Ничего трагичного, просто закономерный итог всему, начиная с того злосчастного знакомства на вечеринке, поводом к которому (глупая ирония!) был бессловесный раб… «Он вообще разговаривает?»

Приём у Старков… «Ты куда-нибудь ходишь без него?»

Прогулка в парке аттракционов… «Полагаю, Донелла может отдать приз…» – «Тебе как хозяину Вонючки!»

Свидание в лесу у Дредфорта… «Может быть, пусть наш маленький пикник будет только нашим?..»

И прочие свидания – уже без живой игрушки. Каждый новый шаг приближал их к сегодняшнему дню. К финалу.

Все приготовления к свадьбе прошли мимо Вонючки – как во сне, как в тумане. Он не заметил даже своей новой стрижки: то и дело пытался заправить за ухо несуществующую прядь. Всё казалось слишком быстрой и суетливой подготовкой к какому-то спектаклю или маскараду, разве что хозяин стискивал его всё сильнее и всё больше молчал. Собственно, Вонючка даже не успел понять, что происходит и что будет дальше, – да и задумываться не хотел, намеренно погружаясь в полудремотное отупение всё то время, что господин Рамси к нему не прикасался.

Последняя его хватка перед церемонией – как только вышел лорд Русе – оставила ноющую боль в плечах и невозможность поднять руки; Вонючка был согласен, чтоб хозяин переломал ему хоть все кости, только бы они направились сейчас не в богорощу, а к джипу, на дорогу и прочь – куда угодно…

На церемонию шли, как на сражение: господин Рамси в богато расшитом родовом плаще, чеканя шаг, и за ним весь Второй Отряд в боевом построении, вместо тщедушного новичка – здоровяк Парус. На каких-то несколько обречённо-сладких секунд Вонючка представил, как болтонские молодцы расступаются полукругом из-за спины хозяина и, синхронно выхватив оружие, заливают огнём всю толпу гостей, лорда Русе, Старков, невесту в вычурном платье, будто стащенном из девчачьих фильмов про принцесс… Представил всплеск визгливых криков, кровавые кляксы на богатых одеждах, падение тел и восторженную улыбку господина Рамси.

«Он волнуется», – донёсся сдержанный голос лорда Русе: очевидно, выражение лица жениха не соответствовало моменту. Но хозяин не выглядел волнующимся, отчаявшимся – да. Когда настала его очередь говорить, он так побледнел и смотрел так ожесточённо, что на миг Вонючка поверил: сейчас вместо положенных слов пошлёт всех в седьмое пекло. Но церемония прошла без единой запинки.

Праздник отшумел быстро – по крайней мере, так показалось живой игрушке. Короткое прикосновение к плечу: «Ты можешь сидеть за столом», – и Вонючка, не глядя опустившись куда усадили, проводил хозяина беспомощным взглядом и снова оцепенел. Кажется, кто-то из болтонских молодцев придвинул ему тарелку с угощением – но это была не собачья миска, да Вонючка и не получал приказа есть, и в глотку ничего не лезло.

Перед глазами у него был лишь мрачный хозяин – опрокидывая бокал за бокалом, он смотрел почему-то на всех подряд, кроме своего питомца, – и новоиспечённая жена, бросающая на господина Рамси то обеспокоенные, то недовольные взгляды. Всё остальное смешалось для болтонского пса: поздравления, музыка, гогот, перепалки, случайные тычки от подпивших телохранителей… «Неужели вот так? Неужели это всё?..» – только и перекатывались в пустой голове нелепые бессвязные вопросы.

Да, это определённо было «всё».

Новобрачных проводили до двери спальни, забрав по дороге плащи, – дань древней традиции, согласно которой гости несли молодую пару на руках, постепенно раздевая. Господин Рамси уж точно не допустил бы такого: он не терпит, когда его цапают руками. Так, как цапает сейчас эта глупая девица! Она столько всего не знает, не чувствует, ей просто плевать, что милорду неприятно! Неужели не видно – ему плохо сейчас, он злится!..

Боль от недовольства хозяина была почти физической – и Вонючка давил в горле вой, на нетвёрдых ногах плетясь за гостями; он успел увидеть, как перед самой дверью лорд Русе поймал сына за плечо и, сказав что-то на ухо, отобрал нож.

