Есть фра­зы, пос­ле ко­торых в жиз­ни всё ме­ня­ет­ся. Вот ска­зал вам лю­бимый че­ловек: «Нам нуж­но по­гово­рить», и вы уже под­созна­тель­но, на уров­не ней­рон­ных со­еди­нений по­нима­ете, что эти сло­ва мо­гут из­ме­нить очень мно­гое. Ес­ли вы ду­ма­ете, что фра­за «Ми­лый, у ме­ня хо­рошая но­вость» бо­лее бе­зопас­ная, спе­шу вас ра­зоча­ровать: она мо­жет пос­та­вить с ног на го­лову всю жизнь.

Со мной это слу­чилось од­нажды в дож­дли­вый ап­рель­ский ве­чер. День не за­дал­ся. На ра­боте си­ту­ация бы­ла очень нап­ря­жён­ная: но­вый кли­ент про­ел плешь на го­ловах всех ра­бот­ни­ков сво­ими зап­ро­сами, шеф гро­зил­ся уво­лить каж­до­го, кто по­падёт­ся ему на гла­за. Да ещё этот дождь… В об­щем, до­мой я вер­нулся в пло­хом нас­тро­ении. Хо­телось упасть нич­ком прям в при­хожей и там же ус­нуть. Но не тут-то бы­ло!

Моя ми­лая жё­нуш­ка но­силась по квар­ти­ре со ско­ростью пу­щен­ной стре­лы, на­рушая все воз­можные за­коны фи­зики. За­видев ме­ня, она тут же на­чала что-то го­ворить, при­чём с та­кой прытью, что пе­ри­оди­чес­ки пе­рехо­дила на уль­траз­вук. Я не сра­зу по­нял, за­чем мне под нос су­ют ка­кой-то стран­ный пред­мет, что от ме­ня во­об­ще хо­тят и по­чему мне не да­ют прос­то упасть и пос­пать. Пос­ле де­сятой, ка­жет­ся, по­пыт­ки и вру­чен­ной мне стран­ной шту­кови­ны с эк­ранчи­ком и дву­мя по­лос­ка­ми на нём я на­конец-то по­нял: мы бе­ремен­ны.

— По­чему ты не ра­ду­ешь­ся? — скрес­тив ру­ки на гру­ди, спро­сила же­на.

И я, вспом­нив не­удач­ный день, хо­тел объ­яс­нить, что очень ус­тал и что эти тес­ты не да­ют стоп­ро­цен­тной уве­рен­ности, что нуж­но сна­чала под­твер­дить этот факт у вра­ча, но, к счастью, ме­ханизм са­мосох­ра­нения ра­ботал бе­зот­казно, и по­тому вмес­то всех ло­гич­ных объ­яс­не­ний я вы­дал ко­рот­кое:

— Я очень рад, ми­лая.

Жё­нуш­ка моя тут же ра­дос­тно улыб­ну­лась и не­замед­ли­тель­но ис­чезла в нед­рах кух­ни, от­ку­да до­носи­лись очень ап­пе­тит­ные за­пахи пе­ченья.

Не­делю спус­тя мы дей­стви­тель­но ока­зались у вра­ча. Ожи­дая ре­зуль­та­тов, моя суп­ру­га со спо­кой­стви­ем сы­того уда­ва чи­тала ка­кой-то жен­ский жур­нал, а я, удив­ля­ясь её уми­рот­во­рён­ности, нер­вно пог­ля­дывал на ча­сы. Врач под­твер­дил ре­зуль­та­ты тес­та. Вот тог­да-то я об­ра­довал­ся по-нас­то­яще­му. В мо­ём во­об­ра­жении тут же на­рисо­валась иде­алис­ти­чес­кая кар­тинка: не­боль­шой до­мик где-ни­будь на ок­ра­ине го­рода, зе­лёный сад, моя ми­лая ма­лень­кая хруп­кая жё­нуш­ка, веч­но на­ходя­ща­яся в сос­то­янии эн­дорфин­но­го пе­ре­из­бытка и по­ющая пес­ни, двое, хо­тя, нет, всё же трое ре­бяти­шек…

— Че­го ты лы­бишь­ся как иди­от? — выр­ва­ла ме­ня из ми­ра мо­их фан­та­зий вдруг став­шая серь­ёз­ной же­на.

