– О, всего лишь невинно побеседовать, – сказала фигура и изящно отмахнулась кистью. – Видишь ли, случились непредвиденные обстоятельства, и многие не рады этим обстоятельствам. Они привлекают внимание, мешают делам, тратят нервы. Эти обстоятельства – ты.

Вермир стал дышать тише, медленнее, внимательно смотря лишь на фигуру у стены.

– Но не переживай, как уже сказал, я лишь пришёл мило побеседовать.

– Тогда покажись.

Фигура двинулась, сначала резко, а потом плавно-плавно, словно падает перо, вышла на лунный свет. Это оказался очень высокий мужчина, худой, на вид очень хрупкий, словно можно сдуть, как соломинку, с очень бледным лицом, глаза большие, с расширенными зрачками, улыбающийся до дёсен рот огромен, зубы, как Вермир и представил, толстые, острые, как у акулы, весь верхний передний ряд, нижний скрыт губой, но когда он перестал улыбаться, рот сузился до фантастически маленького размера, словно это жирная точка. Вермир не смог определить его возраст, только подумал, что может быть от двадцати, до тридцати пяти.

– Мой внутренний кодекс не позволяет мне сесть без разрешения в чужом доме.

Вермир посмотрел в черные глаза, взгляд получился слегка исподлобья.

– Ах, да, конечно. Присаживайтесь. Стул вон т…

– Я знаю, спасибо.

«А ночью в дом залезать без приглашения кодекс не запрещает…», – подумал Вермир.

Незнакомец прошёлся, взял стул и поставил у окна так, чтобы луна светила в спину, а Вермиру в глаза. Руки худые, похожие на цепи, а кисти наоборот, большие, как гири. Он сел, изящно положил ногу на ногу, а кисти положил друг на друга на коленку. Пальцы длинные, как у музыканта, а ногти чистые, аккуратно подстриженные, розового оттенка.

–Так зачем вы вернулись? – спросил незнакомец.

– Извините, не расслышал вашего имени, – сказал Вермир. Страх потихоньку уходил, хотя ещё оставалось пару капель, но Вермир уже чувствовал себя лучше, сильнее, не как добыча.

Акулья улыбка, лёгкий смех.

– Можете называть меня: Водник.

Вермир кивнул, но это прозвище никогда прежде не слышал.

– Так о чём вы хотите поговорить?

Рот сузился до точки, глаза сверкнули.

– Зачем вы приехали?

– Это мой дом.

– Тогда зачем это начали?

– Начал не я.

Водник слегка наклонился вперёд, но Вермиру показалось, что его лицо приблизилось вплотную.

– Нет, вы. Давайте попробую вам объяснить. Есть такая штука: мыльный пузырь. Прозрачный, походит на шар, но под любым нажатием, даже лёгким прикосновением пальца, он лопается. Или знаете, давайте возьмём лучше муравейник. Ведь вы видели муравейник? Так вот, там целый мир, укрытый от лишних взоров, бегают рабочие, королева рожает, воины бьются. В общем, экосистема. И вы ведь знаете что будет, если пнуть муравейник? Со всей силы, хорошенько так, чтобы, как говорится, башню оторвало. Мыльный пузырь лопнул, муравейник разрушен, муравьи выползли наружу, их тысячи, они бегают, паникуют, ничего не понимают, им страшно, больно, гадко, но они всё равно хотят отремонтировать свой старый, разрушенный муравейник, ибо это их дом. Вы тот фактор, что разрушил муравейник, вы тот палец, что лопнул мыльный пузырь. Ни в коем случае не хочу вас учить, но нельзя давить на устоявшуюся экосистему извне, это лишь несёт вред. Ведь драконы делают то же самое, вторгаются в устоявшуюся экосистему.

В Вермире сплавились два чувства: гнев и стыд. Гнев, потому что он даже не хотел в это верить, они решили обернуть против него его же действия, сделать злодеем, а стыд, потому что голос внутри подначивал, твердил, что всё так и есть. Это маленькое, но надоедливое чувство, будто пропустил что-то незначительное, оно точило Вермира изнутри, говоря, что, возможно, всё так и есть, он глупый, натворил дел, а другие разгребают.

– Я не сжигал город до углей, не плавил тела. И ничего не рушил.

– Воооооот, – доброжелательно произнёс Водник. – Вы сделали это с благими намерениями, это поймёт каждый, но мыльный пузырь нельзя трогать вообще, даже гладить, как и муравейник, они живут своей жизнью, и всякое влияние извне закончится плохо. Что мы и увидели.

