Если бы только Ворон-Рамиро был прав до последней буквы – если бы только можно было однажды утром взять и проснуться в прошлом, когда он еще не совершил ничего страшного. Например, в тот день, когда эр Август дал ему перстень с ядом. Проснуться и понять, что все было лишь гадким сном, что Надор цел, Удо жив, а Ворон не считает его предателем…
Но Ворон-Рамиро имел ввиду совершенно другое – что Дикон принимает на веру то, от чего нужно бежать, сломя голову, и что он предает и бежит от тех, кому нужно быть верным до последней капли крови.
Он лег и накрылся с головой одеялом, чтобы поскорее уснуть, но сон не шел. Стоило прикрыть глаза, как вспоминались видения о камнях и воде – как Скалы мстили Надору за его предательство, как неслись в злой бешеной пляске камни, как мертвая соленая вода забирала в себя жизни тех, кто не был ни в чем виноват.
Дикон понял, что этой ночью уже не уснет. Было тоскливо и муторно, как когда он только узнал о крушении Надора, если не хуже. Тогда он считал себя непогрешимым и жертвой, теперь… А теперь его „разбудили“. Только поздно.
Сегодня тоже Шестнадцатая ночь – после Излома. Ночь расплаты.
Он оделся и вышел из комнаты. Герард, как назло, у матери, иначе можно было бы его разбудить и… ну хоть о Дидерихе поговорить, что ли. Все что угодно, только не эта давящая ночная тишина. Дикон уже собирался подняться в библиотеку, как увидел, что в кабинете Алвы еще горит свет. Он подошел к неплотно прикрытой двери, но постучать не решился. Алва спросит, зачем он пришел к на ночь глядя, а сказать в ответ нечего.
Дверь распахнулась так неожиданно, что Дикон вздрогнул.
– С чем пожаловали? Хотите исповедоваться в очередной драке или пригласить меня на дегустацию яда? Оружия при вас нет…
Дикон вспыхнул и сделал шаг назад. Ворон шутил, конечно же шутил, но ведь несколько лет назад было то же самое. Или почти то же.
„Юноша? Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых? Вы смотрите так, словно у вас за пазухой парочка ызаргов. Вы проигрались? Получили письмо из дома? Увидели привидение? Затеяли дуэль с десятком гвардейцев?“
– Эр Рокэ…
– Заходите, – Алва пожал плечами и ушел вглубь комнаты, к камину.
Тогда было то же самое. Разбросанные по полу бумаги, шкуры у камина…
– Раз вы пришли, налейте мне вина.
Открыть бутылки „Черной крови“ и перелить вино в кувшин было легче, чем выдавить хоть слово. Если бы можно было просто молчать, как прежде, в Лабиринте! Алва проглядывал бумаги и не обращал на него внимания, от этого было споконее и легче, но страх не отступал, свернулся в липкий комок на дне желудка и не спешил таять.
– Ну что вы там застряли, Ричард? Перстень заклинило?
– Нннет… эр Рокэ, клянусь, я…
– Ну так наполните мой бокал, налейте себе и выкладывайте, что там у вас стряслось.
Наклонить кувшин, чтобы темная струя полилась в бокал алатского стекла, протянуть Ворону. Наполнить второй бокал. Как просто действовать и как сложно говорить!
Алва осмотрел вино на свет от огня в камине и поставил рядом с собой на пол. Дикон залпом выпил половину своего бокала и сжал его крепче – пальцы начинали подрагивать.
– Мне страшно, – произнес он прежде, чем сообразил, что именно сорвалось с языка.
– И вы пришли услышать от меня сказку на ночь? Странно, вы вроде бы большой мальчик, да и грозы сегодня нет. Метель, и та, еще утром утихла.
– Нннет… Извините, я лучше пойду.
Дикон так же залпом допил свое вино, поставил бокал на секретер и направился к двери.
– Ричард, что происходит? Когда вы заявились ко мне с подарком от вашего эра Августа, вы и то спокойнее выглядели, – Алва пригубил вино и чуть усмехнулся.
– Эр Рокэ, оно не отравлено.
– Я заметил. Но это не ответ на мой вопрос.
– Я… я не знаю, что ответить. Мне просто страшно. Понимаю, это звучит глупо и нелепо, но…
– Чего именно вы боитесь?
– Что?
– Чего именно вы боитесь? Привидений, выходцев, смерти?
