Маленькие барсучьи глазки Тивара в страхе забегали по помещению, а в голове зажужжал рой мыслей, напоминающий обезумивших навозных мух, почуявших опасность. Стиснув зубы, король пристально оглядел чудесную обитель, где от его волосатых лап в мучениях погиб не один десяток девиц. Он искал источник шума и вибраций, подозревая, что диверсия - дело рук таинственных бунтарей, вознамерившихся отомстить за приговоренную к казни пленницу.

Еще один толчок, и мраморные фигуры, пошатнувшись, стали с кряхтящим стоном отрываться от пьедесталов и рассыпаться в прах, поднимая в воздух облака белоснежной пыли. Стены ходили ходуном, вырывая металлические крепежи, что удерживали факелы, ломали архитектурные шедевры, вдохновляющие Его Величество на самые изощренные эксперименты.

Король, злобно прорычал, негодуя оттого, что стража бездействует и кучка смутьянов не только разрушает дворец, но и отрывает его от сладких развлечений. Сжав крепко в руке крюк, и напрочь позабыв, что он в одних кальсонах, Тивар твердым шагом направился к двери. Он изрежет на мелкие кусочки и мятежников, и тех, кто повинен в проникновении чужаков в королевские владения.

Рельефная плита с визгливым рокотом сорвалась со стены над дверным проемом. Владыка Мендарва, попытался отскочить назад, но запоздалый порыв, хоть и спас его от неминуемой смерти, не уберег от беды. Король оказался наполовину погребен под сотнями килограммами белоснежного камня. Тивар взревел от боли и ярости, стремясь выбраться из ловушки, но мраморный недруг, намертво захватил монарха в плен.

Зал снова сотрясло от невидимых ударов или взрывов. В королевских палатах царила суматоха. Шум голосов, мистическое потрескивание, грохот колонн и мебели доносился эхом до ушей Его Величества.

Напрасно король пытался позвать на помощь, никто бы не осмелился войти в Белую залу. Ведь крики, доносящиеся из святыни Тивара, обычное дело.

Лес Серых лисиц, простирающийся у восточной границы Мендарва и прилегающий вплотную к скалистым хребтам Пазедот, пугающе шумел, под натиском внезапно налетевшего урагана. Ветви древ скручивало в узлы, сухие сучья носились по воздуху, подобно пушинкам, а корявые корни стремились вырваться из рыхлой почвы, что с безнадежностью норовила удержать беглецов.

Птицы и звери, утопая в громком гомоне, неслись в сторону владений троллей, так же, как их собратья от удушающей гари в дебрях Темной Дубравы. На узких горных тропах царило сумасшедшее столпотворение. Животные напористо подталкивали товарищей, рычали, пищали, выли, желая в короткий срок убраться из ареала обитания, озаренного летящими с небес огненными перлами. Никто не осмеливался обидеть рядом идущего. Волки терпеливо наблюдали, как под носом, пушистые кролики, уже начавшие менять шубку к зиме, огромными прыжками пересекали расстояния по каменным выступам. Филины в лапах перетаскивали пищащих хомяков, застрявших на краю расщелины. Более сильные и крупные звери да птицы помогали преодолеть препятствия слабым и мелким собратьям. Дружной ватагой поселенцы леса бежали от разбушевавшейся стихии.

Ная, объятая оковами сна, свернувшись калачиком лежала на соломенной подстилке в небольшом шалаше, выстроенном из толстых березовых веток, покрытых плотным слоем высушенной осоки. Девчушка, сладко посапывала, крепко прижимая к груди незамысловатую куклу, сплетенную из осенних травинок и цветов, что малышке удалось отыскать накануне. И даже, когда лагерь охотников наполнился криками, и большая часть леса вспыхнула подобно факелу, Ная все также безмятежно дремала, созерцая радужные грезы. Девочка широко распахнула очи только после того, как отец стремглав влетел в скромное жилище и, подхватив дочь на руки, выбежал наружу.

Ничего не соображающая Ная, ошеломленно смотрела в темное небо, где свет вечных звезд затмевали яркие рыжие всполохи. Отец, что-то торопливо говорил соплеменникам, давая распоряжения. Мать забрала девочку из рук супруга, но вскоре, опустила на землю. Женщина побежала в охваченные пламенем дебри, истошно окрикивая старших сыновей. Те решили проявить героизм и высвободить из-под древесных завалов своего неуклюжего приятеля.

