Михалыч проверил маманю:
– Какой военный?
– А почем я знаю!
Мать затворила ворота. Нету ее дома ни для кого. Матушка перестраивалась на ходу. Ее лишь беспокоило, что цвет глаз у сыноньки изменился с серо-зеленого на темно-карий.
К зданию администрации Михалыч подходил вооруженным до зубов. Приобрел по пути две поллитры, круг колбасы «Михеевская» и пару баллонов с пивом «Медовое». На месте бы только оказались «гусары». Без них служба не представлялась возможной.
«Гусары» оказались на месте. Что удивительно, в кабинете у Иванова сидели также Иосиф и Фролыч. Они словно не уходили с насиженных мест. И если бы не гладко выбритые подбородки, можно было подумать, что они просидели здесь до утра. Не было лишь Гущи. Накануне, по словам Иванова, сержант надорвал себе организм и теперь лежал внизу, возле пустующих камер.
Михалыч поставил «дипломат» в угол, пакет повесил на спинку свободного стула. От тяжести стул пошатнулся, бутылки тихонько тенькнули.
В помещении возникло слабое шевеление. Иванов зачем-то открыл сейф и стал в нем рыться. На столе – шаром покати, лишь вчерашняя газета, в масляных пятнах, лежит сиротливо.
Иванов продолжал рыться. Михалыч удерживал стул. Вчера ребята постарались на славу, иначе было не написать отчета. Пусть хоть десять процентов из того, что они рассказали, окажется правдой. Не может такого быть, чтобы они за просто так подозревали своего губернатора. Нет дыма без огня. Это давно известно. Хорошо бы съездить в деревню, порыться в кустах, где стояла палатка Физика. Можно, в конце концов, искупаться в том месте, где его утопили, – там могли обронить что угодно
Иванов так ничего и не нашел в сейфе, подпер всклокоченную голову ладонью и задумался.
Михалыч оседлал стул, уставился в сторону Иванова: процесс должен иметь естественный характер.
– Сдурели… – Иванов моргнул. – На усиленный вариант службы перевели. Будете находиться, говорят, на казарменном положении, пока преступников не поймаем. Как будто никому не известно, кто убил начальника УВД. Сегодня воскресенье, и я не намерен здесь больше преть…
Михалыч согласился. Какой смысл от подобного сидения. Подозреваемые известны. С ними должен работать следователь.
Иванов вскочил из-за стола:
– Еще не так заплачем! Теперь-то уж точно Тюменцева поставят начальником!
Он вкратце повторил историю с послужным списком господина Тюменцева. Михалыч покорно слушал.
Оба участковых копались в папках. Именно в воскресенье им понадобилось перекладывать в них бумажки: заявления, запросы, материалы проверок, о которых давно плачет полицейский архив.
Михалыч снял со спинки пакет и стал перекладывать содержимое на стол. Не переборщить бы: внештатные помощники не обязаны исполнять напрямую чужие прихоти – съездить в деревню, покопаться в чужом дерьме, поддержать штыком, огнем, прикладом. Мало ли чем может поддержать мент мента! Хотя бы тем, что приезжал, мол, один следопыт из своих, искал какого-то хрена, который банк ограбил в Новосибирске – сто лет назад. Дело, говорит, возобновили и теперь макулатуру добирают – для веса…
Михалыч провел ребром ладони по колбасе – порезать бы. Опер нагнулся к нижнему ящику, достал оттуда одной рукой сразу пять стаканов, уцепив каждый изнутри пальцем. Еще раз опустил руку и достал еще один стакан.
Иосиф скрипнул стулом:
– Опять пьянка…
Глава администрации как бывший начальник полиции ничего не сказал, только кашлянул. Лысина у него покраснела, и стали заметнее волосинки. А Богомолов удивился:
– Что мне с этим материалом делать?! Опять огород делят!
– Выкинь из головы, – велел Иванов, вынимая из стола складной нож. – Пусть едут в суд и там тренируются. У нас не арбитраж. Позовут за порядком следить – приедем, посмотрим…
Михалыч разлил по стаканам. Мужики выпили по первой и принялись закусывать. Не пил лишь Богомолов – ему за рулем сидеть. Глава Нелюбин гонял по столу сушеного окуня.
Молебнов куда-то сбегал, принес свежих огурцов и буханку хлеба. Было воскресенье. Оперативная обстановка в сельском округе не внушала опасений, и дискуссия набирала обороты. Распалившись, ее участники перешли на личности.
