Во время возвращения из Компьеня только и было разговоров, что об этой новой интрижке. Все осуждали бесстыдство дамы Дюбарри, появлявшейся на людях с уверенностью дамы, находящейся на содержании у могущественного человека. Но никто и подумать не мог, что этот каприз будет иметь последствия и не приобретет никакого влияния ни на дела, ни на людей вокруг Короля. Все считали, что уделом этой девки станет судьба двадцати других, более честных девиц, запертых в «Оленьем парке» Версаля, которые предназначались, чтобы предоставлять удовольствия Королю.

Потом, при переезде из Компьеня в Фонтенбло[77], об этой женщине говорили мало…

(Франсуаза Клер[78] Дюбарри, «Дневник»,

2 сентября 1768 года)

Она еще красивее, чем мне ее описал брат. Нет ничего более прекрасного, чем ясность ее взгляда и лицо, которое может заставить поверить в полную наивность и безупречную скромность. В ее голосе слышится смех, а солнце навсегда застряло в волосах. Белизна лица и нежность ее кожи сравнимы с грудным младенцем. Самое необычное в том, как она говорит о своих любовниках: словно маленькая девочка о куклах и волчках. Никто, и главное, она сама, не смог бы сказать, сколько мужчин попользовались ее чарами. Но она с необыкновенной невинностью говорит о крайне постыдном, потому что от природы сладострастна, и все ее поведение показывает, что лучшая черта ее характера открывается в интимности алькова.

Это любезное создание радушно открыло мне свое сердце. И если она не доверила мне пока все тайны, то только потому, что они слишком интимны, чтобы о них можно было говорить спустя несколько дней после знакомства. Ей особенно нравится говорить о новом рабе ее чар, поскольку она сильно им увлечена и живет под воздействием сбывшейся мечты. Жанна произносит имя любовника только по секрету, но эту тайну она старается рассказать всякому встречному, о чем все говорят как в Париже, так и при Дворе.

Толстый Гильом[79] наконец-то уехал. Он приезжал только за благословением на время, пока меняли лошадей его экипажа. Потом ему пришлось отправиться восвояси с грузом обещанных вскоре экю. Но Королева умерла, пока его лошади еще фыркали, и все королевство надело траур по этой монархине, которую все любили за то, что она никогда не показывалась на людях и за сорок лет не произнесла и трех слов.

Бедный Гильом, чей мозг заплыл жиром еще больше, чем его талия! Жанна с трудом сдерживала смех при виде столь прекрасного жениха. Жан-Батист опасался, не придет ли в голову нашего недалекого братца какая-нибудь галантная мысль и не захочет ли он воспользоваться своими супружескими правами после так называемой женитьбы.

В июле, хвала Небу, Двор, как это бывает ежегодно, перебрался в Компьень, несмотря на траур, который все с притворством соблюдали. Жанна была приглашена следовать за Королем. Свое тайное проживание там она превратила в ослепительный триумф, поскольку невозможно заставить молнию не сверкать, а гром не греметь.

Поэтому наш бедный Гильом стал рогоносцем еще до того, как женился. Он потребовал дополнительно пятьсот экю за моральный ущерб, чтобы не броситься с отчаяния в Сену. Как всегда рассудительный, Жан-Батист решил искоренить это зло и отвел брата к мамаше Гурдан, где, как говорят, приличные люди проходят практику. И там наш Гильом почти каждую ночь «женился» на самых красивых девицах этого благородного заведения.

Но вот Жанна наконец вернулась. Вот она и замужем. Вот Гильом сел в карету, и кучер взмахнул кнутом!

Версаль, 2 сентября 1768 года

(от Ришелье, генерал-лейтенанту полиции Антуану де Сартину)

Господину де Сартину.

Мне известно, мсье, что очень влиятельное лицо[80] осаждает вас просьбами показать Королю донесения г-на Марэ относительно дамы, которой сегодня многие интересуются. Смею утверждать, что эта интрига не ускользнула от внимания нашего повелителя, чья бдительность распространяется как на значительные, так и на мелкие дела. Полагаю, что Королю неприятны слухи, порочащие репутацию указанной дамы. Он полон решимости продемонстрировать свое доброе расположение к ней, какими бы ни были попытки отвратить его от нее. Из всего услышанного можно сделать вывод: Король не желает разбирать, что тут правда, а что вымысел, и, чтобы никогда больше к этому не возвращаться, намерен считать вымыслом все, что ему будут говорить об этой особе, как плохое, так и хорошее. Он не желает слышать плохое, дабы это не оскорбило его дружбу с ней. Не стоит говорить про нее и хорошее, потому что эта особа не нуждается в дополнительном укреплении его доброго расположения.

Я вовсе не собираюсь говорить от имени Короля. Никто в мире, даже Министр, о котором идет речь, не посмеет присваивать себе столь большую привилегию. Однако никто не посмеет и отрицать, что, встречаясь с ним почти ежедневно и имея честь говорить наедине[81], я не могу знать все его мысли и, таким образом, предугадать его желания.

Под вашим руководством, мсье, находится служба, наилучшим образом организованная и надежнейшим образом работающая, что выделяет ее из всех служб королевства. Конечно, редко случается, чтобы документ одного из ваших инспекторов мог затеряться или быть случайно уничтожен. Но все же знайте, что Король воспринял бы такое происшествие с полнейшим безразличием и к виновному в этой утере отнеслись бы снисходительно.

Остаюсь, господин генерал-лейтенант, покорным и преданным вашим слугой, а также слугой нашего владыки.

Ришелье.

3 сентября 1768 года

(от Сартина, Ришелье)

Мсье,

Я приказал г-ну Марэ собрать все доклады и записки, относящиеся к очаровательному предмету вашей прошлой любви, вашей сегодняшней заботы и, несомненно, вашей вечной признательности. Г-н Марэ ответил мне на это, что ему показалось уместным несколько недель тому назад сжечь все эти бумаги, которые занимали слишком много места в его папках и ящиках стола.

После того как я потребовал у него объяснений, поскольку моя должность вынуждает меня быть требовательными к подчиненным, г-н Марэ заявил, что не знает и никогда не знал никакой девицы Воберьне по прозвищу Ангел, что этой особы никогда не было на свете, поскольку ее существование не могло остаться незамеченным для такого человека, как он, способного наизусть в любое время суток сказать, с кем и в какой постели спит каждый из двадцати пяти миллионов поданных Его Величества.

Посему, мсье, имею честь заверить вас, что ваша просьба не имеет основания и что, соответственно, ваши хлопоты беспочвенны.

Весьма вам преданный, Сартин.

Версаль, 4 сентября 1768 года

(от Ришелье, Сартину)

Господину Сартину.

Благодарю вас, мсье, за вашу расторопность и четкость объяснений. Значит, эта Вобернье или Ангел, как ее звали некоторые, существовала только в слухах, распускаемых врагами истины, порядка, добродетели. Это мифическое создание не имеет никакого отношения к графине Дюбарри, которую мне недавно представили.

Мне сказали, что эта соперница Граций едва успела выйти замуж, когда Король заметил ее и проникся к ней бурной страстью. Все случилось столь быстро, что застигнутый врасплох муж не смог иметь удовольствия вступить в свои законные права, предоставив Королю право первой ночи с очаровательной нимфой. Не это ли самое яркое проявление уважения и покорности, которые поданный может проявить по отношению к своему монарху? Разве это не подтверждение божественного дара нашего горячо любимого властелина излечивать золотушных простым возложением на них рук и делать невинными девиц почти столь же простым способом?