Может, постоять рядом в коридоре? Походить вокруг, подождать, пока придет время.

Да, лучше подождать.

Нет, лучше не светиться.

Как только дверь приемной открылась, на Нику уставились красные датчики дронов. Серебряные столбы вопросительно склонились к ней. Она сделала шаг вперед. Потом еще шаг, и еще. Дроны не шевелились и продолжали ее разглядывать. «Может, надо что-то им сказать?»

Дроны с легким жужжанием отклонились от нее, позволяя пройти.

«Вообще, вы знаете, со временем телевидение перевернет жизнь всего человечества, – услышала Ника голоса с настенного экрана: показывался какой-то старый-старый фильм. – Ничего не будет. Ни кино, ни театра, ни книг, ни газет, одно сплошное телевидение».

«Какая ерунда, – подумалось ей, – зачем смотреть такие древние фильмы? Кому это интересно?»

«– Ну, это вы что-то разгорячились, – продолжался разговор на экране. – Театр, тут я согласен, действительно скоро отомрет, но книги, кино?

– А вот вы вспомните мои слова через двадцать лет!»

Напротив экрана сидел, развалившись, начальник охраны (Ника не раз видела его в коридоре с мастер-учителем). Он не обратил на нее никакого внимания. Зато воинственный мужчина-татуировка на крупном бицепсе пристально посмотрел на Нику и нацелил на нее свой пулемет.

«Жуть просто». – Она задержала взгляд на «живом» рисунке. Воин с голым торсом держал пулемет наперевес. На согнутой в предплечье мускулистой руке лежала пулеметная лента. Но самым страшным в нем были глаза – глаза уставшего убийцы. От них бросало в холод.

Ника почувствовала, что уличные бандиты по сравнению с ним были глупыми щенками.

Шаг. Еще шаг. Только бы не споткнуться на ровном месте.

Нарисованный воин сопровождал ее взглядом, продолжая держать на прицеле игрушечного пулемета. Начальник же охраны так и сидел, уткнувшись в экран.

«Прошла. Только бы не врезаться в стену». Ника остановилась перед панелью возле дверей кабинета мастер-учителя. Охранник, дроны и нарисованный воин остались за спиной.

– Я Ника Лавина, пришла на собеседование, – отчетливо сказала она, глядя в панель.

«Интересно, я говорю с программой-секретарем или сразу с ним?» От мысли, что ее уже прямо сейчас мог видеть и слышать мастер-учитель, мурашки побежали по коже. Инстинктивным движением Ника провела по своим волосам, поправила прическу. В этот момент двери начали открываться.

– Входите, – произнес теплый голос.

Это был человеческий голос. Ника как-то сразу поняла, что голос не мог принадлежать ни программе-секретарю, ни кому-то другому, а только ему. Загадочному мастер-учителю. Тому самому человеку, кто мог вытащить ее из этого мира.

Однако у нее не успело даже замереть сердце, как преграды исчезли. В этот момент ей показалось, что не двери открылись, а прямо в стене выросла большая белая комната. От нее веяло стерильной чистотой. Казалось, пересечешь порог – и попадешь в зону оглушающей тишины.

В центре кабинета стоял маленький стол, и за ним сидел человек. А вокруг – ничего. Совсем ничего. «Как на вершине горы», – подумалось вдруг Нике.

Человек жестом пригласил подойти.

– Присаживайся.

Ника осторожно переступила порог и прошла по белому полу. От стен и пола будто веяло холодом; впрочем, это было иллюзией. Ника подошла и села на стул напротив мастер-учителя. Спинка сразу же подстроилась под нее, откуда-то выросли подлокотники. Стало очень удобно. Система комфорта сидения здесь была намного лучше, чем в школьных стульях.

Мастер-учитель пристально посмотрел на нее. Ника отметила, что у него светло-русые волосы и серо-зеленые глаза. «Надо что-то сказать? Или промолчать?» Она сжала пальцами подлокотники. «Он что-то ждет? Чего он ждет?!»… Она отвела взор, но на несколько секунд выдержала молчаливую паузу. Учитель продолжал изучающе рассматривать ее.

– Здравствуйте, – тихо произнесла Ника.

– Здравствуй, – твердым голосом ответил он. – Меня зовут Март Григорьевич. Знаешь, чем я занимаюсь?

