– Мне непонятно, вы всегда такая нахальная или ведете себя так потому, что что-то скрываете. Вы нервничаете, Люси? – Он говорил тихо и был явно не впечатлен ее резким тоном.

Люси скрестила руки на груди и отпрянула, словно стараясь защититься от его проницательного взгляда.

– Мне не о чем беспокоиться, – сказала Люси.

Он сделал к ней два медленных шага. Люси попятилась и уперлась спиной в дверную ручку. Рядом с Оливером Люси чувствовала себя очень маленькой. Он наклонился, изучая ее лицо, и она затаила дыхание.

Оливер уставился на ее губы, а потом посмотрел ей в глаза. На секунду Люси подумала, что высокомерный старший брат Харпер ее поцелует. Но он к ней не прикоснулся.

– Мы это увидим, – произнес он наконец.

Когда он сделал шаг назад, Люси облегченно вздохнула. Оливер смущал ее и заставлял нервничать.

Потом он беспечно засунул руки в карманы и небрежно прошел по галерее, а потом направился в большую гостиную. Хмурясь, Люси последовала за ним. Она не понимала, чего он хочет. Вероятно, он решил поиграть у нее на нервах. Может быть, он хочет посмотреть, не продала ли она что-нибудь из вещей Элис.

– Я приехал, чтобы сообщить вам, что сегодня утром мой адвокат подал иск на оспаривание завещания. Я уверен, Филипп объяснил вам, что все активы тети Элис будут заморожены до вынесения судебного решения.

Люси остановилась у входа в большую гостиную, ее руки были по-прежнему скрещены на груди. Харпер была права, говоря, что ее брат, вероятно, станет источником проблем.

– Он мне все объяснил.

Оливер оглядел картины и дорогие гобелены, а потом повернулся и кивнул Люси:

– Хорошо. Не пытайтесь ничего продать из квартиры Элис. Я уверен, вы никогда ничего не наследовали раньше и не знаете, как это делается.

– Жаль. Я бы с удовольствием продала безвкусную картину Леже, которая висит в коридоре. Я всегда считала, что ее надо вешать рядом с полотнами Сезанна, но Элис меня не слушала, – язвительно сказала Люси.

Оливер пристально посмотрел на нее.

– Какая из картин написана Леже? – спросил он.

Люси посерьезнела. Он считал себя умным, но явно не разбирался в искусстве.

– Красочная кубистическая фигура с велосипедами. Но я просто пошутила. Даже если я выиграю в суде, я вряд ли буду продавать картины, принадлежавшие Элис.

Оливер взглянул через плечо на картину Леже и пожал плечами, а потом подошел к кремовым полосатым диванам. Он развалился на диване, и Люси одновременно рассердилась и удивилась. Казалось, ему очень комфортно в квартире Элис, словно он уже собирался сюда переехать.

– А почему? – спросил он. – По-моему, большинство людей на вашем месте с радостью заработают миллионы от продажи ее коллекции картин.

Люси вздохнула, будучи не в настроении объясняться с ним. Но иного выхода у нее не было.

– Потому что эти картины были очень ей дороги. Вероятно, вы были слишком заняты строительством своей компьютерной империи, поэтому не знаете об этом, но эти картины были ей как дети. Она тщательно подбирала каждый предмет своей коллекции, скупая картины и скульптуры, которые вдохновляли ее, потому что она не выходила из дома и не могла посмотреть их в музеях. Она часами говорила со мной о них. Она завещала свою коллекцию мне, и ее продажа будет сродни пощечине Элис.

– А что бы вы с ними сделали?

Люси прислонилась к колонне, отделявшей гостиную от галереи.

– Я отдала бы большую часть коллекции в музеи. Музей Гуггенхайма несколько месяцев упрашивал Элис продать ему творение Рихтера. Она всегда отказывалась, потому что не могла бы смотреть на пустое место на стене, где висела эта картина.

– Значит, вы все раздадите? – Его густые брови поднялись от искреннего любопытства.

Люси покачала головой:

– Нет, не все. Я бы оставила себе Моне.

– Кто это?

Она разочарованно сглотнула и указала на картину на стене библиотеки.

– Картина называется «Ирисы в саду», – сказала она. – Ведь вы учились в университете. У вас не было курса живописи? Вы ни разу в жизни не были в музее?

