По Бруно, существуют элементарные вещества, которые он называет первыми телами, носителями противоположных качеств: одни раскалены и светятся, другие холодны и темны. Олицетворением первых является огонь, вторых - вода. Солнце является средоточием первых, Земля - вторых.
"Но поскольку в субстанции тела преобладает огонь, оно называется солнцем, телом, которое светится само собой; поскольку же преобладает вода, оно называется теллурическим телом, луной и другим подобным телом, которое получает свет от другого" 78.
Одно преобладает над другим, но не исключает его, наша планета содержит некоторое количество раскаленных, светящихся тел, Солнце содержит холодные и темные части, концентрирующиеся в солнечных пятнах. Бруно считает, что на Солнце существует жизнь, обитают животные, "которые живут благодаря холоду окружающих их холодных тел" 79.
Раскаленное вещество Солнца (как и Земли в ее недрах) обладает высокой твердостью, плотностью и прочностью. Оно не поддается плавлению и остается твердым: это - "не разогретое огнем железо, но то железо, которое само есть огонь" 80.
Солнце излучает в пространство тепло и свет, и этот процесс подобен сгоранию тел, наблюдаемому на Земле. Свет и тепло рождаются в пламени сгорающего холодного и темного тела, так и свет и жар Солнца уходят корнями в темноту и холод, огонь черпает пищу в воде. Подобно круговороту вод, испаряемых океаном и вновь проливающихся в его лоно, элементы солнечного огня, изливающие жар и свет, возвращаются в его лоно в виде холодных тел 81.
В отношении других планет Солнечной системы Бруно рисует весьма произвольную и слабо аргументированную картину, по существу игнорирующую существовавшие тогда астрономические данные. Земля и Луна {154} представляются двумя равновеликими планетами, вращающимися одна около другой по общей орбите. Видимое движение Луны по небосводу объясняется вращением Земли около собственного центра. Кроме этого, обе планеты совершают общее годовое обращение вокруг Солнца. На той же гелиоцентрической орбите, на другом конце ее диаметра, совершает такие же движения другая пара - Меркурий и Венера, - обладающая теми же размерами, что и первая пара, Бруно представляет схему этих движений следующим образом
(рис. 1) 82.
Точка А - центр орбиты взаимного обращения Земли и Луны, точка В Меркурия и Венеры. Обе пары совершают годовое обращение по орбите AB вокруг Солнца Е. По иным, лежащим в других плоскостях и несколько более удаленным орбитам, но с близким периодом обращаются вокруг Солнца Марс, Юпитер и Сатурн. На еще более удаленных орбитах возможно обращение невидимых планет, что, в отличие от большинства конкретных астрономических концепций Бруно, относящихся к структуре и кинематике Солнечной системы, подтверждено позднейшими открытиями. Поскольку орбиты невидимых планет лежат в иных плоскостях, чем земная, некоторые из планет могут сближаться с Землей в пределы видимости, чтобы затем вновь исчезнуть из поля зрения. Это, по мнению Бруно, и есть кометы.
Приведенные конструкции содержат некоторые удачные догадки, которые тонут в фантастических допущениях. В этой части качественно-натурфилософский анализ с сознательным игнорированием математики стал архаическим уже на рубеже XVI и XVII вв. Поэтому приверженцы геоцентризма не считали эти конструкции опасными, а защитники гелиоцентризма апеллировали к ним с большой осторожностью 83. Но в свете современных представлений и гипотез мироздания некоторые схемы Бруно заслуживают, по мнению Мишеля, переоценки 84.
Идея бесконечности Вселенной созревала в рамках геоцентризма. Размеры небосвода постепенно {155} увеличивались. Тимей принимал радиус звездной сферы равным 18, а солнечной - 8 земным радиусам. Аристарх увеличил эту последнюю величину до 360, а Гиппарх и Птоломей - до 1210. С тех пор эта цифра варьировалась очень незначительно, и только в конце XVII в. Кассини приблизился к истинной величине расстояния от Земли до Солнца, равной 23.452 земным радиусам.
