Вот здесь мы до вашего прихода обсуждали ваше положение. Возможно, что вы оскорбляете солдат, желая, чтобы они быстрее и большему научились. Но нельзя чрезмерно гнуть палку, ее можно сломать. Нельзя испытывать долго терпение людей, оно тоже может лопнуть. Вы оскорбляете достоинство человека. На вас глядя, по вашему примеру поступают и подчиненные вам офицеры и сержанты. А что из этого получается? Какая польза? Только и есть, что много сидящих на гауптвахте и много жалоб на вас. Поэтому вы и представлены к увольнению из кадров армии.

Майор вскочил со стула и с горечью проговорил:

— Да, верно, это мой большой недостаток, но сам я не мог о нем догадаться, а тот, кто меня вызывал и беседовал со мной, этого не сказал, а только попрекал меня грубостью. Теперь я все понял и свои недостатки могу изжить. Дайте только срок, и вы увидите.

Отпуская майора, я ему сказал:

— Умейте требовать твердо, справедливо и разумно. Это должен уметь каждый командир.

Позднее мы узнали, что майор, вернувшись от нас в батальон, собрал офицеров и сержантов, подробно им рассказал о нашем с ним разговоре. Он дал подчиненным командирам новые установки, сам резко изменил свое отношение к людям. Прошло время, и его батальон стал одним из лучших, а сам он получил продвижение по службе.

Командирам было указано, что отсутствие регулярных опросов относительно претензий мешает узнавать нужды и запросы подчиненных, и это заставляет солдат писать жалобы во все адреса. Проводя опросы регулярно, мы не только узнаем нужды и запросы подчиненных, но и разрешаем вопросы на месте. Не меньший интерес для командиров представляют проводимые ими вечера вопросов и ответов.

Раньше мне не приходилось задумываться над обучением десантников. Мне казалось, что основное отличие от занятий в стрелковых войсках заключается здесь в обучении прыжку с парашютом, в действиях же на земле я большой разницы не замечал.

Но, когда я присутствовал на первом для меня учении с десантированием, мне показалось странным, что десантники после приземления в тылу условного противника слишком медлят с началом действии.

По своей натуре я не терпел тех вновь назначенных командиров, которые, прибыв в соединение или часть, не успев еще ознакомиться с условиями их жизни и работы, не узнав, почему то или иное делается так, а не иначе, начинают отменять существующее, вводить нечто новое, находить негодным все, что было до них. Но на этот раз я изменил своему правилу и, присутствуя на этом малознакомом мне по принципам организации учении, выступил на разборе с довольно решительной критикой и потребовал, чтобы сразу же после приземления, не теряя на одной минуты, войска приступали к решению задачи.

На одном из учений произошел интересный случай. После выброски большого десанта два парашютиста, у которых были уже раскрыты парашюты, столкнулись в воздухе, и у одного из них парашют сложился, что угрожало ему гибелью. Другой не растерялся в столь сложной обстановке, мгновенно схватил стропы и удержал товарища. На одном парашюте с удвоенной скоростью они начали приближаться к земле.

Командир части вместе с врачом сели в машину и поехали к месту вероятного их приземления, а мы продолжали наблюдать в бинокли за их ускоренным спуском. Видели, что они приземлились и что никто из них не поднялся, как это обычно бывает, чтобы погасить наполненный ветром парашют. Это усилило нашу тревогу, и мы ожидали грустных известий. Но, продолжая наблюдать, мы увидели, как к месту приземления подъехала машина, как из нее вышли командир и врач, как навстречу им поднялись два человека. У всех наблюдавших эту картину вырвался вздох облегчения. Вскоре вернулся командир части и с улыбкой доложил: «Все благополучно, оба отделались небольшими ушибами, а когда мы к ним подъехали, оба обнимали и целовали друг друга».

