Напарница, вынув щетку из походной сумки, принялась чистить зубы. Косметичку она положила рядом.
Михалыч сел на скамейку и ждал объяснений: его интересовал убитый в поезде напарник.
Щетка застряла у нее во рту:
– Разве ты не связался с учреждением? Тебе не объяснили?
– Там знают столько же. Кроме того, у них нет оснований верить мне.
– Вот оно что…
Щетка вновь ожила. Возможно, глаза у напарницы бегали в поисках ответа.
– Что случилось в вагоне?
Вместо ответа – опять молчок. Затылок напарницы вздрагивал в такт движениям руки. Она пробурчала что-то нечленораздельное и кивнула головой. Михалычу дали понять, чтобы не донимал. Нужно лишь подождать.
Закончив с зубами, она ополоснула во рту, умыла лицо, тщательно промокнула его полотенцем, а затем приступила к косметичке. Лицо у нее еще оставалось влажным, но ей уже не терпелось положить первый мазок. А может, это был еще один повод оттянуть время. Так она никогда не соберется с мыслями и не ответит.
Настаивать на объяснении не было смысла: нарушены принципы. Это, в конце концов, не кокетство. Это безалаберность, грозящая пулей в затылок. Нужно самому умыться, и Михалыч приготовил щетку.
Напарница продолжала молчать, глядя в зеркальце косметички – большого зеркала на стене ей было вроде как недостаточно. Вполоборота, взглянув в ее сторону, Михалыч заметил в зеркале её пристальный взгляд. Она следила за ним, не желая отвечать. Но её никто больше не станет беспокоить. Она уже думает, что мечты у нее сбылись: она села полковнику на хвост и будет тащиться за ним – как напарница, как любовница… Ее не волнует, что это, допустим, не входит в чужие планы, что кому-то на самом деле нужна свобода, что кто-то обожает это пьянящее чувство.
– Торопись…– велел Кожемякин. – Скоро здесь будут гости.
– Но мы приняли меры! После дождя здесь нечего делать!
– Здесь много ушей и глаз…
Она закрыла косметичку и обернулась. О боже! У бедняжки совершенно отсутствует чувство меры: она словно готовилась выйти на арену. Вот когда проявилась цирковая школа.
Михалыч открыл ворота, завел машину и тут же выехал. Старухи метались по двору со скорбными лицами. Тетка Матрена тряслась:
– Кушать разве не будете? Вчера весь вечер и сегодня опять…
Михалыч молчал. Отворил перед напарницей дверь и, когда та села, захлопнул за ней, обернулся к тетке Матрене и выразительно моргнул обоими глазами. Времени на разговоры не оставалось.
Они тронулись в сторону города, разгоняя колесами лужи. В первом же логу на обочине Михалыч заметил полицейский микроавтобус. Еще две автомашины стояли в глубине леса. Народ толпился у сгоревшего внедорожника. Проезжей автомашиной никто не интересовался. Дорога была свободной.
Добравшись до города, Михалыч направились к центральной гостинице. Наверняка там были свободные номера.
Проводив напарницу до вестибюля, Михалыч остановился:
– Жди здесь.
– Я хотела тебе рассказать!
– Потом…
– Но как же!
Она ощетинилась, словно кошка, сдвинутая с насиженного места. Ей это не нравилось. Она ничего не понимала.
– Будь на связи. Ты скоро понадобишься…
Оставив ее в гостинице, Михалыч спустился вдоль трамвайных путей по Миллионной, повернул налево и остановился около гостиницы речного порта. Зашел внутрь: за столиком сидела старая знакомая. Она спасла Кожемякину жизнь и, кажется, готова была это сделать вновь. Она улыбалась.
– Привет, – сказал Михалыч. – Заждались?
– Да нет. – У нее был низкий голос. – Клиент может не ночевать в номере, лишь бы платил.
– Сколько с меня?
– Полторы. Включая предоплату.
Михалыч протянул деньги:
– Мне бы принять душ.
– Это можно… Количество воды в накопителе ограничено, так что не увлекайтесь…
Еще через час, едва высохнув, Михалыч летел назад в поселок. Время поджимало. Оно могло сыграть против него. По пути он обогнал два автобуса в сопровождении полицейских «уазиков».