Размеры звездных сфер увеличивались, но они оставались конечными пределами Вселенной, даже вращаясь вокруг Солнца, как у Коперника. Наука XVI в. еще не дала в руки астрономов каких-либо фактов и наблюдений, которые бы не уложились в концепцию конечной Вселенной. Но Вселенная расширялась, Солнце ушло с 18 на 2018 радиусов, звездные миры уходили все дальше, граница Вселенной размывалась, ее цементировала традиция, и, может быть, в наибольшей степени научная. Брешь была пробита интуицией. Почти единственным носителем последней оказался Бруно 85.
Мишель пишет, что эволюция научных представлений о границах мира нашла отражение в искусстве: "Символизированным круговым орбитам, геометрическим небесам романских художников, золотому фону византийских и готических полотен наследовали небеса менее абстрактные, но все еще размеренные, послушные ритму городского или сельского пейзажа, аккуратно окаймленные природной либо архитектурной панорамой. А затем все больше и больше рождались живые, глубокие, разверзающиеся небеса, вселяющие не успокоение, а тревогу, а иные и ужас: хаос, из которого появляется Михаил Архангел на полотне Тинторетто в Дрезденском музее; небо Троицы кисти Бассана в Анжеранской церкви, где мантия предвечного отца, извиваясь спиралью, как бы втягивается необъятной пустотой; стремительный круговорот Успения кисти Малоссо; бездна света, откуда святой дух низвергается в потоке пламени" 86.
Это сопоставление новой инфинитной космологии и инфинитных тенденций в искусстве - отнюдь не внешнее. Эстетический и эмоциональный аккомпанемент новой картины мира был слышен в XVI и XVII вв. очень явственно не только в творчестве такой поэтической и эмоциональной натуры, как Бруно, у которого аккомпанемент заглушал мелодию дискурсивного мышления. Галилей чье творчество соединяет содержание {156} и стиль диалогов Бруно с содержанием и стилем Ньютоновых "Начал", теряет образность и энергию своего языка, когда речь переходит от Солнечной системы к беспредельным просторам Вселенной.
Для Галилея картины Солнечной системы неотделимы от картин венецианского прилива и венецианского арсенала, где он искал механические прообразы небесной кинематики. Конечные тела, объекты непосредственного наблюдения и участники экспериментальных схем, были центром научного и эстетического восприятий. Они становились бесконечными и в науке, которая делила их на бесконечное число элементов, и в эстетическом сознании.
У Бруно конечное тело приобретает бесконечное бытие, не разделяясь на элементы, а отражая бесконечную Вселенную, бесконечно большую по масштабам гармонию мироздания. И если эта тенденция не находила до поры до времени собственно научного воплощения, тем большее значение приобретали ее эстетические эквиваленты.
В натурфилософии Бруно, как только что сказано, конечное становится объектом инфинитного постижения, не разделяясь на части, а отражая бесконечное целое. Отсюда - логические истоки атомистики Бруно.
{156}
Атомистика
Ольшки считал атомистику Бруно сравнительно эпизодическим этапом его творчества, причем - поздним 1. Напротив, Мишель видит в атомистике кульминацию космологического мировоззрения Бруно 2. Если рассматривать мировоззрение Бруно со стороны генезиса основных принципов классической науки, кульминацией оказывается понятие относительности, тесно связанное с картиной бесконечной Вселенной. Но идея бесконечно большой Вселенной не могла бы привести к специфической для Бруно концепции однородного пространства и относительного движения, если бы на другом полюсе - в картине микромира - не было представления о {157} конечных элементах как последних пределах дробления материи. Специфическая для Бруно форма релятивизма - это в известном смысле синтез инфинитной концепции Вселенной и финитной концепции строения материи. Вместе с тем, как это уже не раз указывалось в предыдущих главах, основой интуитивного характера космологии Бруно было отсутствие дифференциального взгляда на движение, что было связано с более общей финитно-атомистической тенденцией и с антипатией к инфинитной математике.