— Ну… это… я ра­ду­юсь, — рас­те­рян­но приз­нался я.

— Хм! Столь­ко дел пе­реде­лать на­до, а он ра­ду­ет­ся!

До сих пор для ме­ня ос­та­ёт­ся за­гад­кой, как улыб­ка ме­ша­ет де­лать де­ла, но их ока­залось на са­мом де­ле мно­го. Нуж­но бы­ло най­ти под­хо­дящую ко­ляс­ку, кро­ват­ку, ку­пить ог­ромный во­рох одеж­ды, ко­торую на ре­бён­ка на­денут ров­но один раз, рас­ска­зать счас­тли­вую весть всем родс­твен­ни­кам и зна­комым и, са­мое глав­ное, ре­шить, в ка­кой цвет кра­сить сте­ны в дет­ской ком­на­те: го­лубой или ро­зовый. Это ре­шение за­няло це­лых че­тыре дня. В ито­ге сте­ны бы­ли вык­ра­шены в жёл­тый. А ещё два дня спус­тя — в зе­лёный.

Тог­да я по на­ив­ности ре­шил, что са­мое слож­ное уже по­зади: те­перь бу­дем ра­довать­ся приб­ли­жа­юще­муся по­пол­не­нию се­мей­ства. О том, как силь­но я оши­бал­ся, мне суж­де­но бы­ло уз­нать очень ско­ро.

Прос­нувшись од­нажды ночью, я по­чувс­тво­вал, что что-то не так: мес­то в кро­вати ря­дом со мной пус­то­вало, и дав­но — прос­тынь бы­ла хо­лод­ной. От­пра­вив­шись на по­ис­ки сво­ей бла­говер­ной, я обо­шел весь дом и в ито­ге об­на­ружил её на кух­не, за­кутан­ную в оде­яло, око­ло от­кры­того хо­лодиль­ни­ка.

«Про­голо­далась», — по­думал бы­ло я, но тут же за­метил, что она не прос­то так си­дит: зе­фир­ка из оде­яла раз­ме­рен­но вздра­гива­ла и всхли­пыва­ла.

— Что слу­чилось? По­чему ты пла­чешь? — ус­пел спро­сить я, преж­де чем в ме­ня что-то по­лете­ло.

Хо­рошо, что мет­костью моя суп­ру­га не от­ли­чалась ни­ког­да: не­опоз­нанный ле­та­ющий объ­ект — ка­жет­ся, это был та­пок — прос­вистел око­ло ле­вого вис­ка и при­зем­лился в тём­ном прос­транс­тве ко­ридо­ра.

— Уй­ди! — рез­ко пот­ре­бовал дро­жащий, но очень нас­той­чи­вый го­лос.

Имен­но это я и сде­лал. Ушёл. А что мне ещё ос­та­валось? Лё­жа в кро­вати и пя­лясь в по­толок, я пы­тал­ся при­думать хоть ка­кое-то ло­гичес­кое объ­яс­не­ние, но ни­чего из при­ходя­щего в го­лову не объ­яс­ня­ло про­изо­шед­шее.

Ми­нут че­рез де­сять вер­ну­лась моя зе­фир­ка, улег­лась ря­дом и, всхли­пывая, спро­сила:

— По­чему ты ушёл?

Мой вос­па­лён­ный от усер­дных раз­мышле­ний мозг на­чал вы­давать уй­му при­чин: по­тому что ты нас­той­чи­во при­каза­ла мне сде­лать это, по­тому что ты кри­чала, по­тому что ки­далась в ме­ня так­ти­чес­ки не­безо­пас­ным ору­жи­ем — тап­ки-то тя­жёлые, с ка­учу­ковой по­дош­вой! Я су­дорож­но пы­тал­ся най­ти пра­виль­ный от­вет, но всё, что бы­ло нас­то­ящей при­чиной, прос­то не мог про­из­нести вслух. И вдруг не­ожи­дан­но для са­мого се­бя вы­дал:

— Прос­ти, лю­бимая.

