Ndaba Mandela

GOING TO THE MOUNTAIN

© 2018 by Ndaba Mandela

© Малышева А., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Одна из последних известных фотографий моего дедушки Нельсона Манделы была сделана у него дома в Йоханнесбурге субботним утром 2013 года, всего за несколько недель до его смерти. На этом снимке мой трехлетний сын Леваника сидит на подлокотнике кресла Старика и с огромным интересом смотрит на «Деду». Дед загадочно улыбается, сжимая ладошку Леваники – точно так же, как когда-то сжимал мою, когда я в первый раз встретился с ним в тюрьме «Виктор Верстер», мне тогда было семь лет. Я невольно улыбаюсь, замечая, насколько они похожи: та же странная прическа, те же уши-ракушки, даже морщинки в уголках глаз, когда они, смеясь, смотрят друг на друга!

В то субботнее утро Старик был непривычно молчалив. Ему уже исполнилось девяносто пять, он отчаянно боролся с медленно прогрессирующей респираторной инфекцией, но в его манере поведения все еще чувствовалась невероятная сила духа, которая проявлялась даже в том, как он держал на руках Леванику. Мой дед всегда любил детей. Стоило Старику войти в комнату с младенцем или маленьким ребенком, и весь остальной мир переставал для него существовать. Этот великий человек – революционер, президент, реформатор – внезапно становился добрым и смешным, как любой дедушка. Все его внимание целиком и полностью было отдано малышам.

В детстве, когда мы с дедом вдвоем сидели за длинным обеденным столом, он не раз говорил мне: «За долгие годы, проведенные в тюрьме, я ни разу не слышал детских голосов, и именно этого мне недоставало больше всего».

Трудно было представить себе двух более непохожих людей за одним, даже самым длинным, обеденным столом. Он родился в южноафриканской деревушке в 1918 году, я – в квартале большого города Соуэто в 1982-м. ОН БЫЛ ГИГАНТОМ, НАЦИОНАЛЬНЫМ ДОСТОЯНИЕМ, Я ЖЕ – ОДНИМ ИЗ ТЫСЯЧ ОБОРВАНЦЕВ, ГОНЯВШИХ ЖЕСТЯНЫЕ БАНКИ ПО УЛИЦЕ. Меня легко было не замечать, что многие и делали; но не обращать внимания на ребенка, каким бы бедным, грязным и незначительным он ни казался, было совершенно не в характере Мадибы[1]. Он упустил период взросления своих детей и внуков и всегда испытывал по этому поводу огромную тоску и сожаление. Всю мою жизнь и бóльшую часть жизни моего отца Макгато Леваники Манделы, своего второго сына от первой жены Эвелин Нтоко Масе, Старик провел в тюрьме. Теперь же он, казалось, старался наверстать упущенное, взяв меня под свое крыло и став мне отцом – в прямом смысле этого слова. Как часто случается с благими намерениями, в этой ситуации были и отрицательные моменты, к которым он не был готов. И все же нам с дедом удалось преодолеть те бескрайние долины, что нас разделяли.

Дети Мадибы, его внуки и правнуки дарили ему неиссякаемую надежду, но рука об руку с ней шла огромная ответственность и почитание древних традиций. Глядя на нас, он видел прошлое и будущее – своих предков, стоящих рядом с потомками. Я не осознавал этого до тех пор, пока не появился Леваника, а за ним – его сестренка Неема. Лишь потом, когда Старику исполнилось восемьдесят, а потом и девяносто лет, я стал понимать все больше, и мы потихоньку начали меняться ролями. В детстве дед заботился обо мне и оберегал, теперь пришел мой черед. В последние годы своей жизни он не любил, когда вокруг него сновали чужие люди, а предпочитал, чтобы мы со старшим братом помогали ему подниматься по лестнице, а его жена Граса – справляться с личными нуждами. Отправляясь куда-либо, он доверял мне все вопросы безопасности. Лежа в постели, он просил меня принести ему свежие газеты.

Бывало, он говорил:

– Ндаба, я тут решил поехать в Восточно-Капскую провинцию и провести там остаток своих дней. Поедешь со мной?

– Да, дедушка, конечно, – неизменно отвечал я.

– Вот и хорошо.

