Вайолет почувствовала, как он пожал плечами. — Ничего, будут еще другие находки и скрежали.

Они оба знали, что это было не правдой, но с его стороны было мило так сказать. Она неохотно освободилась от объятий Джонатана и покачала головой. — Мы уже так далеко зашли. Почему бы нам, наконец, не закончить начатое?

Он погладил ее по спине. — Хорошо. Ты сама это сделаешь?

— Нет, давай ты. — Она не была уверена, что сможет это сделать, ее переполняли смешанные чувства.

Джонатан еще раз сжал ее руку и прошел к задней стороне обелиска. Посмотрев по сторонам, снова взглянул на Вайолет. — Ты не против постоять на стреме? Не хочу, чтобы меня поймали за разграблением могилы.

Из горла Вайолет вылетел нервный смешок, когда она представила, как Джонатана арестовывают за осквернение кладбища. Она быстро повернулась к нему спиной и стала внимательно смотреть по сторонам. Вокруг никого не было. Домик смотрителя был у самого съезда, а пожилая пара, которую она видела ранее, уже ушла.

Она слышала шорох одежды Джонатана, а затем его невнятное бормотание. — В основании есть небольшая полость.

Как ни странно, но в Вайолет проснулось любопытство. Она еще раз посмотрела по сторонам, но кроме них тут больше никого не было, поэтому она повернулась к Джонатану и опустилась рядом с ним на колени. Он ощупывал и надавливал на камни. — Ты можешь его открыть?

— Ага, она слегка придавлена. Дай мне минутку... Вот. — Раздался громкий щелчок, и дверца открылась не до конца, ей мешала выросшая трава. — Он разочарованно застонал. — Кажется, твой отец не рассчитывал, что наши поиски так сильно затянуться. Нужно немного подкопать, и тогда она полностью откроется.

— Поторопись, — прошептала Вайолет, осматриваясь по сторонам. На кладбище по прежнему никого не было, но ее сердце бешено колотилось в груди, словно они были детьми, которых вот-вот поймают за проказой.

— Почти достал, — бормотал Джонатан. Он вырывал траву у основания обелиска, затем руками разрывал землю, пока створка не открылась чуть шире. Внутри был тайник, отделанный красным деревом, напоминающим шкатулку под драгоценности, а в нем в пластиковом пакете два белых конверта.

Вайолет вздохнула. — Вот они.

Джонатан отряхнул руки от земли, после потянулся к пластиковому пакету, аккуратно доставая его из тайника. Он передал их Вайолет, а сам запустил руку обратно. — Больше ничего нет.

— А скрижаль? — Она была разочарована. Бедный Джонатан. Он так сильно хотел ее вернуть, хотя бы для того, чтобы обелить имя человека, который его предал, после стольких лет совместной работы.

— Никакой скрижали, — ответил он. — Но это не важно.

Вайолет кивнула, но все ее внимание было сосредоточено на пакете в ее руках. Конверты внутри были подписаны рукой ее отца и запечатаны восковой печатью. Как и прежде, только на этот раз конверт Вайолет был толще, словно в нем лежало несколько листков бумаги. Она дрожащими руками открыла пакет и передала Джонатану его письмо. Вот и все. Если он не задумал еще одно задание, то это было последнее послание от ее отца.

У Вайолет похолодело на душе от этой мысли.

— Любимая, открой свое письмо первой, — Джонатан отложил свое письмо в сторону.

Она кивнула, и затаив дыхание сломала печать. Внутри лежали несколько листков, написанного от руки письма. Это были обычные листы бумаги, вырванные из тетради, с неровным почерком отца. Листы были аккуратно сложены, перед тем как поместить их в конверт, где она найдет их уже после его смерти.

Вайолет раскрыла их и начала читать.

Дорогая Вайолет Элоиза ДеВитт,

Я мог бы начать это письмо с банальной фразы, сказав, что когда ты его читаешь, меня уже нет в живых. Но я всегда считал себя превыше остальных, поэтому даже мое последнее письмо будет необычным. Я хотел бы поблагодарить тебя (и, надеюсь, Джонатана) за то, что мы отгадали мои загадки, и они привели вас к месту, где я обрел свой покой.

