Первым делом они отправили гонца с просьбой о помощи к Язиду. Об этом узнали мединцы. Пятьдесят всадников немедленно устремились в погоню за Омейядами, вынудив их бежать с места остановки. Прыгун и здесь не упустил возможности отомстить. С помощью одного из представителей Бени Хазм (семья ансаров, которая поддержала убийство халифа Османа, предоставив свой дом в распоряжение повстанцев) он погонял верблюда Мервана так сильно, что тот едва не сбросил седока. Опасаясь худшего, Мерван спешился и предложил перепуганному животному спасаться самостоятельно. Когда они добрались до деревушки Совайда, что в 60 милях к северо-западу от Медины, Мерван встретил одного из своих освобожденных рабов, который жил там и пригласил бывшего хозяина разделить с ним пищу. Мерван ответил: «Прыгун и его достойные товарищи не позволят мне остаться. Если будет угодно небесам, однажды этот человек окажется в нашей власти, и тогда, не сомневаюсь, его руку постигнет та же судьба, что ногу». Только когда Омейяды достигли Вадиль-Куры, что в 20 милях к северу от Совайды, им было позволено отдохнуть.
Тем временем начались ссоры между самими мединцами. Пока у них была общая цель – выдворить из города Омейядов, оскорблять их и издеваться над ними, жители города были единодушны. Однако их мнения резко разделились, когда зашла речь о выборе халифа. Курайш не желал ансара, а ансар отказывался видеть на этом посту курашита. Но поскольку необходимость согласия представлялась очевидной, было решено отложить этот вопрос и выбрать временных правителей. А к вопросу о новом халифе можно будет вернуться после свержения Язида. Гонец, посланный Омейядами, – его звали Хабиб – проинформировал Язида о случившемся. Когда Язид услышал новости, он был больше удивлен и возмущен слабостью своих родственников, чем поступком горожан.
– Неужели Омейяды не могли собрать тысячу человек, чтобы оказать сопротивление? – спросил он.
– Разумеется, – ответил гонец. – Омейяды могли собрать и три тысячи человек.
– И с такими значительными силами они даже не попытались сопротивляться мятежникам?
– Их было слишком много. Сопротивление было бы бесполезным.
Если бы Язидом владело только негодование на людей, которые взбунтовались после того, как получили от него крупные суммы денег, он бы выслал против них армию. Но он все еще желал избежать ссоры с фанатиками. Возможно, он помнил слова пророка о том, что проклятие Бога, ангелов и людей падет на того, кто обратит меч против мединцев. В любом случае он во второй раз продемонстрировал умеренность, что было тем более удивительно, поскольку являлось нехарактерным. Желая принимать только мягкие меры, он направил ансара Нумана, сына Башира, с миссией в Медину. Все было тщетно. Это правда, что ансары не остались совершенно равнодушными к благоразумному совету своих соплеменников, утверждавших, что их слишком мало и они слишком слабы, чтобы противостоять армиям Сирии. Но все племя курайш было за войну, и его вождь Абдуллах, сын Моти, заявил Нуману:
– Убирайся прочь! Ты явился, чтобы уничтожить дружбу, которая, хвала Богу, сейчас царит среди нас.
– Сейчас ты дерзок и смел, – ответствовал Нуман, – но я хорошо знаю, что ты станешь делать, когда армия Сирии подойдет к воротам Медины. Тогда ты бежишь в Мекку, сев на самого быстрого мула, и бросишь на произвол судьбы несчастных ансаров, которых станут резать на улицах, в мечетях, на порогах их собственных домов.
В конце концов, убедившись в бесполезности своих усилий, Нуман вернулся к Язиду и доложил халифу о провале своей миссии.
– Да будет так, – ответил халиф, – пусть их растопчут копыта моей сирийской кавалерии.
Экспедиционное войско численностью десять тысяч человек, подготовленное для отправки в Хиджаз, должно было подавить другой святой город, Мекку, так же как Медину. Поскольку военачальник, которому Язид доверил командование, только что умер, на его место претендовало сразу несколько кандидатов, желавших уничтожить выскочек-аристократов. Некоторые церковные историки утверждают, что два военачальника – Обайдаллах ибн Зияд и Амр ибн Саид – отказались, по религиозным соображениям, нападать на святые города. Ранние хронисты об этом не пишут. С другой стороны, оба упомянутых выше военачальника имели личные счеты с Язидом. Халиф еще не решил, какого из претендентов выбрал, когда к ним присоединился человек с богатым военным опытом. Это был не кто иной, как одноглазый всадник, которого мы встречали на дороге у Тивериады.