А потом за новобрачными захлопнулась дверь, гости ушли, и Вонючка бессильно привалился к стене. В голову лезли непрошенные воспоминания: господин Рамси, склонившийся над ним, глядящий хищно и лукаво, вкрадчивый голос и ласково-жестокая улыбка, упоительно тягучие укусы-поцелуи и собственный жалобный хриплый вскрик. А теперь… Вонючку замутило от одной только мысли, что теперь на его месте Донелла, что хозяин прикасается к ней точно так же. В груди будто сдавило невидимой рукой, мешая вдохнуть, – жуткая, тошнотворная боль, – в глазах потемнело, а ладони зажали рот, не давая вырваться отчаянному вою – получился только сдавленный скулёж.

Как бы он хотел ворваться в спальню и… и что? Выволочь оттуда чёртову девицу? Броситься к господину Рамси, моля о шансе доказать, что он, Вонючка, лучше? Нет, ни на что из этого у него не было ни малейшего права. Как бы ни относился хозяин к свадьбе, за такую дерзость он замучил бы до смерти… Погибнуть от его руки было бы самым лучшим из оставшихся выходов, но одно только обидно: последнее, что господин Рамси испытает к своему псу, будет раздражение и неприязнь.

Вонючка едва слышно всхлипнул от отчаяния, стиснув обкорнанные виски. Игрушка, всего лишь игрушка, которую приятно было мучить до поры до времени, развлекаться – и которая должна оставаться приятной до конца… Его функция выполнена, ничего уже не вернуть, не остановить – так почему не переждать остаток отпущенного времени где-нибудь внизу или на улице? Зачем оставаться, пялиться на такую знакомую дверь и, как помешанный, ожидать и бояться звуков из-за неё… Но вбитая в саму Вонючкину суть необходимость находиться как можно ближе к хозяину была, конечно же, сильнее рассудка.

Первый девичий вскрик не заставил себя долго ждать, и Вонючка, прекрасно понимая, что он значит, сполз на пол, бездумно вцепившись зубами в беззащитную без перчатки руку – совершенно не замечая ни боли от порезов, ни выступившей крови.

«Ты пьян, как грязь, – прошипел Русе Болтон у входа в спальню, больно стиснув сыну плечо. – Только попробуй навредить ей, сумасшедший ты кусок дерьма. Это тебе не безродная потаскуха вроде твоей матери, Хорнвуды за неё с землёй тебя перемешают, а если сорвётся контракт, то я и от себя добавлю».

Рамси едва удержался, чтоб не фыркнуть. Весь пир он методично заливался вином – это никогда не было решением проблем, но с затуманенным рассудком хотя бы становилось не так тошно. Пока не затошнило уже от выпитого… Он даже не заметил, куда делся нож, – секундный укол тревоги, досады, – а потом стало плевать уже и на это. Его одолела икота, отрыжка – и Донелла, чёртова Донелла, её руки были повсюду!..

- Рамси… Ты какой-то совсем невесёлый сегодня… – Оставшись наедине, за закрывшейся дверью, она обеспокоенно заглянула мужу в лицо.

- Браки ради контрактов – просто ухохочешься, – лениво ощерился Болтон-младший – слишком усталый и слишком раздражённый, чтобы снова придумывать ложь.

Донелла отшатнулась, приоткрыв на секунду накрашенный ротик; гордо вздёрнула подбородок:

- Тебя вообще-то никто не заставлял! Ты мог отказаться во время помолвки, но что-то я ни разу не видела, чтобы ты проявил недовольство!..

Рамси не чувствовал уже ни горечи о похеренной жизни, ни сожаления о том, что проболтался, – только скуку, приправленную пьяной осоловелостью.

- Й-йе-если бы я мог… – протянул он насмешливо. – Как же плохо ты знаешь своего свёкра. – И припечатал, придвинувшись: – У меня н-не было выбора.

Донелла застыла, будто от боли («Ну давай, быстрей обижайся и вали спать, – всем своим видом говорил Рамси. – Меня тошнит!»), и, развернувшись, прямая и гордая, отошла к трюмо. Потерянно замерла там, вертя в руках какую-то баночку – напряжённо, нервно. И вдруг резко поставила её на столешницу – слишком звонко для пустой комнаты.

- Мне жаль, что так вышло, – обернувшись, произнесла Донелла. – Но теперь мы женаты, Рамси, так что давай хотя бы попробуем…