вышло. И что теперь? Все, хватит. Открывай!
Ноль, полный ноль.
— И что теперь, всю ночь мне тут стоять? — растерянно захлопала глазами. Повертелась на крыльце, присела на перила. Уставилась на звезды, закурила.
Трясло. От злости и обиды. Она давно забыла, куда девала ключ. Она поверить не могла, что Солнце реагирует вот так — подленько и низко. Что он в принципе вот так умеет.
— Послушай, милый. Да, я ошиблась. А ты чего хотел? Вообще-то, я живая. У нас такое, знаешь ли, бывает, — выдохнула дым через ноздри, спрыгнула с перил, опять задергала за ручку. — Открой! Впусти меня, ты, слышишь? Кончай вести себя, как человек!
Безрезультатно. На миг ей даже показалось, что дом теперь обычный дом, и разговаривать с ним — глупо. Страх липкий растекся по нутру, а что, если Солнце теперь исчезнет, и что тогда? Как жить-то дальше? С людьми начать общаться? Закрыться полностью от всех и стать безумно одинокой?!
— А я… а я тогда сейчас уйду! И не вернусь больше, никогда! Ты слышишь?! — пошла Лина на шантаж, прекрасно понимая, что не уйдет. Не сможет. Не захочет.
Но он отреагировал — по стенам пошла дрожь. Едва заметная, но все же. Девушка воодушевилась:
— Спокойно, Солнце, успокойся. Он мне нафиг не нужен, потому что он — настоящий! Да и кто он такой? Да я ж его всего два дня, как знаю. Его не будет больше, никогда. Вот честно, обещаю. Давай, впусти меня, ну хватит!..
Ручка завибрировала и вяло вильнула вверх и вниз. Но двери так и не открылись.
— Да хватит уже! Ты… сейчас ты как мужик! — добавила громче. — Манипулируешь, а это низко! Прекращай, слышишь?! Открой, немедленно! — закричала во весь голос и с силой пнула дверь. Еще раз, и еще, пока нога не заболела. Остановилась, отдышалась.
— Так, ладно… хорошо. Я знаю, чего ты хочешь. И раз без этого тебе никак, то ладно, уж так и быть, — забормотала едва слышно, выискивая что-то в кармане. Достала телефон, зашла в контакты.
Внутри бурлила злость. Смысл здравый ликовал. А на задворках разума, неразборчиво и глухо, тихонько кто-то говорил: «Не надо, Лина, ну не надо!..»
«Уйди!» — рявкнула в мыслях на него.
— Сейчас ты успокоишься, — сказала раздраженно. Нашла контакт «Косички», сглотнула. Почему-то стало горько, глаза бездумно уставились на телефон. Как будто прямо в первый раз. Но отступать — бессмысленно и поздно. — Не будет его больше. Никогда. Слышишь? — и нажала кнопку «вызов». Поспешно, быстро — чтобы не передумать. Сосредоточилась, глаза закрыла.
От протяжного гудка внутри все холодело. Хотелось немедленно нажать «отбой». Уйти и спрятаться, от всех подальше.
«Пришли мне смс», — вспомнила последние его слова. А вместо сообщения получит он… вот это.
Кирилл ответил почти сразу. Как будто ждал ее звонка.
— Лина, привет! — сказала трубка приятным баритоном. С оттенком радости, гадко-настоящей. Отвратительно-приятной. До мурашек по спине. А перед глазами встало его лицо. С семью морщинками вокруг левого глаза — столько их вылезало, когда он морщился и улыбался.
Какого черта она их сосчитала?!
— Привет, — сухо ответила, пытаясь унять трясущиеся руки. Ручка двери запрыгала верх-вниз.
— Ну как, дошла до дома? Все…
— Послушай, Кира, — жестко перебила. — Я думала. И я решила. Ты нафиг мне не нужен. Катись к чертям. Не появляйся больше. Никогда, — выпалила и замолчала. В груди заухало: «Бум! Бум!». В горле встал ком. В замке что-то зашуршало, еще чуть-чуть, и раздался бы щелчок.
Но не раздался.
— Мне просто было интересно, — продолжила, ответа не дождавшись. — А как это — с геем? С таким слащавым, — едва не всхлипнула. Слеза скатилась. В ответ все та же тишина. — И знаешь, что? Ужасно. Я хуже в жизни не видала. Сплошное разочарование. Так что, иди-ка ты к чертям. Сыночек маменькин. Придурок.
В груди заклокотало. Слезы текли беспрерывно. Да почему ж так горько?! Хотелось всхлипнуть, но нельзя — он же услышит, и сразу все поймет. Что врет она, как дышит.
В ответ по-прежнему молчали. Да лучше бы он ответил, назвал ее шалавой, последней тварью и меркантильной сукой, так, как большинство из них и говорило во всех тех чатах, сайтах знакомств и иногда в реальной жизни — хоть что-нибудь плохое, так было б проще, так ей казалось бы, что она полностью права, но он молчал, словно нарочно, чтобы добить ее и сделать побольней.
«А что ты хочешь от него услышать?» — ехидно отозвался здравый смысл. Дверная ручка опустилась до предела. Еще чуть-чуть, еще три слова…
— Иди ты на хуй, — с трудом, но все-таки сказала Лина.
Секунда тишины. Какой-то треск. «Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!» — уныло отозвался телефон, давя на уши пыточными тисками.
— Да что… да что со мной такое?.. — сползла по стенке, смотря на экран. Подняла глаза чуть выше, уставилась на сосны, чернеющие в темноте. И на горькую луну, огромную и ледяную. Почувствовала себя, как в лесу, мистическом и ненастоящем, где из всех живых — она одна, и откуда нет ни выхода, ни входа. И век ей тут бродить, одной, озлобленной и раздраженной.
«Щелк!» — раздалось внезапно; Лина подпрыгнула на месте, перевела свой взгляд на дверь. Она открылась. Свет вспыхнул сразу, во всем доме, приветливо маня вовнутрь и заставляя щуриться от рези. Кружка на кухне под самовар подлетела, кипяток уютно зажурчал, в ванной раздался всплеск и гул, свинка проснулась и запищала. Окна закрылись плавно, на улице похолодало.
Все, как обычно. Так, как всегда.
А Лина все сидела на крыльце и на экран, давно погасший, задумчиво смотрела. Идти домой не торопилась. Ей почему-то расхотелось. Ей не хотелось ничего — вставать, идти, чего-то делать, но больше всего — думать. А мысли, как назойливые маньяки, все равно лезли, лезли, и коготки впивали в совесть; эмпатия проснулась вдруг внезапно, и вкрадчиво шептала — «А если бы тебя вот точно так же, а?»; мошкара вокруг кружилась и отвратительно в ушах пищала, и ветерок прохладный мурашки вызывал. Столетний коврик у порога, истертый почти до дыр, немного свесился с порога и руку Лины собой накрыл. Она одернула ее, как будто от огня, потрясла перед собой, отмахивая незримую мерзость, уставилась на мутную кисть, сообразила, что сколько тут сидит, столько и плачет, и перед глазами все плывет.
