Сухайл покачал головой.
– Не проверял. В первый раз я наткнулся на него чисто случайно, подойдя к подножью пирамиды.
Это значило, что можно подойти ближе. Некоторое время я рассматривала зверя в полевой бинокль, а затем осторожно, чтоб не споткнуться и не спугнуть его, двинулась вперед. Но тут меня постигло прискорбное разочарование: никакой пользы это не принесло. Кусты и деревья, росшие вокруг пирамиды, начисто перекрыли обзор. Чтоб разглядеть нечто большее, пришлось бы взбираться наверх, а это неизбежно спровоцирует бегство объекта наблюдения…
Я снова припомнила все, что знала о кетцалькоатлях. Подобно многим драконам, охотятся преимущественно в сумерках, нелетающие… Нельзя ли понаблюдать за ним сверху, если успеть забраться на вершину пирамиды до того, как он явится подремать среди дня?
И в самом деле, это удалось, хотя Сухайл, услышав о моих замыслах, был просто потрясен, а Том твердо заявил, что возьмет с собой ружье и будет держать его наготове – на случай, если зверь заметит нас и решит напасть. Вдобавок на следующее утро потребовалось выйти из города в жуткую рань, не говоря уж о походе сквозь джунгли в предрассветных сумерках, но сложнее всего оказалось взобраться наверх. Мы отыскали путь, которым поднимался на пирамиду кетцалькоатль, и поднялись с противоположной стороны, дабы не оставить ни следа, ни запахов, которые могли бы встревожить его. Конечно, наша дичь выбрала для подъема самый легкий путь, и нам волей-неволей пришлось идти более трудным. Однако, добравшись до вершины, мы соорудили себе укрытие, из коего могли наблюдать змея, сколько душа пожелает.
Благодаря наблюдениям, продолжавшимся в течение двух недель, я смогла сообщить Сухайлу, что его рабочую площадку навещает один и тот же дракон, причем – самка (самцы отличаются красными перьями на горле, под нижней челюстью, каковых у данной особи не наблюдалось). Мне так и не удалось выяснить, где она проводит ночь: к ночи она покидала руины, и выследить ее мы не смогли. Однако на пирамиду она являлась почти каждый день, и за две недели я успела познакомиться с нею довольно близко.
Возможно, поэтому мы и не застрелили ее. Правда, в то время я ссылалась на иные причины – главным образом на то, что ее возвращение в места, откуда кетцалькоатли были вытеснены, добрый знак, и мешать этому процессу нежелательно. К тому же устройство скелета кетцалькоатлей было изучено относительно неплохо: их кости тонки, но не разлагаются подобно костям драконов настоящих – это и служило главным аргументом в пользу того, что к драконам они не относятся.
И все же полной уверенности у меня не было. Мы подобрали перья, оставленные ею на месте лежки, и сторговали у местного охотника несколько образчиков перьев птицы кетцаль. И вот однажды вечером, в отеле, подсев к столу, я разложила те и другие образцы перед собой.
– Как же они похожи, – сказала я Тому. – Смотрю и думаю, что Мириам, видимо, права: возможно, драконы действительно в родстве с птицами. Однако, будь это правдой, отчего перья присущи только одной из пород? Если не считать второй, кукульканов – хотя, по всем данным, они схожи с кетцалькоатлями в той же мере, в какой хохлатый кетцаль схож с обычным… а еще, может быть, стрекодраков, если мы включим в общее генеалогическое древо и их. В то же время, если драконы не родственны птицам, откуда взялась эта пернатая разновидность? Отчего кетцалькоатли не покрыты чешуей?
Том, занятый починкой башмака, сжимал в зубах иглу.
– Возможно, оттого, что они вовсе не драконы, – невнятно ответил он.
Этот ответ был самым простым. В конце концов, на каких основаниях я могла отнести их к драконам? Змеевидное тело и драконья голова, совершенно не похожая ни на птичью, ни на змеиную? Но они не обладают способностью к экстраординарному дуновению, их кости не разлагаются, не говоря уж о том, что у них нет ни лап, ни крыльев. Однако у морских змеев нет иных конечностей, кроме плавников, а у виверн имеются только крылья да задние лапы. Быть может, перед нами целый биологический континуум, непрерывная цепочка, начинающаяся с пернатого змея и заканчивающаяся, скажем, пустынным драконом?