«Это ложь…», – подумал Вермир, и едва не подскочил.

– Тише-тише, – сказал Водник успокаивающим тоном, а взгляд холодный, грозный. Он слегка приподнял одну ладонь кончиками пальцев вверх. – Не всё получается, что задумано. Таковы правила… иначе было бы неинтересно, – он широко улыбнулся, демонстрируя остроконечные зубы.

– Хорошо, допустим, понял. Я злодей, и виноват в том, что случилось только я. И в этом тоже, – Вермир указал на пустующую, обмотанную тряпкой глазницу. – Что дальше?

Высокий смех заполнил комнату. Вермир забеспокоился: не разбудит ли Дору или Нелда таким страшноватым смехом?

– Кажется, вы не вполне понимаете сложность ситуации. Этого, впрочем, мало кто понимает. Видите ли, сейчас не то положение, чтобы рассуждать, что будет. Вы просто пойдёте по течению. Тем более, вариантов у вас и нет.

– И куда ведёт это течение?

– В светлое будущее, где народ не взбудоражен, где нет ничего ужасного, где есть справедливость, где злодеев карает закон, а мученик выживает и любит беспросветно простой люд, власть и закон.

– Прекрасное будущее, но только со стороны.

– Почему же?

– Если знать правду, то не такое уж и светлое будущее, скорее построенное на лжи, крови и подкупах.

– Ох, прошу вас, не драматизируйте, – Водник слегка скривился, изящно отмахнулся кистью. – Драматизм – это, своего рода, тоже ложь. Это утрирование правды, а правда не терпит, когда меняют её истинную форму.

– И что надо сделать?

Водник пару секунд напряжённо смотрел Вермиру в глаза, а после встал.

– За вас всё сделают, надо будет лишь появиться и произнести нужные слова, – сказал Водник, подходя к окну. Он обернулся, посмотрел на Вермира ещё раз, но в этот раз взгляд мягкий, насколько это возможно, уговаривающий, слегка просящий. – У вас есть шанс исправить то, что случайно натворили. Вернуть мир, спокойствие, добро. Не многим выпадает такой шанс.

Водник схватился за раму, молниеносно залез на подоконник, тихо прыгнул в темноту. Вермир не услышал звука приземления, да и вообще никаких звуков, кроме ударов сердца и дыхания. Он медленно подошёл к окну, осторожно выглянул, но увидел лишь улицу, освещённую луной, крыши домов, стены и тонкие улочки вдали. Вермир сел на пол, опёрся о стену, тяжко вздохнул.

В комнате нет никаких звуков, вообще. Единственное, что издаёт здесь звук – это возбуждённое тело Вермира. Но спустя множество мыслей, подкреплённых рассвирепевшей фантазией, оно успокоилось, стало тише. Белый шум облапал Вермира всего, скалился в лицо, как дикий, невидимый зверь, сверкал глазами, точно звёзды, пугал, как самый ужасный сон. Вермир специально стал дышать громче, кашлять, фыркать, легко топать ногой, всё, лишь бы издать какой-нибудь звук, чтобы заглушить эту всасывающую дыру.

Вермир прекрасно понял, что от него хотят, чтобы он успокоил город, дал ложную надежду, построил иллюзорные декорации из песка, а если не согласится, то и не будет никакого Вермира. Апатия легла на плечи, словно чья-то свинцовая рука, Вермир прикоснулся к лицу, медленно провёл пальцами по бугристым шрамам.

– Какой в этом весь смысл…. – прошептал он, – нужен ли я народу? Нужна ли им моя защита? Хех, о чём я говорю, я себя не могу защитить… Зачем я вообще сюда приехал? Ах, ну да, к отцу… который умер.

Одинокая слеза скатилась по изуродованному лицу, Вермир поднялся, медленно, словно на ходулях, дошёл до кровати и лёг лицом в подушку, но уснуть не смог, слишком много пылающих мыслей бродило в голове, в груди жгло, как от костра величиной с человека. Сон пришёл лишь под утро, унося вдаль от тягостных идей и дикого воображения.

Разбудил удар двери о стену. Вермир вскочил мгновенно, уставился в проём, инстинктивно выставив руки вперёд. Глаза ещё не привыкшие к свету показывали размытое изображение, но Вермир узнал Нелда, а спустя несколько секунд заметил, что глаза его красные, набухшие, подбородок подрагивает, а ноздри расширены.