– Носатая тварь! – ругался глава, блестя натруженной лысиной. – Сухофрукт поганый! Банк к рукам прибрал, а сынок у него – наркуша! Посадил генерала на лезвие и теперь выкручивается, тварь подколодная!
– Даже контрольный выстрел не помог, – вспомнил Богомолов. – Остался жив…
– По причине дефицита мозга в башке… – добавил Иванов: – Хотя пуля прошла сквозь котелок – в прошлом году.
Михалыч рассмеялся. Ничего удивительного. Такое бывало. С Кутузовым, например. Пуля вошла в глаз, а на затылке вышла…
С ним не спорили, веря на слово.
– А этот, – встрепенулся Иосиф, – генератор идей который… Говорят, он свалился когда-то с лошади, оттого генерирует. Всю область пургеном завалил, будто у всех запоры. В старые времена давно скулы сушил бы на нарах… .
– Думаю, в Северный лапы тянут, – добавил Иванов. – За периметр… Благодать будет для мафии…
В голове у Михалыча щелкнуло. Вот оно! То самое! Это он хорошо сегодня зашел.
– А не съездить ли нам в деревню, ребята?
Полковничья мысль пришлась впору. Иванов поднял трубку внутреннего телефона и долго ждал.
– Гуща! Спишь?! Запрягай машину и палатку кинь туда… Которую изъяли тогда. У тебя их там много, что ли? Тогда что ты спрашиваешь?! Не можешь?! Тошнит?! Хорошо. Останешься здесь. Всё равно кому-то надо сидеть. Выгони машину, проверь бензин, масло… – Он опустил трубку. – Трезветь неделю будет, гроза алкоголиков…
А вскоре они опустились к подъезду. Микроавтобус с полосой вдоль кузова и надписью «полиция», стоял у крыльца. Гуща, согнувшись, сидел напротив и держался руками за скамейку.
Богомолов сел за руль. Глава администрации – рядом. Остальные – в салоне.
Надсадно гудит мотор, ворчит под колесами гравий. Машина летит новой дорогой. Михалыч поглядывал по сторонам. Находясь в отдалении, он готов был порвать с внешним миром и жить здесь целую вечность. Недавно пришлось ему тащиться старой дорогой, обходя посты. Сегодня – другое дело. Полчаса не прошло, как они уже в деревне. Даже с сиденья вставать неохота.
«Вот моя деревня; вот мой дом родной; вот качусь я в санках по горе крутой…»
Машина остановилась среди улицы. Михалыч поднялся с сиденья и вышел наружу. «Летучая группа», будь она не ладна, двинула следом. Как бы от нее избавиться. Ведь не отстанут.
Иванов строил планы – туда сходить, сюда заглянуть. Глава сельского округа вспомнил о планах зловредной старухи – губернаторской тещи, – туда бы ему наведаться. С пьяных глаз. Впрочем, это было бы на руку.
У перекрестка под шатровой крышей притаился магазин. Древние стены изветрились, почернели. Михалыч вынул камеру и стал снимать «для потомков», попутно отвечая на вопросы. Приходилось придумывать на ходу: фигурант, ограбивший банк, бывал здесь, заходил к продавщице на огонек… И вообще, говорят, он из здешних.
Продолжая снимать на видео, они вошли в магазин. С продавцом теткой Марфой случился столбняк. Возможно, на днях она собиралась свести «дебит с кредитом», а «сальдо» положить в карман. Поневоле будешь стоять с разинутыми глазами, когда от звездочек и фуражек в глазах рябит. И за то спасибо: не узнала, родимая… Стой! Тебя же снимают. Для потомков…
– Чего хотите?
Тетка Марфа подавила волнение и даже настроилась, как видно, жертвовать рублями на нужды неимущей полиции. Умела строить «баланс» мадам. Об этом давно известно. И бог с ней. Не пойманный – не вор.
Михалыч подступил к прилавку с пятитысячной купюрой меж пальцев.
Старая пройдоха заметила деньгу. Чего хотят господа? Водки? Но магазин не торгует подобным товаром. Запрещено решением садоводческого товарищества: всех решили трезвенниками сделать. Разумеется, это нарушение, потому что магазин подчинен райпотребсоюзу и к обществу садоводов-любителей отношения не имеет.