Девчушка, неотрывно глядя ввысь и прижимая к себе куклу, внезапно нахмурила тонкие бровки, а детское личико исказилось недовольной гримасой. Плетеная девица выпала из рук. Голова Наи откинулась назад. В ее абсолютно белых глазах, разделенных лишь тонкой прорезью оранжевого зрачка, отразилась черно-красная мозаика небосвода.

Оказавшись во власти таинственных сил, Ная завороженно опустилась на колени. Раздирая маленькими пальчиками рук сырую землю леса, она стала тихо и протяжно выть. Стон, вырывающийся из груди девчушки, не походил на плач волка, и не являлся отчаянным рыданием раненого урлона. Из уст дочери охотника лилась песнь - колыбельная, предназначенная разбитому сердцу - пылающему ненавистью.

Воздух вокруг девчушки заколыхался, озерной рябью, возникающей при сонном ветре. Невидимые волны медленно откатывались от ребенка, нехотя и с брезгливостью поедая языки пламени, жаждущие поглотить стоянку охотников и лес Серых лисиц.

Высокий и громкий голос, который никак не мог принадлежать человеку, а тем более, еще совсем юному существу, дорастал до небес. Огненные снаряды, столкнувшись с преградой, взрывались в вышине, рассыпаясь снопами искр, и достигали земли, трансформировавшись в седые хлопья пепла.

- Ниамэ... Ниамэ... Ниамэ... - раздался тихий шепот среди ошарашенных охотников, которые, не веря своим глазам и ушам, с изумлением взирали на поющую восьмилетнюю девчушку.

Отец Наи первый пал на колени, рядом с дочерью. Он сделал глубокий вдох, и из его груди вырвалась хриплая, местами неровная мелодия, стремящаяся подражать плачу Создательницы. Следом за мужчиной, один за другим, старики, дети, юноши, зрелые охотники стали опускаться на землю. Воздев головы к пылающим небесным твердыням, народ лесных чащоб сплетал свои голоса с песнью Ниамэ, жаждущей унять беду, охватившую государство людей.

Лес Серых лисиц наполнился загадочным гулом, который, обретя крылья, неспешно, но упорно начал разлетаться по округе. Песнь, набирая мощь, тушила пожары и превращала раскаленные метеориты в сажу. Обезумевший доселе ветер, присоединился к рапсодии, желая, как можно скорее, донести напевы к местам бедствия.

Звери, намеревавшиеся покинуть гибнущие просторы Мендарва, останавливались, прислушивались, шевеля ушами и усами, а затем робко и неуверенно возвращались в родные места, изуродованные огнем и ураганом.

Песнь, лишенная слов, и сопровождения лютни или арфы, обволакивала Мендарв целебным покрывалом, способным защитить проклятые земли от внезапного ненастья. Каждая нота, каждый звук, стремились убаюкать, разбушевавшуюся стихию, что вздумала обрести власть и на небе, и на земле.

Тор насупившись, сидел на окраине поляны, игнорируя травника и Кора, которые о чем-то тихо беседовали неподалеку от овала, мерцающего фиолетовыми искрами. Блэкхаур безмятежно пощипывающий пожухлую траву, внезапно навострил уши и беспокойно заржал.

Огненная стрела с яростным шипением разрезала вязкую темноту Дубравы. Треск занявшегося огня и скрежет падающих древ, рассыпал тишину леса на тысячу металлических лязгов. Казалось, непроходимые дебри подверглись атаке пылающих големов, облаченных в стальные кольчуги.

Оранжевые вспышки, озарившие чащу, и грохот стволов да ломающихся ветвей, заставил Тора испуганно вскочить на ноги. Он, растерянно озираясь по сторонам, спешно подбежал к Барку и Кору, которые прервали разговор, как только стихия нанесла первый удар.

- Что происходит? Это ваш чародей вызвал весь этот хаос?! - воскликнул негодующе Тор, лихорадочно указывая на мрак Дубравы исполосованный мазками пламени.

- Аскалионцы, хоть и искусные маги, но даже им не под силу вызвать огненный дождь, - с тревогой взглянув на небо, промолвил целитель.

- Тогда кто виноват?! - не унимался, сверкая глазами, Тор.

- Не знаю, но поверь, мне такой поворот событий тоже не по нраву.