«Это первый день остатка твоей жизни, – опять напел Рамси строку песни, крутящейся в голове, и продолжил, подступив вплотную, почти мурлыча: – Ты запомнишь меня… до конца своих дней…»

Комментарий к 8. ...для холста и хлыста (1) Рамси поёт песню Timo Maas – First Day

https://vk.com/photo-88542008_456239118

====== 8. ...для холста и хлыста (2) ======

Звонок мобильника прозвучал в совершенно неподходящий момент. Рамси увлечённо разминал зубами краешек доверчиво подставленного уха, заставляя игрушку для пыток жмуриться и поёрзывать, тихо мурча; и был он, в общем-то, совершенно доволен начинающимся днём, если бы не...

- Да, отец? – Распрямившись над придавленным к земле Вонючкой, Рамси уселся на нём поудобнее с телефоном у уха.

- Где тебя носит?.. – В сухом голосе Русе Болтона слышалась тщательно сдержанная злость – и все эпитеты, что характеризовали внебрачное происхождение, недалёкий ум и психическое нездоровье сына. – У тебя занятие по экономанализу, профессор Хайден ожидает в твоём кабинете уже десять минут!

- Скоро буду, – невозмутимо отозвался Рамси, подавив обречённый вздох.

- Через пять минут чтоб явился. Ответственностью не блещешь, – отчеканил отец напоследок: он явно был не один и сдерживался в выражениях.

- Так и знал, что со дня на день они до меня доберутся. – Болтон-младший скривился, нажав отбой. – Грёбаный экономанализ, вот уж дерьмо так дерьмо!

В преданно моргающих глазах Вонючки читалось полнейшее согласие с хозяином.

Наутро после обретения новой игрушки Рамси приехал в школу не в лучшем настроении. Во-первых, проспал после вчерашней беготни по лесу, да так, что разбудить его смогли только болтонские молодцы, которым надоел маявшийся без дела водитель. Во-вторых, набросал спросонья в рюкзак лишь бы каких тетрадей, а нужные забыл. А в-третьих, не успел даже заглянуть в подвал, проверить, не сдох ли этот подзаборный сопляк за ночь на дыбе.

Теперь болтонский сынок, встрёпанный и мрачный, озадаченно взирал на то, что в утренней спешке принял за практикум по истории: тетрадь начальных классов в крупную клетку, на обложке – подпись «Рамси Сноу» и бурый отпечаток детских пальцев. Та самая, что была с ним в день похищения... И как она могла попасться под руку? Выпнул, что ли, случайно из бумажных завалов под кроватью?

Едва ли слушая историка, критикующего чью-то таблицу, Рамси открыл тетрадь – будто окошко в своё прошлое, потрёпанное и заляпанное чужой кровью. «Собака – единственное в мире существо, которое будет любить тебя сильнее, чем себя», – две строчки круглым детским почерком с обратной стороны, под обложкой. И недорисованный дорнийский дог.

«Любить сильнее, чем себя» – это же фантастика, так не бывает; мальчишка совершенно не по-детски усмехнулся над такой идиотской наивностью. Да даже просто «будет любить тебя» – уже кажется невероятным! Это что же, выходит, какие-то существа по самой природе своей способны любить кого угодно, даже болтонского ублюдка?.. Наверное, именно для того, чтобы проверить это, Рамси тащил щенков в Дредфорт – давно, лет с восьми или девяти. А отец расправлялся с каждым, которого находил, у него на глазах.

Ребёнок, которому случалось хладнокровно пытать и убивать людей, едва мог сдержать слёзы, когда первому щенку – почти белоснежному лабрадору – Русе Болтон размозжил голову дверью.

Когда отец отыскал и повесил на ремне следующего – мягкого, будто плюшевого, малыша ротвейлера, – Рамси только беззвучно ругался сквозь зубы.

Когда тряпичной игрушкой отлетел от выстрела третий – чёрно-рыжий комок, обещавший стать овчаркой, – мальчишка и глазом не моргнул.

Нет эмоций – нет кайфа для этого гада, а значит, нет смысла и стараться, но как бы не так: тот убивал щенков не ради горя нелюбимого сына. Русе делал это бесстрастно и деловито, даже не глядя на своего ублюдка. Четвёртого, пятого, шестого, седьмого. Он находил каждого рано или поздно, как бы хорошо мальчишка их ни прятал. Должно быть, не мог допустить, чтоб рядом с Рамси находилось существо, способное испытывать к нему привязанность.

