"Вот почему она считает, что я могу стать профессионалом", - обиженно мелькнуло в голове ее мужа,

- Ну что вы, геверет, Мосаду мужчины всякие нужны, мужчины всякие важны, - обволакивающе произнес красавец.

Жена почему-то покраснела, и Щасливкинд решил поскорее выпроводить посланца из дома. Он демонстративно и глубоко поцеловал взволнованную супругу, шепнул ей на ухо, чтоб дочерям - ни слова и, придав липу выражение целеустремленности и решимости, вышел на улицу, естественно, вместе с красавцем.

Их ждала болотного цвета старая "Шкода".

И Щасливкинду тотчас стало плохо.

"Меня похищают! Какой идиот, неизвестно кому дать свой адрес!"

Красавец лихо вел машину по пустому субботнему шоссе, весело напевая незнакомую Щасливкинду мелодию. Минут через двадцать они примчались в Тель-Авив и после многих поворотов и разворотов остановились во дворе небольшого, неприметного дома.

Страх быть похищенным пропал.

"Глаза не завязали", - Щасливкинд входил в роль. Ему стало интересно. Внутри появилась даже некоторая отчаянность. Сердце билось весело и надежно.

Салон, где его принял вчерашний незнакомец, был обставлен удивительно разношерстно. Создавалось впечатление, что хозяина недавно арестовали, но обстановку сменить еще не успели. В самом деле, можно представить себе некую квартиру в Израиле, где на одной из стен висел бы Рабин, обнимающий детей, а на другой - дети, обнимающие Натаниягу...

- Зови меня... ну, что ли, Абрамом, - сказал незнакомец.

Они расположились в неудобных креслах по разную сторону небольшого журнального столика.

Как и при вчерашней встрече, чем больше Абрам смотрел на Щасливкинда, тем всё более изумленным становилось его лицо. Когда большего изумления разместить на нем было уже невозможно, он выдохнул:

- Копия! У тебя есть близнец?

- Нет.

- Копия! Я такого еще не видел! Так вот, слушай, адон Щасливкинд. Речь идет об одной из самых значительных операций нашей организации. Нельзя не признать, что в последнее время нас преследуют многочисленные неудачи, можно даже сказать - провалы. Но впечатление слабости они могут вызвать только у дураков. На самом деле, это провалы сильной организации, провалы, показывающие, как глубоко и мощно мы копаем. С другой стороны, без провалов кто бы вообще знал о нашем существовании? Кто бы боялся нас? Понял?

Щасливкинд кивнул в знак полного согласия.

- Далее, - продолжил Абрам, - ты можешь отказаться от участия в операции. Мы, слава Богу, живем в демократическом государстве. Правильно?

На этот раз кивок Щасливкинда был исполнен не только понимания, но и радости.

- Но не будем кривить душой, даже в демократическом государстве бывают моменты насилия, например, на допросах. Понимаешь?

Щасливкинд понял и это, но абстрактно, безотносительно к себе. Однако, чисто инстинктивно, ногти на ногах подобрал.

- Ну и конечно есть такое понятие, как долг. Понимаешь?

И это было предельно ясно, но вызвало уже некоторое беспокойство.

- Мы, израильтяне, зажрались. Забыли, кто окружает нас. Понимаешь?

- Я-то никогда не забываю! - воскликнул Щасливкинд. - Поэтому и отношусь с некоторым сомнением к мирному процессу, начатому в Осло.

- Об этом сейчас не надо. Это твое личное дело, А теперь скажи, так бы в КГБ с тобой разговаривали?

- Разница, конечно, огромная!

- Вот видишь! Итак, ты можешь отказаться. Но даже при этом будешь обязан хранить в тайне всё увиденное и услышанное здесь в течение двадцати пяти лет. Понял? И мне недостаточно твоего слова; ты подпишешь соответствующий документ. Понимаешь?

- А жена?

- Ты думаешь, ей надо рассказать?

- Попробуй не расскажи! Но можно без подробностей.

- Она болтлива?

- В зависимости от настроения.

- Что ж, и с нее возьмем письменную клятву. Но расскажу ей об операции я сам. Договорились? Итак, Щасливкинд, никому ни слова!

- Клянусь детьми!

- Да, это самое дорогое, что есть у Израиля, и, собственно, ради них мы идем на жертвы, совершаем подвиги и так далее.

Абрам вытащил из палки лист, сверху донизу усыпанный мельчайшими буквами, пробежал его глазами и протянул Щасливкинду для подписи. Тот, тоже пробежав глазами и не поняв ни единого слова, тем не менее, сотворил на своем лице - надо сказать, без всякого напряжения, просто по привычке умное и одновременно задумчивое выражение и подписал.

- Молодец, - сказал Абрам, - иврит у тебя - что надо! Итак, слушай... Мы перехватили русского разведчика, еврея, который после непродолжительной и очень продуктивной беседы сообщил нам, что в точно назначенное время, естественно ночью, к берегу Ирака причалит катер, спущенный с русской подводной лодки. Цель этого визита - доставка Ираку контейнера с вирусом сибирской язвы, особо стойким к дождям и хамсину. Принять контейнер должен был перехваченный нами разведчик, выполняющий роль посредника между Ираком и поставщиками этой гадости. Условно будем звать его, ну, скажем... Гершеле.

- Какая сволочь! Еврей - и такое!

- Что ты знаешь?! Каких только евреев не перевидели мы в этих стенах! Страшно сказать! Но есть в них во всех одно очень хорошее свойство - не могут терпеть боли. Замечательное свойство!

- Против своего народа! - продолжал ужасаться Щасливкинд.

- Вот-вот, а этот, Гершеле, еще и идейный. Место, кричит, евреев в галуте! Мол, только в галуте по-настоящему раскрывается их потенциал. А Израиль, говорит, превращает их в ординарный народ, да еще и разбавленный гоями. Где, кричит, ваши Нобелевские лауреаты?

- И поэтому он готов помочь Ираку уничтожить Израиль?

- Я тоже спросил его об этом. И знаешь, что он ответил? Что никому не дано уничтожить еврейский народ! Каково?

- Да-а-а, - не нашел ничего лучшего в ответ Щасливкинд.

- Конечно, зная суть этой операции, мы можем просто разрушить их гнусный план. Но нам надо много больше - доказательства причастности русских мафиози к поставкам в Ирак неконвенционального оружия.

- Так, нажмите на этого Гершеле и заставьте его выступить с разоблачениями по телевизору.

- Да кто ж нам поверит? Скажут, что накачали наркотиками или купили. Нет, дорогой, надо сфотографировать передачу контейнера и, более того, привезти образцы вируса.