Они замолчали. Ники все вертел головой.

— Ждешь Тима? — спросила Мьют.

— Не мешало бы перекусить, — улыбнулся Ники.

— У меня вот есть кусочек, — она полезла во внутренний карман кожаной курточки и достала темный брусочек вяленого великаньего мяса.

— Ого! Где взяла?

— Осталось… просто… Ты бери, это тебе!

— Спасибо! — и он вдруг чмокнул ее в голубовато-розовую щеку.

Мьют покраснела, сплела между собой и сжала пальцы.

— Все равно великаны самые вкусные! — разжевывая мясо, говорил Ники. — Даже не верится, что раньше их было так много. Тим говорит — целые стада!

— Тихо! — шикнула Мьют, подскочив.

— Кто там? Бледный? Кто? — прижался к ней Ники.

Подняв голову, Мьют жадно втягивала воздух.

— Вон там, пошли!

— Что там? Чем пахнет? Тим сказал на месте сидеть!

— Что-то очень вкусное! Очень необычное! Просто посмотрим!

Пригнувшись, они перебежали через рытвины и оказались у самой вертикальной громады Врат. И только сейчас Ники почувствовал дурманяще-сладкий запах.

Они подбежали к нише, где в метре от земли в стене виднелись некие жабры, и с них на землю стекали засохшие струйки, тускло светящиеся невероятным голубым свечением.

Мьют отколола одну такую «сосульку» — она была хрупкая как воск — и обнюхала ее.

— Никогда раньше… никогда! — прошептала она и облизала верхушку. Зрачки ее расширились, и она отправила в рот всю голубую «сосульку».

Ники тоже оторвал со стены себе такую же и смело откусил.

— Как великанье мясо! И словно с медом! И с чем-то еще! С цветочным нектаром! Что это за штука?!

Мьют вздохнула, чтобы что-то сказать, но вдруг жабры в стене открылись, выпустили облако пара и закрылись опять. Мьют подпрыгнула, как напуганная кошка, и отскочила на пару метров.

Ники принюхался к облаку, вытянулся и стал карабкаться вверх по стене, не желая упускать его. От облачного запаха во всем теле разлилась сладкая теплая истома. Он засмеялся.

— Эй! — крикнул Ники. — Давай еще такое облако! Я еще хочу! Сделай! — и он начал стучать по жабрам в стене.

— Смотри! — ахнула Мьют.

От выпущенного пара исходил концентрат, который оседал на стенке в виде голубых струек.

Жабры ожили вновь, и Ники успел схватиться за них, не давая закрыться. Он зарычал, напрягся и вдруг оторвал один край. Мьют ахнула. Отдышавшись, Ники схватился за жабры опять и, пыхтя, доломал решетку.

— Смотри, как тут много голубого нектара! — объявил он, заглянув в шахту. — Полезли посмотрим, откуда появляется этот вкусный дым! — и он полез в проход.

— Стой! Нельзя туда! Нам Тим сказал просто сидеть и ждать его!

— Да мы быстро! — отозвался Ники, и черные пятки его исчезли в шахте.

Мьют захотела было испугаться, но тут увидела голубые скопления на полу и стенках шахты, и страх отступил. Она залезла в трубу за Ники и стала быстро отламывать сухие сосульки со стен и грызть их. Здесь, в темноте, их густое теплое свечение сияло в полную силу. Оно завораживало и отгоняло страх.

— Ай! — вскрикнул Ники. Он залез уже далеко вглубь шахты, и вдруг пол трубы проломился под ним, и он рухнул вниз.

— Ники! — в ужасе ахнула Мьют. Но никто не ответил ей. От страха слезы появились у нее на глазах. — Ники! — пискнула она.

В дыре показалась дикая голова Ники:

— Там такое! Такое! Такое!!! — ахнула голова и опять исчезла.

Замирая от страха, Мьют подползла к дыре и, увидев, что пол совсем рядом и падать не больше метра, вылезла из трубы. Она уже хотела было стукнуть Ники, но так и замерла, подняв на него кулак.

Перед ней была стена без конца и края, снизу доверху заставленная разноцветными колбами непередаваемой красоты. Густо-малиновые, изумрудно-зеленые, нежно-голубые, раскаленно-красные — и множество других цветов, которые Мьют видела впервые и не знала их имен. Все это, каждая колба сама по себе светилась густым тихим сиянием в непроницаемой темноте комнаты.

Открыв рот, Ники подошел к стеллажу, но вдруг уперся в невидимое стекло. Стукнувшись носом, он нахмурился и приложил к стеклу ладони. Раздался тихий хруст. От тех мест, к которым он прикоснулся, тут же пошли трещины, превратились в изморозь, и со страшным грохотом бесконечно длинное стекло рухнуло.

— О-ёй! — ахнул Ники, вздрогнув.

Тут же завыла далекая тоскливая сирена. Мьют бросилась к дыре, и в следующее мгновение ослепительно-белый луч пролетел мимо, почти задев ее. Но Мьют проворней кошки вывернулась и нырнула в дыру.

Ники замер и увидел в неизвестно когда и как образовавшимся проеме высокого, тощего, неимоверно бледного голого парня с длинными тонкими волосами. Если бы незнакомец не был голым, то его можно было бы принять за девушку, такие нежные черты лица у него были. В руках тощий держал какую-то стальную доску и целился прямо в Ники.

И опять жгучий, ослепляющий луч пролетел, чуть царапнув Ники, но он успел увернуться.

Не думая, Ники схватил первую попавшуюся зеленую колбу и швырнул ее в тощего.

Колба разбилась. По носу ударил нестерпимый уксусный смрад. Дым повалил. Все замелькало, сирена взвыла, как бешеная. Тощий заметался, и Ники нырнул в дырку.

— Кого это вы тут делаете, а?

Вместе с потоком дневного света на Ники обрушились две руки и вытащили его из шахты.

— Там. Мы там… а он… а оно все само! — заикался Ники, щурясь на Мая.

— Куда вы без просу лазиете?! — грозно спросил Май, до жгучей боли скрутив кожу Ники на руке.

Ники хотел было вскрикнуть, но тут в стене Врат открылась дверь, из которой повалил оранжевый дым. Задыхаясь и кашляя, на свежий воздух выскочил тощий.

Май позабыл о Ники, и тот шмыгнул в кусты. Мьют видно не было, она спряталась давным-давно.

Прокашлявшись и тряхнув патлатой головой, тощий посмотрел на Мая и выпустил в него ослепляющий луч.

Вспышка обожгла Маю плечо, он нагнулся, схватил ком земли и швырнул его в тощего. Комок прилетел длинноволосому прямо в лицо, и он выронил доску-лучемёт. Май кинулся на него, толкнул, и тощий упал, ударившись затылком о темную стену Врат.

Тяжело дыша, Май поднял камень с земли, не спеша подошел к худому, оглядел его всего, сжал камень и с одного удара проломил ему голову. Усевшись ему на грудь, Май принялся с остервенением раскалывать нежную голову — и бил до тех пор, пока она вся не разлетелась на куски.

И он все долбил его и долбил, но вдруг почувствовал горячую умопомрачительно-сладкую истому во всем теле. Это был такой сильный прилив наслаждения, что Май выронил камень и застонал. Он бы, наверное, испугался, что сошел с ума, но наслаждение было так велико, что он еле слышно стонал, прикрыв глаза.