А теперь подсунул вот это, издевательски заявив: «Твой щенок». Вместо верного любящего зверя – прокуренное хамло с мерзким характером. Единственный «пёс», которого достоин болтонский ублюдок. Поганый Вонючка. Хорошо же… Рамси сделает из него щенка.

Теон не знал, наступило ли утро. У него был только тусклый свет дежурных ламп, одна из которых эпилептически мигала, – и мучительная, иссушающая жажда. Она заставляла забывать обо всём, даже о желании курить: во рту словно перебушевал огромный пожар. Рана на ноге, присохшая к дыбе кровяной коркой, отзывалась во всем теле пронзительной вспышкой боли, стоило только шевельнуться, а всё остальное время болела тупо, монотонно – не привыкнуть, не успокоиться.

Несколько раз мальчишка забывался чем-то вроде короткого пугливого сна, но стоило неловко дёрнуться в полудрёме, как всё начиналось заново. Растянутые мышцы сводило дубовой болью, а в глаза словно насыпали песка. После пятой или шестой попытки уснуть хотелось уже только одного – прекратить эту пытку. Расслабиться всем телом. Вдохнуть. А дышать становилось всё тяжелее, и это пугало сильнее всего – отчаяньем и неизвестностью: Теон не знал, сколько он уже здесь висит и через какое время, обессилев, сдохнет от удушья – медленно и мучительно, под тяжестью собственного тела, если этот сумасшедший выродок не вернётся раньше...

Мысль о том, что тот вполне мог забыть о своей игрушке, страшно было допустить. Но она стучалась в чугунно-тяжёлую гудящую голову всё чаще – с каждым новым прерывистым вздохом.

- Запишите, пожалуйста, определение коэффициента ликвидности, мистер Болтон.

Профессор Хайден – заведующий кафедрой экономики самого престижного университета на Севере – с первых же минут занятия затеял «проверку остаточных знаний», чем вогнал своего VIP-студента в глухую тоску. Рамси с тяжёлым вздохом возвёл глаза к потолку. Что такое ликвидность, он ещё смутно помнил, но коэффициент?.. Кроме экономанализа, этот высокопоставленный зануда преподавал юному Болтону менеджмент, аудит и микроэкономику – и все эти предметы обещали превратить его очередной учебный год в проклятый ад.

Рамси сосредоточенно уставился в тетрадь, изобразил работу мысли – и, дождавшись, пока профессор перестанет пялиться на него сквозь очки, шикнул: «Вонючка, коэффициент!» – кивнув в сторону учебников, валявшихся возле лежанки (когда питомцу было нечем заняться, он читал). Но книги так и не удостоились внимания; пара непринуждённых текучих движений – и живая игрушка уже у ног хозяина. Тощая фигура ссутулена, руки поджаты к груди, взгляд в никуда, забитый, пустой – и непроходимо глупый.

- Это финансовый показатель, рассчитываемый на основании отчётности предприятия, милорд... – тихо забормотал Вонючка себе под нос; увесистая металлическая ручка в пальцах Рамси бодро заскрипела, бегая по бумаге, – для определения номинальной способности компании... погашать текущую задолженность за счёт...

- Мистер Болтон! – от резкого окрика Вонючка подпрыгнул; у его хозяина нервы были покрепче. – Потрудитесь удалить вашего раба из помещения. Он мешает процессу обучения.

«Нет, он как раз таки помогает, – сказал бы Рамси. – Лучше я вас удалю». Или ещё как-нибудь послал бы старого хрыча – если бы тот не водил давнюю дружбу с его отцом...

- Пошёл вон, – неохотно приказал паренёк; за неловко ковыляющей игрушкой для пыток беззвучно закрылась дверь. – Погашать текущую задолженность за счёт... за счёт... Погашать текущую задолженность. – Рамси перечеркнул «за счёт» и обезоруживающе улыбнулся.

Профессор Хайден вздохнул и покачал головой.

- Мистер Болтон. – Сняв очки, преподаватель протёр их, положил рядом с собой и воззрился на ученика. – Вы ведь весьма сообразительный молодой человек, этого не скрыть. Но зачем вам экономика? Почему вы занимаетесь тем, чего не желаете знать? Тем, что вам настолько неприятно?