У последнего лога на этот раз оказалось пусто: место происшествия осмотрено, протокол подписан, трупы отправлены в морг. Лишь копченый внедорожник стоял на том же месте, опираясь на обгоревшие диски колес.
Михалыч проехал, не останавливаясь, и затормозил около здания администрации.
В полицейском пункте были все, кто мог командовать, раздавать распоряжения, а так же те, кто эти распоряжения мог исполнять. Михалыча они не интересовали, ему нужен был Иванов. Вместо оперативника за столом оказался Тюменцев. Иванов стоял у окна. Все места вокруг длинного стола были заняты.
Михалыч прикрыл дверь, спустился вниз, сел в машину и принялся ждать. Есть не хотелось, перед глазами стояли вчерашние покойники.
Наконец из подъезда вышли гурьбой сразу несколько человек во главе с Тюменцевым.
Два автобуса, набитых разнокалиберным людом, подъехали к зданию и остановились. Из машины сопровождения вышел полицейский, доложил Тюменцеву, и вскоре вереница из пяти машин, включая автобусы, медленно тронулась и, растянувшись, скрылась из вида. Можно идти к Иванову.
В кабинете на этот раз оказался лишь Иванов. Он поздоровался за руку, предложил стул:
– Два трупа, горелый джип… Как мы будем раскрывать этого «глухаря» – ума не приложу.
– У тебя есть карта района?
Иванов нагнулся к нижнему отделению сейфа и вынул оттуда сложенный вчетверо широкий бумажный лист, развернул его на столе.
– Вот… Что тут интересного? Нагорная Дубровка, Матросовка, Губино, Нелюбино, Пушкарево, Горбуново, Ильинка… Половинка… Орловка…
– А город?
– Вот… Краешек выглядывает…
– Теперь слушай. Видишь этот ручей? Это выход из зоны, канал. Теперь добавим к каналу Политика с командой, а также их претензии к полковнику Кожемякину… – он ткнул себя в грудь ладонью. – И получим узел интересов на водном русле. Господин Безгодов как политик не вечен. Рано или поздно его сковырнут с насиженного места. Поэтому так усиленно он думает о собственном бизнесе. Этот бизнес криминален. Об этом знают все, но говорят немногие, потому что задавлены и бояться…
– Так…
– Согласно записке Физика, которую я обнаружил, ныряя в Дубровской протоке, Политик собирался его использовать, думаю, на водном пути, через канал. Там ходит маневровый теплоход «Коршун». Одному боженьке известно, как его досматривают при проходе через ворота.
– Я об этом не думал.
– Политик – это фармацевт в прошлом. Он живет, чтобы изо дня в день совершать свой бизнес. Он давно мог купить или построить для себя дом в городе, однако до сих пор держится за дачу в Дубровке. Спрашивается, для чего ему особняк в дыре? Полагаю, особняк – это вершина айсберга…
– Он собирался строить водопровод, вырыл траншею, а потом вроде как отступился. Опять всё зарыл вместе с плитами… Теперь там картошка, кажись, растет… А по низине, за изгородью, бурьян один – он там планировал насос поставить.
Сообщение оперативника удивило.
– Насос, говоришь?
– Чтобы круглый год была вода. Траншею подвел к косогору, через огород… Оттуда самосвалы возили грунт… Потом всё завалили, разровняли, чернозем сверху подсыпали. Я рядом не стоял, конечно, но это было. Мне, говорит, надо, чтобы ни от кого не зависеть.
Они замолчали, переваривая информацию.
Михалыч свернул карту и возвратил хозяину.
– Что будем делать? – спросил Иванов.
– Нужен катер и пара надежных людей.
Иванов улыбнулся:
– Иосиф… Благодаря ему я сижу здесь. Пуля браконьера прошла мимо, – он махнул ладонью около уха. – У него удостоверение внештатного опера.
– А лодка?
– Катер наш, рулевой – Иосиф. У него допуск к маломерному флоту.
Иванов взял листок, написал номер телефона и протянул Кожемякину. Затем поднял трубку, набрал номер.
– Николай? Это я. Чем занимаешься? Ничем? Тогда приходи в контору. Ключи от катера не забудь, – и положил трубку, усмехнувшись: – Заодно проверим, чем там бродяги в лесу занимаются. Тюменцев сам возглавил экспедицию. Дикое племя бросили на охрану природы.