— Майчик! Мальчик мой, иди сюда ко мне! — холодным голосом проговорила Инга, увидев его, и пошла прямо на березу, под которой он прятался.

В последний момент Май кинулся бежать, но Инга оказалась проворнее и, схватив его за вихры, задрала голову.

— Люди… — зло прошептала она и рванула голову сына, таская его за волосы. — Где… люди?

Май указал рукой направление.

— Иди в землянку, и сидите там оба тихо! — прошептала мать ему на ухо. — Я накажу вас, когда вернусь!

Она отшвырнула его на мертвый муравейник и решительно двинулась в лес.

Стремительно наваливались морозные сумерки. Мужики снимались со стоянки. Потушили костер. Остановили кровь и перебинтовали седому четырехпалую кисть. Наложили шину и сделали повязку на переломленной руке косоглазого.

Они уже накидывали вещмешки на спины, как из леса, не останавливаясь, на них вышла стройная рыжая девушка, босая и почти обнаженная. Они стояли к ней спиной и не видели ее. Рыжебородый был ближе всего к ней. В самый последний миг он обернулся, услышав ее приближающиеся шаги, и она одним движением руки вырвала ему нижнюю челюсть. Стоящий рядом с ним гнилозубый плешивый мужик открыл рот, чтобы ахнуть, но рыжая одним ударом кулака пробила его насквозь — и тулуп, и грудную клетку. Невысокий крепкий чернявый парень вскрикнул, с лязгом вытаскивая меч из ножен, и, размахнувшись, рубанул Ингу по шее, чтобы разрубить ее наискось от правого плеча до левой груди, но каким бы страшным ни был удар, он оставил на ее шее лишь красноватую бескровную царапину. Инга схватилась за клинок, вырвала меч и, так и держась за край меча, вогнала дужку крестовины ему в голову. Он закатил глаза и так и рухнул с мечом в голове. Одноглазый в расстегнутом тулупе попятился, но она нагнала его и одним взмахом руки выдрала у него горло.

Теперь мужиков осталось только двое. Четырехпалый седой что-то шептал, не сводя с нее глаз, и, подойдя, она стиснула его кровоточащую искалеченную кисть. Мужик завыл и упал на колени.

— Чего тут бродите? — нахмурившись, ледяным голосом спросила Инга. — Кого ищете? Чего высматриваете?! Отвечай! — и она стиснула кисть его руки, переламывая все кости. Седой заверещал, и Инга, поморщившись от его крика, с одного удара вдолбила его нос прямо в мозг, и седой затих навсегда.

Последний оставшийся косоглазый мужик с перебинтованной рукой попятился от нее, но споткнулся о корень, упал на спину и, отталкиваясь ногами, стал уползать прочь. Инга подошла и поставила ему на лицо правую ступню.

— Чего искали тут? Чего хотели? — спросила Инга тихо.

— Одержимая сука! — в ужасе выл косоглазый ей в ступню. — Дикая блядь поганая!

Инга вздохнула, надавила ногой, и голова косого треснула и расплющилась. Еще раз удрученно вздохнув, она с омерзением осмотрела лагерь. У нее появилась мысль обыскать вещи убитых, но вонь тел была так велика, что она просто пошла назад домой.

Когда она вернулась, дети послушно сидели в землянке. И когда она спустилась к ним, маленькая Фио удачно спряталась в углу и осталась незамеченной. Май же хотел спастись и проскочить между фигурой матери и земляной стеной, но Инга схватила его и начала лупцевать тяжелой медной ладонью по чему придется, и, только хорошенько отхлестав и оттаскав его за волосы, позволила сыну сбежать.

Выбравшись из землянки, она долго стояла в темноте и дышала, успокаиваясь, а потом зашла в воду по пояс и начала мыться.

Тим с самого утра ушел в Грязный город. Из-за детей он уже и позабыл то обещание, которое дал самому себе, смотря на бараки рабочих; но, увидев отряд мужиков, вспомнил и дал себе слово, что пойдет на разведку в самое ближайшее время.

