– Ах… – простонала мать, так как ее грудь полностью оголилась, и Серж, взяв обе белые прелести в ладони, начал их страстно целовать. – Ах, что же ты творишь со мной, мой милый мальчик… ах…

Парень же действовал все смелее и напористей. В один момент он высвободил всю верхнюю часть тела полностью, расшнуровав также на маменьке корсет, а потом, взяв ее за талию, нежно склонил на бархатный диванчик. Последнее, что я увидела, были женские колени, бесстыже расставленные в стороны, а сверху над ними уже налегал Серж.

Понимая, что я невольно стала свидетелем чужой тайны и мне никак нельзя здесь больше находиться, я на цыпочках отошла в сторону, а потом, когда уже не боялась быть услышанной, рванула по дорожке к дому.

– Итак, графиня, – садясь в деревянное кресло, сидение которого было украшено плотной подушкой из вышитой золотом парчи, барон Экберт широко развел колени, а его миндалевидные глаза необычного темно-сливового цвета неожиданно сверкнули. – Так вы согласны выдать за меня Милену?

– А где мешочки… – заливаясь румянцем стыда, все-таки осмелилась спросить маменька, ведь главной наживкой для нее было все-таки золото, и если бы не острая потребность в деньгах, то, я думаю, она все-таки повременила бы со свадьбой.

– Они в карете, – сухо ответил мужчина. – Приказать слугам, пусть принесут их сюда?

– Конечно… – голос матери сорвался на полушепот.

– Эй, вы там, внесите сюда сундук! – немного повернув голову в сторону, позвал барон.

И через минуту посреди террасы стоял огромный, кованый железом ящик.

– Думаю, вы не сомневаетесь, что там внутри, – ухмыльнулся даритель, а потом бросил мимолетный взгляд в мою сторону. – А что мадмуазель Милена? Надеюсь, она хорошо воспитана?

– Ну а как же! – искрясь радостью, маменька не сводила своего восторженного взгляда с сундука, в котором было ее спасение и надежда на счастливую жизнь. Десять мешочков золота! Цена, за которую меня продали зловещему барону Экберту де Суарже.

– Тогда, свадьба должна состояться в следующее воскресенье, это мое условие, – сказал мужчина.

– И отчего же так быстро? – маменька наконец-то смогла оторваться от сундука и ее глаза запорхали по корзинам с цветами, потом, сощурясь, она стрельнула взглядом в сторону моего жениха. – Нужно ведь приготовиться и все такое…

– Я уже давно не мальчик, – пренебрежительным тоном ответил ей барон. – И у меня сложились кое-какие привычки, убеждения. Решения я принимаю быстро и не приемлю промедления хоть в чем-нибудь. Поэтому, увидев Милену и поняв, что именно эту девушку я хочу видеть своей невестой, решил на ней жениться.

– А если все-таки предположить, что ваше решение слишком уж скоропостижно, и потом вы передумаете? – маменька жеманно повела плечами.

– Вот тот сундук с золотом – он уже ваш. Так что еще нужно? Какое доказательство?

– Ах, простите… – и маменька кокетливо поправила свой воротник, расшитый россыпью жемчужин.

Я с удивлением заметила, что она открыто флиртует.

«Как странно, – думала я, – что никто из них не обмолвился со мной хоть словом. И зачем я вообще тут сижу?»

И словно услышав мои мысли, маменька вдруг всполошилась.

– Так что, Милена, ты согласна выйти замуж за этого достопочтенного господина, барона Экберта де Суарже?

Я все-таки решила выдержать паузу. Демонстративно поднявшись со своего места, я неспешно подошла к одной из корзин с розами, вытащила оттуда душистый цветок и, поднеся его к лицу, сказала:

– Согласна.

И все. Больше ни слова. Но матери и барону, казалось, этого было вполне достаточно.

– Значит, решено, – и мужчина тоже встал со своего места. – Все расходы по организации свадьбы я, разумеется, беру на себя. Я понимаю, графиня Мари, что вы вдова. Примите это как данность – мне так хочется.

– Но почему же вы встали? А завтрак? Сейчас слуги накроют на стол, и мы вместе поедим.

– Спасибо, в этом нет никакой необходимости, я давно сыт, – сухо бросил барон. – К тому же мне пора уезжать, дел по горло.