Он так и не вернулся туда, где прошло его детство. Должно быть, мы оба не могли смириться с этими его словами про «остаток дней». Мне хотелось думать, что у него впереди еще долгие годы жизни, и его уход стал для меня страшной неожиданностью.

Даже когда ему перевалило за девяносто, он не утратил жажды жизни. Но в последние годы очень ослаб, и это угнетало его. Временами он становился агрессивным, кричал на медсестер и сиделок; однажды даже ударил одного медбрата кулаком в нос – к всеобщему потрясению и страху. Словно сидевший внутри него боксер внезапно взбесился от всей этой чепухи, и – бац! – исполнил удивительно мощный левый апперкот, прежде чем кто-то успел опомниться.

– Убирайся! – орал он вслед бедняге. – Проваливай, а не то мой внук тебе покажет! Ндаба! Где моя палка?

– Эй-эй-эй, дедушка! – Я всегда старался успеть его успокоить, но иногда это было бесполезно. Его мощный, глубокий голос эхом прокатывался по крыше, повергая в шок тех, кто к нему не привык, а для меня он был ужасным напоминанием того, что Старик и в самом деле старел. Я запрещал себе думать о том, что за этим стоит: в нашей семье у мужчин не принято поддаваться ностальгии и сентиментальности. За пять поколений до моего рождения, в эпоху апартеида, членам нашей семьи пришлось вынести все формы нужды, унижений и жестокости. Такие испытания закаляют характер. Мы идем только вперед. Мы не сдаемся.

«Ndiyindoda!» – кричим мы в самый важный момент уквалука, древнего ритуала обрезания, когда мальчик из народа коса становится совершеннолетним. Это означает «Я – мужчина!», и именно эти слова определяют всю нашу дальнейшую судьбу. Уквалука – «восхождение в горы» – так называется сам ритуал, но прежде абакхвета (инициируемому, обычно юноше девятнадцати-двадцати лет, предстоит месяц суровых физических и психологических испытаний). По мнению деда, уквалука – «акт храбрости и стоицизма». «Ndiyindoda!» – кричит посвященный, когда ингсиби, специалист по обрезанию, делает резкий взмах ножом, и это не просто слова. Нет никакой анестезии, значит, и страху здесь не место. Любое неточное движение может привести к катастрофическим последствиям. Любая инфекция может стать смертельной. Этот обряд всегда вызывал множество споров и противоречий и на протяжении многих поколений был окутан тайной. Судите сами: знай вы все подробности, согласились бы пройти через это?

Не стану лукавить: подростком я и сам испытывал определенный страх, зная, что рано или поздно мне самому предстоит «восхождение в горы». Я знал, что после обряда обрезания нужно будет взять себе второе имя и занять подобающее место в мире, стать мужчиной в полном смысле этого слова. По правде говоря, тогда это казалось мне непростой задачей, а дед ясно дал понять, что не ждет от меня меньшего. Но его призыв «Будь мужчиной!» не был пустыми словами. Все те годы, что я жил вместе с ним, и тогда, когда мы жили порознь, он был для меня примером, который нельзя было игнорировать. Благодаря ему я понял: ни один ритуал не сможет сделать из мальчика мужчину. Уквалука – лишь внешнее проявление внутреннего перевоплощения, которое уже произошло, и именно это перевоплощение было для меня самым сложным.

Мой дед прошел столь долгий путь, столько мне дал и столькому научил, а я только недавно осознал, что самое прекрасное скрывалось в мелочах. Ласковое прикосновение руки, когда мне было одиноко или страшно. Суровый взгляд, когда он делился со мной мудростью за обеденным столом. Раскатистый смех и театральная манера рассказывать истории – уж это он любил! – особенно африканские притчи и легенды, на которых вырос. Он даже написал книгу для детей «Любимые африканские притчи Нельсона Манделы», предисловие которой гласило: «История есть история: вы можете пересказать ее так, как диктуют вам ваше воображение, окружающая среда и образ жизни, но если у вашей истории вырастут крылья и она станет достоянием общественности, удерживать ее нельзя». Он искренне желал, чтобы голоса африканских сказителей никогда не умолкали, полагая, что для этого сами истории должны развиваться и подстраиваться под каждого нового слушателя.