Кто-то сказал:

— Почему никто из них не стал тушить парашют? Мы уже думали…

— Да им было не до парашюта, — ответил командир. — Если бы вы были на их место, тоже сначала полежали бы да одумались.

— Так бывает в бою. Один, рискуя своей жизнью, спасает жизнь другого, и оба остаются живы, — сказал я — Десантники, оказывается, это делают и в мирное время.

Кстати упомяну, что парашютист, спасший жизнь товарищу, получил за это государственную награду.

Позднее я не раз наблюдал на тренировках и учениях подобные столкновения парашютов, и почти всегда это происходило с куполами парашюта одной системы. У меня и раньше возникал вопрос: почему сейчас у десантников такие парашюты? Но я молчал, боясь, с одной стороны, показаться невежественным в глазах подчиненных, опытных десантников, а с другой стороны, опасался этим вопросом невольно подорвать веру в принятый тогда парашют.

После ряда случаев я собрал пятерых ответственных и опытных парашютистов из руководящего состава и задал им такие вопросы: почему прежний парашют был заменен новым? От кого исходила инициатива замены? При этом я их предупредил, что разговор должен остаться между нами.

— Конечно, старый надежнее, — сказали двое из пяти.

Трое высказались за новый. При этом все они ответили, что перешли к нему в конце войны, а по чьей инициативе — никто не мог сказать. Тогда я подумал: «Инициатор, вероятно, находится в этой тройке. Все пятеро знают виновника замены и не хотят его поставить в неловкое положение в глазах нового командующего».

Но вот пришло время, когда мы должны были заказывать промышленности очередную большую партию парашютов. Я заказ отменил.

Это вызвало бурю возмущения со стороны руководства фабрики. Они нам говорили, что мы на это не имеем права, заказ утвержден в плане и т. п. У специалистов, прибывших с фабрики для крупного со мной разговора, мне удалось узнать историю перехода от старого парашюта к новому. Они мне ответили: «Новый шить значительно проще, его может сшить любая мастерица, а прежний значительно труднее, его может сшить только высококвалифицированный мастер. Во время войны рабочих рук не хватало, мы и предложили десантникам упрощенные парашюты, они испытали и согласились».

Узнав это, я с еще большим недоверием стал относиться к парашюту упрощенной формы и утвердился в решении их не заказывать. Мы решили перейти на другую систему купола, доложили об этом в Министерство обороны, и с нами согласились.

То же было с заказом на ножи для десантников. На складах их было очень много, и каждый год заказывались все новые партии. Когда я поинтересовался, зачем они нужны, то оказалось, что задолго до войны, когда десантники прыгали с крыла тихоходного самолета, один из них зацепился за хвостовое оперение; чтобы в таком случае можно было разрезать одну из строп, были введены ножи. Но самолеты уже давно стали иными, и ножи использовались исключительно для открывания консервных банок. С заказом на ножи мы покончили.

Совместный труд по выработке оперативно-тактических принципов для действия воздушно-десантных войск, продумывание крупных вопросов оснащения десантников оружием, мелочей, относящихся к обмундированию и пр., особая забота о том, чтобы улучшение организации и вооружения шло об руку с экономичностью, со сбережением народных денег и труда, — все это служило тому, что командные и начальствующие кадры нашего управления сплотились в дружный коллектив легко приходивших к взаимопониманию людей. Меня это в высшей степени радовало, потому что очень давно я пришел к убеждению, что творческая инициатива необходима самой дисциплинированной воинской организации.

Первый раз в роли командующего воздушно-десантными войсками мне пришлось участвовать в большом учении, которое проводил Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Всем генералам, руководившим учением, понравилась наша подготовка к десантированию. Впервые в практике этого рода работ был сделан красиво исполненный рельефный план района десантирования; на нем были предварительно детально проиграны варианты действий десантников после их выброски-высадки. На разборе наш предварительный розыгрыш — как нововведение, — а также удачные действия десантников были высоко оценены руководителем учения.