Дикон поежился и глубоко вздохнул. Алва медленно пил вино и ждал.
– Ночи расплаты. Сегодня шестнадцатая ночь после Излома. Я хотел бы верить, что клятву холодной крови приняла именно Оставленная. Я чувствую, что что-то происходит, но не могу понять что. Тогда я тоже чувствовал. Я напился у Марианны, как… как свинья. А в это время Надор… Эр Рокэ, наверное, сейчас уже поздно думать и советоваться. Все нужно делать вовремя, а я вечно… Если бы меня убили в любой из пятнадцати дней после того проклятого суда, Надор бы уцелел. И я не знаю, что рухнет сейчас.
Он наполнил свой бокал и только тогда вспомнил, что начинать нужно было с эра. Ворон сделал вид, что не заметил.
– Я не чувствую никакой опасности, – произнес Алва после долгого молчания. – Тогда – чувствовал, хоть и не мог понять, в чем дело. Если вас это утешит: знай я причину, я бы попытался каким-то образом сделать так, чтобы вас убили.
Дикон кивнул. От слов Ворона действительно стало легче.
– Спасибо.
– Не за что.
Алва резко встал, и Дикон с сожалением подумал, что разговор окончен. Время позднее, Ворону необходимо выспаться – у него что ни день, то не из легких. И конца краю этому пока что не видно. Уходить отчаянно не хотелось, и он уставился на плящущие язычки пламени. Если что, Алва прямым текстом скажет, чтобы он выметался к себе. А так хоть несколько минут пройдут не в одиночестве.
Ворон вернулся с гитарой и снова устроился у огня.
Дикон невольно поежился – вспомнил, что в Багерлее у Алвы тоже была гитара. Без струн. Подарок Альдо…
– Подбросьте дров в камин.
Заметил, но истолковал по-своему. К счастью. Говорить о бывшем сюзерене не хотелось. Думать, впрочем, тоже. Но мысли об Альдо постоянно лезли в голову, и отвлечься от них получалось с трудом.
Он положил в огонь пару поленьев, они слабо трескнули, и тут же в дверь постучали.
– Эр Рокэ, можно?!
В руках Герарда была корзина, из которой торчали горлышки бутылок.
– Проходи. Как поживает госпожа Арамона?
– Спасибо, все просто замечательно! Эр Рокэ, я встретил герцога Придда – он передал вино для вас и Дикона. Сказал, что это в честь вчерашнего разговора.
Четыре бутылки. Три „Змеиных крови“ и одна - „Последние слезы“.
Алва кинул взгляд на вино и улыбнулся уголками губ:
– Валентин в своем духе. Ричард, полагаю, „Слезы“ предназначались лично вам – этот их сорт хороший и редкий, но я всегда предпочитал „Кровь“, вы же „Слезы“ любите. Открывайте, вечер располагает. Герард, присаживайтесь и составьте нам компанию.
Герард кивнул и уселся на пол рядом с Диконом. От вина от тоже не отказался, выбрав „Кровь“ – то ли подражал Ворону, то ли и вправду любил ее больше „Слез“. Впрочем, какая разница. Тем более, вкусы и пристрастия часто перенимаются у тех, кого мы уважаем или любим.
Да уж, Придд в своем репертуаре – помнит даже то, какое вино предпочитает Ричард Окделл. А вот стремление к широким жестам – это определенно из желания подражать Алве. Чего стоила одна только дарственная, в которой Придд передавал свой дом в Олларии и все его содержимое в управление Левию, чтобы пустил вырученные деньги на помощь жителям города – родным казненных, погибших в Доре, пострадавшим во время правления „г-на Альдо-в-Белом“!
Большинство дорогих безделушек Левий пустил с молотка, но сам особняк продавать не стал – настоял на том, чтобы Валентин принял его обратно. Интересно, что там теперь внутри? Какие-то вещи привезут из Васспарда, какую-то обстановку Придд поручил купить слугам… Деньги у него были, но сам он времени на дом сейчас не тратил, возвращаясь туда только на ночь.
А от него самого помощь была только одна – рассказать Роберу о том, что никто не был виноват в том, что доски в Доре оказались гнилушками. Несколько десятков людей вернулись с каторги живыми, но… Но даже это было сделано лишь благодаря Герарду – сам он далеко не сразу сообразил, что, выяснив правду, нужно спасать невиновных.