– Да ну как же!.. – подскочив с места, маменька зацепилась платьем за корзину, и та опрокинулась, несколько цветов упали к ее ногам. Безжалостно через них переступив, она бросилась в сторону дверей, чтобы позвать прислугу.

Но барон, слегка кивнув головой, обошел ее и, громко стуча сапогами, исчез в темноте коридора.

Подойдя к перилам, я наблюдала, как одетый во все черное мужчина садился в свою богатую карету. Его руки все еще были затянуты в инкрустированные драгоценными камнями перчатки, а на большом пальце отсвечивал огромный обсидиан – камень колдунов и магов, который, как я слышала, особенным образом заряжают при свете луны, чтобы потом использовать его силу по назначению – заглядывать в будущее, снимать порчу и сглаз, защищаться от черного колдовства.

– Да что ж это такое, Милена? – беспомощно заламывая руки, страдала маменька. – Всю ночь не спали, готовились – и так?

– Может, оно и к лучшему, – вздохнула я. – Хоть поедим спокойно, а то меня, знаешь ли, отчего-то пугает этот стремительный взгляд. Кстати, мама, ты заметила, какие необычные у барона зрачки? И как он одет…

– Очень красивые глаза. А его плащ… Эта накидка из дорогой ткани, что чернее ночи, к тому же подшита лиловым шелком – так красиво…

– Но я никогда прежде не видела настолько глубокого взгляда. Он словно какой-то колдун.

– Совсем не удивительно, – пыхнула маменька. – А где же еще ты видела мужчин? Да барон Экберт просто-таки красавец! Высокий, статный, уверенный в себе, таинственный, харизматичный. И какая страстность таиться в его движениях, а какой шлейф умопомрачительных ароматов он за собой оставил…

Хоть я и устала за предыдущую ночь ужасно, но спать мне как-то не хотелось. Позавтракав поистине царскими блюдами, мы с маменькой почти до вечера обговаривали предстоящую свадьбу. Она учила меня, как нужно вести себя с мужем, о чем я должна заботиться прежде всего, чего ни в коем случае нельзя было допускать.

– Самое главное, быть покорной, – расслабив корсет после сытной еды, маменька упала на кушетку и, запрокинув свои изящные ножки на ее спинку, говорила, казалось, сама с собой. – Понимать, какое у мужа настроение, не лезть на рожон. Если тебя что-то не устраивает – не истерить, не плакать, а сделать вид, что ты больна, опечалена. И потом, главное все же родить ребенка. Если ты подаришь барону наследника, многие твои грехи и изъяны как бы спишутся сами собой.

– Какие грехи? Какие изъяны? – удивилась я. Потому что до сих пор была набожной, послушной и непривередливой ни в чем.

– Да мало ли, доченька… Когда ты станешь женщиной и твое тело расцветет, как эти бутоны роз… Все может случиться, свет такой коварный, и тебе никуда не деться от общества всех этих дам и господ, помышляющих только об одном, как бы довести кого-нибудь до греха и, воспользовавшись слабостью, потом же и оклеветать беднягу.

– Но я ведь буду замужем, – я отрицательно покачала головой, – мой муж – опытный взрослый мужчина, и я думаю, он сможет защитить меня от всех этих нападок.

– Ну да, конечно же, – томно вздыхала мать. – Только ведь всякое бывает, а ты так невинна, так нежна и бесхитростна. И, знаешь, я даже рада, что у тебя будет настолько зрелый муж, он будет для тебя скорее как отец.

– Как отец?

– Ты вдвое моложе барона, и он станет оберегать тебя, словно нежное сокровище…

Все-таки события минувшего дня вымотали меня основательно. И как только солнце скрылось за горизонтом, приняв ванну, я легла в постель. Я думала, что тут же усну, и сон освежит мою голову, придаст сил и укрепит рассудок. Вот только тревожные мысли вихрями кружились вокруг меня, и я все думала о том, как же покину родительский дом, и не будет ли мне в тягость мое замужество. Все-таки барон Экберт де Суарже странный человек, действительно намного меня старше, и не будет ли он обижать меня, потом?

С такими мыслями я и уснула.

Проснулась от чувства, что кто-то смотрит на меня в упор. К тому же этот удушающий запах. «И что это так умопомрачительно пахнет? – подумала я. – Неужели кто-то разлил духи? Что-то они мне напоминают…»