– Э-э… Да… Знаю.

– Чем?

– Э-э… Поиском талантов… Да?

– И развитием. В первую очередь – развитием учеников. К примеру, скажи: чего ты ждешь от жизни?

– А-а… Что? – Ника вопросительно посмотрела на него.

«Чего он от меня хочет? Как лучше ответить?»

– Чего бы ты хотела?

– Я? Э-э… Знаете… Я бы хотела…

«Что бы ему сказать? Какой ответ ему нужен? Ой, только бы не ляпнуть лишнее…»

– Я бы хотела рисовать. Мне нравится рисовать, – сказала она и почувствовала облегчение.

Так бывает, когда чего-то боишься, оно случается, и становится уже не страшно. Ведь бояться и поздно, и глупо: все уже произошло.

– Что рисовать?

– Все! – И она стала рассказывать.

Более того, ей захотелось рассказывать! Будто прорвало какую-то плотину в душе.

Отчего-то ей стало ясно (точнее, ей показалось), что ему можно рассказывать подробно. Это было странное ощущение: впервые кто-то ее внимательно слушал. В большинстве своем окружающие предпочитали говорить. Особенно взрослые. И особенно учителя.

Если же преподаватели спрашивали, то ждали определенных ответов. Чужие мысли, заданные шаблоны, избитые формулы, все что угодно. Но ни шага в сторону.

А здесь взрослый человек – не просто взрослый, даже учитель! – не припечатывал ее своим мнением, но ждал от нее собственных слов.

Это удивляло и немного сбивало с толку.

Ника назвала электронный адрес, где можно посмотреть ее рисунки. Март Григорьевич включил экран: над столом вспыхнул световой прямоугольник. Тут же на нем появились рисунки Ники. Она увидела – экран, имеющий улучшенное визуальное расширение, это особо подчеркивал, – что некоторых рисунков стоило бы постесняться. Но уже было поздно.

Она рассказывала и показывала. Он не комментировал, только иногда кивал или говорил что-то односложное. Например, «да», «ясно», «вижу».

В какой-то момент она почувствовала, что пора остановиться. Ей показалась, будто в его глазах появилось второе дно. Словно он был и здесь и не здесь одновременно.

Ой…

– И-и? Продолжай, – сказал он, когда Ника вдруг замолчала на полуслове.

– Но это как бы все, – неуверенно произнесла она. – Я, в принципе, все рассказала.

– Понятно. – Он задумчиво помолчал, рассматривая на экране оставшийся рисунок Ники.

«О чем он сейчас думает? О чем? Надо было подобрать рисунки. Да, подготовиться заранее. Как же обидно все получилось! Зря я все подряд показывала. Нельзя было все показывать. Ой, он что-то хочет сказать. Началось. Кажется, началось…»

– Ты рисуешь только на компьютере? Или настоящими красками тоже?

Она не сразу поняла, что он имел в виду под «настоящими красками». Разве электронные – не настоящие? Какие же еще бывают краски?

– Обычными красками: масляными, гуашью, прочими, – уточнил Март Григорьевич, увидев замешательство Ники.

«Разве кто-то рисует обычными красками? У нас же не каменный век».

– Нет, только электронными.

– Попробуй обычными. Настоящими.

– Хорошо. – Она кивнула.

Не стоит спорить: советы можно пропускать мимо ушей.

– Сколько оттенков каждого цвета в цветовом редакторе? – спросил он.

– Зависит от редактора. Около двухсот с половиной. Но я слышала, есть редакторы, где число оттенков доходит до трехсот и даже четырехсот.

– Да, это много. Вроде бы. Обычными красками ты не смешаешь столько, – его голос звучал мягко и рассудительно, – но настоящими красками ты сможешь найти оттенок, которого никогда не найдешь в цветовом редакторе. И это будет живой цвет. Попробуй настоящие краски. Живое должно работать с живым.

– Хорошо. – Она кивнула, хотя не очень поняла смысл и не очень поверила.

– Кстати, тебе нравится мой кабинет? – На его лице впервые за время разговора мелькнула улыбка. Она была сдержанной, а лицо при этом оставалось серьезным.

– Да, очень нравится, – ответила Ника.

– А честно?

– Нет, не очень.