Его никак не отпускал дурацкий утренний щебет старшекурсниц. Только теперь, в темноте, ему начало казаться, что может они и правы. Может он и правда стар и сдохнет в одиночестве. Тридцать семь. Ему тридцать семь. А сколько, интересно, его соседке? Двадцать три? Двадцать пять? Изучать «Дифференциальные исчисления» поздновато, но в остальном — всё у неё впереди. И если бы она не застряла с ним в лифте, то должно быть, плясала бы сейчас в каком-нибудь баре или гуляла с подружками. Обсуждала бы с этими подружками таких же престарелых козлов, как он и хохотала бы. А он что? Он бы проверял контрольные работы.

— Вас когда-нибудь кто-нибудь оскорблял… незаслуженно? — спросил он вдруг таким серьёзным тоном, что Сакура и сама выпрямила спину.

— Кроме Вас? — усмехнулась она.

Снова повисла тишина и ей уже начало казаться, что она разрушила что-то очень ценное своей иронией, но Сасори ответил.

— Да. Кроме меня.

— Не припоминаю. Дайте подумать…

— Не нужно. Не берите в голову, — донеслось до неё из темноты.

Очень хотелось еще хоть разок к нему прикоснуться, пока это возможно. И Сакура бесшумно скользила ладонью над самым полом, пока не наткнулась на его руку. Сасори вздрогнул.

— Я случайно, — проговорила Сакура заранее придуманную ложь, но руку не убрала. «Пусть сам, — подумала она, — ему нужно, пусть и убирает». Кончики пальцев продолжало жечь прикосновение. Остальное ушло на задний план, словно всё тело отнялось. Остались только кончики пальцев, дорвавшиеся до его руки. «Да, в глобальном плане — не повезло», — говорила себе Сакура. Но, подумать только, они сидят одни в темноте. И Сасори до сих пор не убирает руку. Несмотря на то, что он явно напрягся от этого вторжения в личное пространство. Текли секунды. Бесконечно долгие. Его рука оставалась на прежнем месте. Слишком долго для простой случайности. И хотя каждый из них нашел по десятку унылых оправданий происходящему, в воздухе между ними завис вопрос. Уже нельзя было просто взять и заговорить. Потому что было это прикосновение. Прецедент, требующий полной тишины или громогласного разоблачения.

Сакуре казалось, что она слишком откровенно дышит, и воздуха совсем не хватало, так как она пыталась делать это бесшумно. А потом вторая его рука невесомо коснулась её колена. У Сакуры по всему телу прокатилось почти болезненное волнение. Темнота обещала сохранить любую тайну. Темнота позволяла безнаказанно забрать назад любое обещание, любое касание, но не забирала.

— Вы тоже случайно?.. — прошептала Сакура.

— Разумеется.

Его спокойный голос разрушил последний барьер. Колено окатило уверенным теплом ладони. С губ Сакуры сорвалось едва слышное «ох». И вопрос между ними окончательно растворился. Они потянулись друг к другу. Пальцы Сакуры вспорхнули вверх по закатанным рукавам рубашки и легли на острые плечи. Когда Сасори, не глядя, минуя какие-либо рамки приличия, добрался вдоль бедра до её проклятых голубых трусиков, на которые он уже насмотрелся вдоволь. Только ему в голову не приходило, что он имел право до них дотронуться. А он, очевидно, имел. Вместо сопротивления и ругани, к которым он приготовился перед тем, как сойти с ума и домогаться в темноте соседку, его встретило неизвестно откуда взявшееся согласие. Благородно разбираться в истоках которого он не пожелал. Сакура только удивленно выдохнула ему в плечо. Она хотела его прикосновений, хотела близости, его хотела, но она никак не ожидала, что он заберется к ней под юбку даже раньше первого поцелуя.

— Что? — хмыкнул он. — Это слишком?

Его пальцы, скользнувшие к ней между ног, замерли, но Сакура не позволила ему убрать руку. Слишком? Ну, уж нет. Если он делает всё, что ему вздумается, то и она тоже будет! Сакура вцепилась ему в ворот рубашки и потянула на себя. Ей было необходимо почувствовать вкус его губ. И теперь они оказались томительно близко. Дыхание слилось в одно. Сасори приподнял её лицо за подбородок, и от солнечного сплетения к животу будто расползалась раскалённая плавленая карамель. Пальцы впутались в его волосы. Поцелуй растянулся в бесконечность.

