Шельма не чувствует в себе особых изменений, кроме кожи, отстающей от начавшей разлагаться плоти. И ещё тишины — такой пронзительной, что она невольно начинает скучать по голосам, раньше не дававшим даже нормально спать. Теперь Шельма тоже не может заснуть, но уже без них — иногда случается и так.

В дыхании Гамбита навеки поселилась сама смерть. Её ни с чем нельзя перепутать, стоит только испытать хотя бы единожды. С Шельмой такое случалось, как минимум, трижды. Впервые, когда Кэрол вырвалась на свободу, заперев её в непроницаемую клетку своего ада. Во второй раз, когда Росомаха, обезумевший от воздействия Морлоков, попытался превратить её в мясную нарезку. И вот теперь, когда по венам Шельмы вместо обычной крови течёт яд, заражающий любого через поры в подгнившей коже, она вынуждена чувствовать смерть постоянно.

Виной тому, конечно, не столько Гамбит, но избавиться от этого ощущения у неё не получается. Шельма надеется, что пока.

— Ты сегодня сама не своя, — он отрывает ледяные губы от её шеи и шепчет в абсолютно седые волосы. Конечно не своя, они все тут не свои. Апокалипсис не терпит мятежников. — Дурной сон?

— Я не могу спать, — признается она. Его рука, обнимающая её за шею, начинает казаться удавкой. — Это ужасное место, Реми, мы должны уйти отсюда…

— Борись с ней, — тихо-тихо приказывает он, и Шельма понимает: никакого Гамбита больше нет. Есть только Смерть — могущественная, ужасная, всегда идущая рука об руку с Чумой. — Девчонка скоро перестанет существовать.

Гамбит расстёгивает пуговицы её рубашки, стягивает её за рукава, и ткань неохотно отстаёт от гниющего тела вместе с лоскутами кожи. Шельме не больно, но жутко — она знала, что рано или поздно сгниёт, но никогда не предполагала, что станет этому свидетелем.

С некоторых пор она не носит бюстгальтер — не может, он рвёт гнилую железу, жировые ткани и мышцы на спине, как это сейчас делает Гамбит, сильно-сильно сжимая её грудь. Шельма думает, что она в любой момент может просто лопнуть, не выдержав напряжения. Оставив в его руках только гной и отравленную кровь.

— Не сегодня, — почти умоляет она. Боли нет, но где-то на краю сознания вспыхивает воспоминание о ней. — Дай мне время оправиться.

— Ты всё равно не она! — неожиданно гневно выплёвывает Гамбит. Его жуткие костлявые пальцы разрывают кожу под её грудью, обхватывают обнажившиеся рёбра. — Прекрати сражаться, впусти её в себя!

— Чёрта с два, — Шельма разворачивается так резко, что ей кажется — приложи Гамбит силу, она лишилась бы доброй части скелета. — Вы никогда не победите.

Гамбит брезгливо вытирает грязным платком руки, испачканные слизью и тёмной кровью, и, не попрощавшись, уходит.

Ещё одна бесконечная ночь борьбы

.”Спи”, — ласково просит болезнь, наполнившая её тело. “Спи”, — повторяет она, и заводит колыбельную на незнакомом Шельме языке.

Но что-то подсказывает ей: глаза закрывать нельзя. Её первая смерть случилась именно из-за этого.

Чума бессильно бьётся где-то в клетке её пока ещё живого сознания.

Мёртвое тело с обнажившимися рёбрами не болит.