Зе­фир­ка до­воль­но кряк­ну­ла, раз­верну­лась ко мне, ут­кну­лась но­сиком в пле­чо и до­воль­но за­сопе­ла. Кто бы мог по­думать, что пра­виль­ный от­вет был так прост!

Это бы­ло пер­вое ноч­ное прик­лю­чение, но да­леко не пос­леднее… Сле­ду­ющие ме­сяцы бы­ли на­пол­не­ны бес­числен­ны­ми «мне хо­лод­но», «мне жар­ко», «от­крой ок­но», «при­неси во­ды», «я че­го-то хо­чу». Этой фра­зы я бо­ял­ся боль­ше все­го. Дос­та­точ­но ско­ро я по­нял, что спра­шивать, че­го имен­но она хо­тела, бы­ло бес­по­лез­но, а мои воп­ро­сы, хо­чет ли она слад­ко­го, кис­ло­го или со­лёно­го, за­кан­чи­вались дол­ги­ми фи­лософ­ски­ми раз­мышле­ни­ями о том, по­чему бы не съ­есть все­го сра­зу.

На­до приз­нать­ся, ку­линар­ные прис­трас­тия мо­ей жё­нуш­ки всег­да бы­ли очень кон­серва­тив­ны­ми. Её бы­ло слож­но уго­ворить поп­ро­бовать что-то но­вое. Это из­ме­нилось во вре­мя бе­ремен­ности. Мы вдруг уз­на­ли, что бу­тер­брод с май­оне­зом и шо­колад­ной крош­кой — это вкус­но. А ес­ли на­мазать на ва­рёное яй­цо сгу­щён­ку — то во­об­ще паль­чи­ки об­ли­жешь. По­чему «мы»? По­тому что ме­ня то­же зас­тавля­ли это есть.

— Ну поп­ро­буй же! Это очень вкус­но! — ис­крен­не удив­ля­лась моя не­наг­лядная, ког­да я в оче­ред­ной раз пы­тал­ся неп­розрач­но на­мек­нуть, что её под­во­дят вку­совые ре­цеп­то­ры. Всё нап­расно.

Всё са­мое ин­те­рес­ное в на­шем до­ме про­ис­хо­дило по но­чам. Днём моя уже к то­му вре­мени по­хожая на гло­бус жё­нуш­ка слов­но пе­ревоп­ло­щалась в су­щес­тво, поль­зу­юще­еся ло­гикой. Ночью же с ней слу­чалось что-то не­объ­яс­ни­мое. Она рас­ска­зыва­ла мне ча­сами, что ей очень хо­чет­ся се­лёд­ки. Но се­лёд­ку есть нель­зя. А еще хо­чет­ся крас­ной ик­ры. Но её то­же нель­зя. И сыр «Бри». Пос­ле этих раз­го­воров мы мир­но шли к хо­лодиль­ни­ку и хо­мячи­ли за обе ще­ки всё то, что есть бы­ло мож­но.

Ров­но до то­го мо­мен­та, ког­да вдруг хо­телось то­го, что в хо­лодиль­ни­ке, да и в до­ме в це­лом не об­на­ружи­валось. Так, од­нажды ночью мо­ей не­наг­лядной вдруг за­хоте­лось клюк­вы. На­пялив кур­тку по­верх пи­жамы, я нап­ра­вил­ся в единс­твен­ный в го­роде круг­ло­суточ­ный ма­газин. Зах­ва­тив на вся­кий слу­чай и за­моро­жен­ную, и су­шёную клюк­ву, я вер­нулся до­мой… Ока­залось, клюк­ву нам то­же нель­зя.

Да и в це­лом из на­шего лек­си­кона ис­чезло сло­во «я». Оно бы­ло ус­пешно за­мене­но бо­лее ём­ким «мы». Мы хо­тели есть. Мы хо­тели спать. Мы не хо­тели спать. Мы не хо­тели есть эти про­тив­ные ма­каро­ны. Мы… Я стал сом­не­вать­ся, что ког­да-ни­будь смо­гу го­ворить о се­бе в единс­твен­ном чис­ле.