Я знаю, ты еще таишь в сердце обиду. Между нами была вражда. И так как мы никогда не могли спокойно поговорить, не вспоминая при этом прошлое, то я решил написать тебе письмо, рассказав все с моей точки зрения, в надежде, что ты лучше поймешь своего старика.

Нам с твоей мамой не следовало жениться. Я был ее учителем, она моей студенткой, и нам не следовало заводить роман, но я не мог перед ней устоять. Я, правда, никогда не мог перед ней устоять. Я знаю, сейчас ты это понимаешь, но будучи ребенком, тебе было тяжело видеть странные отношения родителей. Я всегда был трудоголиком, а твоя мама искала человека, который бы защитил ее от самой себя. Я не понимал этого до тех пор, пока не стало слишком поздно, и она не забеременела. Мы оба хотели тебя, и мы поженились в надежде спасти уже испорченные отношения. Вскоре я узнал, что твоя мама хотела, чтобы ради нее я бросил свою работу, только это принесло бы ей счастье. Первые несколько лет я так и делал: я пропускал важные раскопки, переносил командировки и все свое свободное время проводил рядом с ней. Но ей и этого было мало, и тогда я понял, что в ее душе была дыра, высасывающая из нее жизнь, и она начала делать со мной то же самое. Мне пришлось сделать выбор, и я выбрал работу, в противном случае мы бы она остались несчастны.

Я понимаю, мое решение плохо отразилось на тебе, но в тот момент я не видел иного выхода. То время, что я проводил в городе, твоя мама запрещала мне видеться с тобой. Я пропустил несколько твоих дней рождений, твой выпускной в детском саду... но так я хотел угодить твоей маме. Когда я понял, что она все равно останется недовольной, было слишком поздно, мы с тобой отдалились друг от друга, между нами выросла огромная пропасть.

Вайолет тяжело сглотнула. Он не появлялся по желанию ее матери? Она всегда думала, он был слишком занят, и у него никогда не было на нее времени. Вайолет не удивилась, что ее несчастная мать - виновница ее одиночества в детстве. Но ей было больно. Сколько раз она не понимала старого профессора ДеВитта, который знал, как с бережностью относиться к 2000 летней вазе, но не знал, как общаться с маленькой дочкой и неуровновешенной молодой женой? Неожиданно Вайолет перестала видеть свое детство в категоричном черно— белом цвете.

Ты всегда была маленькой, озорной егозой, и хоть я не был лучшим отцом, но я всегда гордился тобой. Ты была умной и чуткой там, где не был я. И сильнее и независимей своей матери. У нас с твоей матерью были свои недостатки, но я всегда считал, ты была особенной — ты взяла только лучшее, что было в нас. После того, как ты окончила школу, я хотел, чтобы ты провела лето со мной на Акротири. Твоя мать не хотела тебя отпускать. Думаю, она ревновала, и ей было одиноко. Однако, мне удалось ее убедить. Я был счастлив, что тем летом ты была рядом. Я понимаю, мы не проводили столько времени вместе, сколько хотели, но я все равно был счастлив и горд. И так было всегда.

Сейчас, ты, вероятно, гадаешь, зачем я насильно свел тебя с Джонатаном и заставил поездить по миру. Раскопки тут не причем, просто тем летом... я совершил огромную ошибку.

Мне не составило труда понять, в какой ситуации ты оказалась. Кто-то услышал твой разговор с Джонатаном, когда ты просила его уехать с тобой и завести семью. И девочка, жившая с тобой в одной палатке призналась, что ты часто плакала. Это напомнило мне поведение твоей матери. И я понял, ты была беременна и пыталась уговорить Джонатана вернуться с тобой домой.

Я всегда видел в Джонатане сына, которого у меня никогда не было, и мысль, что он бросит любимое дело и уедет с тобой растить ребенка... заставила меня вспомнить свою жизнь. История повторялась. В тот момент я снова поругался с твоей матерью, и мы сделали важное открытие в Акротири, а моя дочь хотела увезти моего любимого студента. Поэтому я решил поступить эгоистично, и когда ты оставила Джонатану письмо, я забрал его и спрятал.