И вот он сидел на толстом суку высокого старого дуба, росшего на берегу, и смотрел на дома людей. Шло время, но он все не двигался и даже не думал ни о чем. Он чувствовал только, что людской духан он переносит гораздо легче, чем Инга — да, он был противный, но вполне терпимый. Прислонившись к широченному темному стволу дуба, он смотрел на редких прохожих, на крыши, дорогу и сизые дымки из печек. Поначалу у него вообще не было никаких мыслей, но, глядя на людей, он понял, с чего начать. Все люди были зачем-то замотаны в меха и овчины, в шерсть и сукно, и он сначала не понимал, зачем они это делают, но потом вспомнил, что зима на пороге, и все люди одеты, потому что холодно. Из этого открытия и родился первый шаг — нужна одежда. Ему нужно замаскироваться, чтобы пройти через весь Грязный и Чистый город и дойти до Единственного.

Он спрыгнул с дуба и крадучись побежал к дому, где когда-то жил. Дворовые соседские собаки, увидев его, начинали лебезить перед ним и покорно ложиться на спину.

В самом доме было темно и почти так же прохладно, как и на улице. Мать спала в своей комнате не раздеваясь на деревянной кровати без постели, и он неприятно дрогнул, увидев ее фигуру. Стараясь не шуметь, он взял два мешка и засунул один в другой. Потом нашел лапти, которые когда-то носил, и свой кроткий, по колено, сермяжный кафтан. Долго искал шапку, но так и не нашел. В конце концов плюнул и решил уйти. В своих одних штанах он бы точно привлек внимание, а так… лапти есть, кафтан он накинет на голое тело… а шапка — ну нету, слетела, обронил, это не так уж и важно, не мороз же.

Чтобы подойти к матери, посмотреть на нее — он об этом даже не думал и наоборот был рад, что не встретился с ней.

Выскочив из деревни, он спрятал мешок с одеждой и, порыскав по округе, завалил косулю. Выпотрошил ее и, разрубив на куски, сложил во второй мешок.

Уже стемнело и сильно похолодало, когда Тим с мешком на спине пролез в ограду дома дяди Ешты. Он остановился, прислушался и, услышав плескание воды, подошел к крыльцу.

Тетя Ария на ступеньках крыльца мыла горшок. В окне горел свет, печка топилась.

Он не знал, что сказать, и просто подошел и поставил перед тетей мешок, наполненный свежим мясом косули.

— Здравствуйте… — тихо сказал Тим.

Тетя даже не посмотрела на него, с каким-то нервным усилием продолжая шоркать горшок.

— Я принес мясо, — пояснил Тим. — А где дядя?

— Чего тебе надо? — дрогнувшим голосом спросила тетя. В темноте ее лицо казалось ему особенно больным и постаревшим.

— Я пришел в гости. Принес мясо… — стал оправдываться Тим.

— Ничего нам не надо! Иди куда шел! — и тетя выплеснула воду из горшка, чуть не обрызгав его.

— Я хочу проведать. Я был недалеко…

— Ну и шел бы своей дорогою! Че ты здесь забыл? Мы тебе не нужны — и ты нам не нужен!

Тим смутился и отступил.

Тетя всхлипнула:

— Все лето где пропадал?! Не мог весточку послать? Не мог зайти? Не мог? Забыл? А щас че приперся?!

Тим тяжело вздохнул и тупо повторил:

— Я принес мясо…

— Не нужно нам твое мясо! Сами уж без тебя как-нибудь! — отрезала тетя, но все же уволокла мешок в дом. Тим тоже хотел зайти, но она вышла, прикрыв за собой дверь.

— А дядя где? — спросил Тим, чтобы спросить хоть что-то.

— Нету дяди… — дрогнула тетя Ария и достала платок. — Еще в начале лета, как ты пропал, поднял он чурку какую-то, и прихватило у него сердце. Зашел домой, лег отдохнуть, уснул и больше не проснулся! — и тетя тихо заплакала в платок.

Тим вздохнул. Весь тоскливый ужас для него состоял в том, что он не чувствовал ничего, кроме какой-то легкой тоски и неудобства: нужно было как-то утешить тетю, а он совсем не знал как.