Оливер хрипло рассмеялся, и Люси вздрогнула. У нее чаще забилось сердце и пересохло во рту. Раньше она никогда так не реагировала на мужчин. Хотя последние пять лет она постоянно жила с девяностолетней старушкой. В принципе, очень хорошо, что Люси так остро реагирует на мужчину. Ведь ей немного за двадцать. Однако Оливер ей не пара. Поэтому она должна держать с ним дистанцию.

– Вы удивитесь, – сказал Оливер, вставая с дивана. Пока Люси наблюдала за ним, стоя у двери, он ощущал себя предметом искусства. – Я бывал в музеях. В основном с тетей Элис, в те дни, когда она еще покидала свою позолоченную тюрьму. Я никогда не интересовался искусством, но она его обожала. Мне нравилось слушать, как она говорит о нем.

Оливер отвернулся от Люси и прошел к дверям в библиотеку. Там, прямо над столом, висела неброская картина размером два с половиной фута на три. Сделав несколько шагов назад, Оливер прищурился и наконец разглядел цветы на расстоянии. Он полагал, что для некоторых людей эта картина – шедевр, но для него это была обычная мазня на холсте, которой восхищается небольшая группка богачей.

Однако Оливер знал, кто такой Моне. И Ван Гог, и Пикассо. В фойе здания его компании висела картина Джексона Поллока, купленная его отцом. Возможно, ему порекомендовала ее тетя Элис. Он не знал всех художников, но неучем не был. Тетя Элис часто водила его по музеям. Ему просто нравилось притворяться перед Люси необразованным человеком.

Когда она покраснела, ее веснушки стали незаметными. Скрестив руки на груди, она привлекла внимание к покрасневшей коже своей груди.

– Ирисы – любимые цветы моей матери, – сказала Люси, проходя в библиотеку.

Она держалась настороженно, и он улыбнулся. Ему было так легко ее разволновать. Он задался вопросом, как она отреагирует, если он обнимет и поцелует ее.

– Я всегда ценила эту картину за сентиментальность, – произнесла она.

Когда Оливер повернулся и посмотрел на Люси, он обнаружил, что она восхищенно разглядывает картину. Ему почти стало совестно за то, что он старается вывести Люси из равновесия, пока она говорит о своей матери. Почти.

Во всяком случае, он не хотел ни к чему ее принуждать. У его адвоката случится инфаркт, если Оливер соблазнит женщину, которой он накануне предъявил судебный иск. Тем не менее он хотел узнать ее лучше. Не потому, что ему было любопытно, а потому, что он хотел раскрыть ее секреты. Он знал, что о ней думали Харпер и тетя Элис, но ему нужна правда.

Эта краснощекая милашка, хорошо разбирающаяся в искусстве, на самом деле мошенница, и Оливер разоблачит ее точно так же, как он должен был разоблачить Кэндис до того, как его отец остался с ребенком на руках. Оливер не успел защитить тетю Элис, но это не значит, что ничего нельзя исправить.

Он понял, что Люси смотрит на него с любопытством.

– Что? – сказал он.

– Я спросила, как вам эта картина.

Он повернулся к картине и пожал плечами.

– Она выглядит немного неряшливо, – сказал он. – Сколько она стоит?

– Ваша тетя купила ее много лет назад по довольно низкой цене. Но сейчас ее стоимость на аукционе может равняться стоимости этой квартиры.

Оливер насторожился и вгляделся в картину, стараясь понять, почему она стоит так дорого.

– Это смешно, – серьезно произнес он. – Неудивительно, что моя двоюродная сестра, Ванда, так расстроилась, когда вы унаследовали все личные вещи тети Элис, а также ее наличность. Ее коллекция стоит кучу денег.

Люси не стала с ним спорить.

– Она обожала искусство. И я тоже его люблю. Вот почему мы с ней так хорошо ладили. Возможно, поэтому она решила оставить мне свою коллекцию. Я бы не стала ее продавать.

Оливер задумался.

– По-вашему, причина в этом? – спросил он.

Она хмуро взглянула на него:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, вы искренне полагаете, что все поверят, будто она переписала завещание, чтобы оставить все свое имущество помощнице, а не своей семье, и вы не имели к этому никакого отношения? Вы обе сошлись только на почве любви к искусству?