- Каждый ваш суд справедлив по-своему. Видишь? - она рванула платье, обнажая следы старых рубцов на плечах. - Это тоже справедливость. Чья-то. Не все ли равно, плети или костер? Ваш бог наказывает только тех, кто не служит ему.
- Наш бог истинный! А те, кому поклоняешься ты, ведьма, помогут ли они тебе сейчас?
- Вы все зря думаете, что они не имеют власти в ваших стенах. Они - это сам воздух, которым вы дышите, сама вода, которую вы пьете. От них вы не скроетесь.
Кристофер никогда не был усердным монахом, его вера в бога больше походила на веру в символ, герб, под которым он сражался. Но слова ведьмы все равно вызвали в нем волну праведного негодования. Особенно потому, что многие люди до сих пор думали так же.
- Не богохульствуй! Мне жаль тебя, но, если суд подтвердит обвинения, ты сегодня же отправишься на костер. Ты увидишь силу настоящего бога, когда предстанешь перед ним.
Ее отчего-то снова развеселили эти слова.
- Ты напрасно не веришь мне. Подойди и убедись сам. Я не ведьма, я не ем младенцев и не летаю ночами по небу. Я обычная женщина.
Она поднялась на ноги, скидывая с себя темное бесформенное платье. Грубая ткань опустилась на пол, открывая тонкое гибкое тело юной девушки. Кристофер застыл на минуту, отгоняя от себя непотребные мысли. Живя в обители ордена уже много лет, он не столь часто видел женскую наготу, чтобы спокойно проигнорировать ее. И сейчас здесь не было никого, кроме него и этой девушки...
Заставив себя отвернуться, рыцарь отогнал прочь грешные желания.
- Не искушай меня, ведьма.
- Да ты просто боишься меня! Или никогда раньше не пробовал этого? Открой дверь, и ты поймешь, что зря противишься.
Усилием воли Кристофер удержался от этого опрометчивого поступка и заспешил к выходу из подземелья, пока ведьма не придумала чего-нибудь еще. Вслед ему слышался уже знакомый издевательский смех. Захотелось зажать уши, но он продолжил бы звучать и дальше, прямо в голове.
***
Когда солнце почти достигло зенита, ведьму привели на площадь. Бревна для костра уже были сложены на высоком помосте, главы ордена, облаченные в белые одеяния, заняли свои кресла за длинным столом. Рядом с ними полукругом выстроились монахи, мрачный инквизитор расхаживал у помоста. Когда обвиняемая в сопровождении двух стражников остановилась напротив судей, по собравшейся толпе зрителей прокатился короткий шепот, а один из монахов, сидящий на низком табурете с пером в руках, принялся зачитывать обвинения. Девушка не слушала, зато горожане ловили каждое слово. Из толпы послышались первые возгласы, кто-то бросил камень, который, впрочем, не долетев до цели, шлепнулся в пыль. Страже пришлось восстановить порядок. Далее последовали длинные речи, зачитывание доказательств и свидетельств, высказывания всех судей и замешанных в деле лиц. Обвиняемая не произнесла ни слова, глядя перед собой совершенно отсутствующим взглядом, а ее губы кривила безумная улыбка. Время давно уже перевалило за полдень, когда ее наконец объявили виновной и подвели к высившемуся на помосте столбу. Толпа ликовала. Пламя загорелось легко и быстро, сухие ветки с треском превращались в уголья. Кристофер смотрел на это, стоя рядом со своим отрядом, и ему казалось, что ведьма смотрит прямо на него, отчего по спине пробегали мурашки. Почему-то очень не хотелось встречаться с ней глазами. А девушка хохотала, запрокинув голову, пока ее кожу лизали языки пламени. И в ее руке догорала и осыпалась пеплом соломенная кукла...
***
Прошло уже много лет с той казни. Кристофер давно не был молодым амбициозным рыцарем, яро стремящимся служить ордену, но он не смог забыть той первой казни, на которой он присутствовал не просто как зритель, а как непосредственный участник действия. И призрак молодой темноволосой ведьмы продолжал преследовать его во снах, заставляя чувствовать свою вину в ее смерти, протягивая к нему руки из огня и проклиная, глядя прямо в глаза. От него не спасали ни молитвы, ни крепкое вино, и иногда ему казалось, что этот кошмар длится уже всю жизнь и никогда не закончится...