Трудно было найти лучшего представителя давно ушедших дней и старых языческих принципов, чем ветеран Муслим, сын Окбы из племени Музайна. (Окба был основателем Кайруана в 677 году.) На него не упала даже тень веры Мухаммеда. Все, что мусульмане считали для себя священным, не было таковым в его глазах. Муавия знал о его чувствах и уважал их. Он рекомендовал его сыну как самого подходящего человека для подчинения мединцев, в случае если они взбунтуются. Между тем, хотя Муслим не верил в божественную миссию пророка, он непоколебимо верил в предрассудки язычества – пророческие видения и таинственные слова, исходившие от растения гаркад – крупного колючего кустарника, который в язычестве в некоторых частях Аравии считался пророческим. (Кладбище, выбранное Мухаммедом возле Медины, называется Баки-аль-Гаркад.) Характерные черты Муслима стали очевидны, когда он, представ перед Язидом, сказал:
– Любой другой человек, которого ты пошлешь против Медины, потерпит неудачу. Только я могу завоевать город. Во сне я видел колючий куст, от которого исходил голос, сказавший: «От руки Муслима». Тогда я подошел ближе к месту, от которого шел голос, и услышал следующие слова: «Ты отомстишь за Османа людям Медины, его убийцам».
Убедившись, что Ибн-Окба – человек, который ему нужен, Язид назначил его командиром экспедиционных сил и отдал следующий приказ:
– Прежде чем атаковать город, дай мединцам три дня на капитуляцию. Если они откажутся подчиниться и ты одержишь верх, отдай город на три дня на разграбление. Все деньги, продовольствие и оружие, которое найдут в нем солдаты, достанутся им. После этого пусть жители Медины поклянутся стать моими рабами, а всех, кто откажется это сделать, обезглавь.
Армия, в которую входил Ибн-Идах, вождь Ашаритов, о беседе которого с сыном Зубайра уже рассказывалось, благополучно прибыла к Вадиль-Куре, где поселились Омейяды, изгнанные из Медины. Муслим приказал привести их к нему, одного за другим, чтобы узнать, каким способом лучше всего овладеть городом. Сын халифа Османа отказался нарушить клятву, которую мединцы вынудили его дать. Разозленный Муслим сказал, что непременно обезглавил бы его, не будь он сыном Османа. Он пощадил жизнь сына халифа, но обещал не пощадить ни одного курашита, который откажет ему в помощи и совете. Подошла очередь Мервана. Он тоже испытывал угрызения совести. Но, с другой стороны, он небезосновательно опасался за свою жизнь – ведь при общении с Муслимом нельзя было совершать необдуманных поступков, да и ненависть бывшего хаджиба к мединцам была слишком сильна, чтобы упустить возможность отомстить. К счастью, Мерван сообразил, что с небесами можно пойти на компромисс и, не нарушая клятву формально, нарушить ее по сути. И он велел своему сыну, Абд аль-Малику, который не давал клятвы, идти к Муслиму первым и разъяснил, что необходимо ему сказать. Он надеялся, что, услышав всю необходимую информацию от сына, Муслим не станет расспрашивать отца. Соответственно, Абд аль-Малик, представ перед полководцем, посоветовал ему вести свои войска к ближайшим пальмовым рощам, разбить там лагерь на ночь, а на следующее утро идти к Харре, расположенной к востоку от Медины, так чтобы мединцам, которые непременно выйдут навстречу врагу, солнце било в глаза. Абд аль-Малик также намекнул Муслиму, что его отец сумел связаться с некоторыми мединцами, которые, если начнется сражение, скорее всего, предадут своих сограждан. Муслим с ухмылкой отметил, что отец Абд аль-Малика – весьма ценный человек, и, не требуя, чтобы Мерван предстал перед ним лично, последовал совету его сына. Он разбил лагерь к востоку от Медины на дороге в Куфу и сообщил горожанам, что дает им три дня на размышления. Три дня прошли, и мединцы отказались сдаться. Как и предвидел Мерван, жители города не стали ожидать нападения, укрываясь за стенами, хотя и укрепили их, насколько это было возможно. Они вышли навстречу 26 августа 685 года четырьмя колоннами, в которые входили три разных класса жителей города.