Но тут неизбежно возникал новый вопрос: каким же образом мог возникнуть подобный континуум? Это же просто нелепо! Отряд приматов может включать в себя множество очень несхожих видов, от человека до лемура, но ни морских обезьян, ни пернатых горилл в природе нет. Сама мысль об этом была бы абсурдна.
Сухайл большей частью работал на дальней стороне площадки, прочесывая неровную местность столь методично, что заставить его отклониться в сторону могло только большое дерево. Он объяснил нам, что пытается составить карту древнего города и нанести на нее не только пирамиды, о которых знали все, но и детали более мелкие, интересные только ему самому. Время от времени он останавливался и начинал копать, а затем, по пути домой, рассказывал о своих грандиозных планах нанять сотню рабочих и раскопать весь город.
– Хотя до этого у меня не дойдет никогда, – признавался он. – По крайней мере, в обозримом будущем. Я ведь таков же, как вы. Моя цель – объехать мир, увидеть его весь. Только тогда и будет ясно, куда направить усилия.
Я не сомневалась: когда этот день придет, его усилия будут грандиозны. Казалось, он неспособен уставать: он вполне мог проработать в руинах весь день, делая паузы только для молитв, а после вернуться в Намикитлан и начать учить Джейка плавать. Держаться на воде сын уже умел, но Сухайл научил его экономнее двигаться и показал, как беречь уши, ныряя в глубину. Это в значительной степени примирило Джейка с жизнью на берегу. Он проводил в воде по полдня, собирая ракушки и прочую морскую живность, и показывал все это Эбби.
– Да, он не учит того, что положено, – устало призналась она, – но не могу сказать, что вовсе не учится.
Я пожала плечами, приняв эту новость с философским смирением.
– Его образование уже куда лучше моего на момент замужества. Историю и тому подобное он может открыть для себя и позже.
Возможностей нахвататься разрозненных знаний у Джейка имелось в избытке: по вечерам он присутствовал при наших с Томом естественноисторических дискуссиях, к которым порой присоединялся и Сухайл. В такие вечера беседа нередко возвращалась к заданному мной ранее вопросу о взаимоотношениях дракониан с животными, коим они поклонялись и в честь коих были названы.
– Об одомашнивании драконов не может быть и речи, – утверждала я на заре этой дискуссии. – По крайней мере, в той же степени, в какой мы одомашнили собак, лошадей, коров и так далее. Одомашнивание – это же не просто содержание животного при себе, оно влечет за собой великое множество изменений, как физических, так и поведенческих. Оцените разницу между средним охотничьим псом и волком. Если бы нечто подобное имело место и здесь, мы бы об этом знали: одомашненные драконы дожили бы до наших дней.
Кресла в наших комнатах были куда прочнее тех, что стояли на веранде. Сухайл имел привычку покачиваться в кресле, слегка отрывая передние ножки от пола и то сплетая, то расцепляя пальцы перед грудью. Я видела, как эти пальцы извлекают из земли хрупкие обломки древностей, и знала, что они способны работать предельно спокойно и медленно, когда он того пожелает, но в свободное от раскопок время такие желания посещали его лишь изредка. Вот и в этот момент, задумавшись, он принялся постукивать одним указательным пальцем о другой.
– Могли одичать.
– Это не то же самое, что вновь вернуться в прежнее дикое состояние. Кроме того, и кандидат на одомашнивание из дракона никудышный. Разве вы не замечаете, что все прирученные нами животные – животные стайные или стадные? Приручить особей, привычных к сосуществованию с другими, намного проще. Им знакомо понятие иерархии, они следуют за людьми, как за своими вожаками. Между тем, большинство крупных пород драконов живет обособленно – или почти обособленно.
– Еще немного, и кто-нибудь заявит, будто дракониане скакали в бой верхом на ящерицах-огневках, – с усмешкой сказал Том.