— Вы… — прошептал он ей в губы, — Вы вообще понимаете, что происходит?

Сакура недоумённо заморгала в темноту.

— Я не уверена. Но, похоже, что Вы лежите на мне, а Ваши руки — на моей груди.

— Почему Вы не сопротивляетесь?

— А Вам нравится, чтобы сопротивлялись?

— Нет, — он отстранился, все же обуреваемый любопытством. — Но это было бы логично. Мы малознакомы.

— Для нас, стриптизёрш, это в порядке вещей. Не отвлекайтесь.

Повисла пауза, после которой Сасори фыркнул.

— Ну Вас к чёрту.

Через поцелуй Сакуре передалась его полуулыбка. Раздеваться казалось безумием, но она не могла не стянуть с него эту проклятую рубашку, которая всегда застегивалась на все без исключения пуговицы. И как приятно оказалось зашвырнуть её куда-то в темноту!

— Я ведь могу так с Вашим платьем обойтись, — сообщил он шепотом. Правда, исполнять эту угрозу не стал. Он даже не стал снимать с неё трусики. Чёртов чистюля. Но Сакура понимала, весь смысл был в том, чтобы они оба не успели опомниться. В голове туман и полное отсутствие мыслей, вокруг темнота. Они целовались, заведённые и не готовые остановиться. Пока неутолимое желание не заставило Сакуру податься навстречу удовольствию. Она выгнулась и отдалась горячей волне. Беспорядочной импульсивности движений. И в бешеном биении сердца, в судорожных всхлипах, в абсолютном эротическом эгоизме, где каждый думает только о себе, не было любви. Просто они хотели друг друга и получили. До последней капли. До немеющих кончиков пальцев. До момента, когда весь мир сжался в одну единственную значимую точку, а потом его затопило преломляющей любую мысль эйфорией. Они получили друг друга. И, тяжело дыша, ещё долго не могли прийти в себя.

Но у них хватило совести не уснуть в лифте.

— Что это вообще было, — почти без вопросительной интонации произнёс Сасори, глядя в темноту потолка.

Походило на вопрос билета, к которому Сакура не готовилась. Она на всякий случай теснее прижалась щекой к его плечу, прежде чем ответить.

— Ну. Это, знаете… Такой, внезапный необъяснимый порыв страсти. Вы смотрели «Любовь во тьме»?

— Нет.

— «Остров вожделения»?

— Нет.

— «Тайные интриги»?

— Нет. Это что — порнография?

— Это мелодрамы! Вот «Тайные интриги» ещё идут в кино.

Судя по шороху, Сасори повернул голову и посмотрел на неё.

— Вы что меня в кино приглашаете?

— Ну. Если только мы выберемся отсюда.

— Порядок странный, — задумчиво заметил профессор, — но я не возражаю.

Откуда-то сверху из шахты лифта доносился приглушенный железный скрежет: то ли ложная надежда, то ли сигнал одеваться. Они оба сели и принялись без спешки застёгивать пуговицы и расправлять складки. И когда свет три раза моргнул, а затем зажегся окончательно, и Сакура, и Сасори стояли по струнке в, как им казалось, приведенной в порядок одежде. Избегая того, чтобы смотреть друг на друга.

— Скажите честно, — тон Сасори требовал полной откровенности, так что Сакура напряглась. — Зачем Вам учебник — «Дифференциальные исчисления»?

Вздрогнув, кабина тяжко поползла вверх. Их взгляды были неотрывно устремлены на сомкнутые двери. Номер этажа перестал рябить и сменился сначала на «5», следом на «6».

— Затем, чтобы Вы, наконец, прибили картину в моей квартире.

— И как я должен это понимать?

Лифт остановился. Они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга. Сакура поправила на нём галстук и улыбнулась.

— Вы вроде профессор. А два плюс два сложить не можете, — сказала она.