Федор Федорович и вообще-то терпеть не мог свою тещу, по многим причинам, но особенно, до зубовного скрежета, его раздражали некоторые ее словечки, такие как, например, «сюсюрики» и производные от него, а еще «кукусики». В устах тещи эти слова могли означать все что угодно. Иной раз, когда к Шурке приходил кто-то из детишек и они не в меру резвились и шумели, теща говорила снисходительно: «Ну и что? Пусть кукусики посюсюрятся!» Федор Федорович готов был ее убить. Впрочем, теща отвечала ему взаимностью. И за глаза говорила о нем «серость непроцарапанная!». Она была твердо уверена, что дочь ее достойна куда лучшего мужа, более богатого, более гламурного, или, по крайней мере, знаменитого.

Утром Федор Федорович тщательно побрился. И вышел из дому за полчаса до назначенного времени, хотел по дороге купить цветы. Он подумал, что старой женщине это будет приятно. Интересно все-таки, почему Вера отказалась ехать на юг? Он как-то слабо верил в запрет врачей. Скорее уж у нее какой-то роман и она жаждет сбагрить мужа и дочку. Ну что ж, сделаю вид, что поверил. А поехать к морю вдвоем с дочкой – просто идеальный вариант. Он думал обо всем этом как-то отстраненно, холодно. Как-то это все, вероятно, неправильно… Неправильно не ощущать даже укола ревности, разве что легкую брезгливость… которая, впрочем, не помешала ему вчера днем, а потом еще и ночью воспользоваться своими супружескими правами. Нужна женщина, так почему бы и нет?

– Федор Федорович? – донеслось из-за двери.

– Да! Елизавета Марковна, это я!

На пороге стояла пожилая женщина со следами былой красоты на безнадежно увядшем интеллигентном лице и неуверенно улыбалась.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста, в комнату. О, вы с цветами… Это мне? Как мило… Хотите кофе?

– С удовольствием, – неожиданно для самого себя согласился Федор Федорович.

– Садитесь, прошу вас! Какой вы большой, просто Илья Муромец!

– Да что вы! – рассмеялся Федор Федорович. – Ну на Илью Муромца я все-таки не тяну, хотя бы уж потому, что сидеть на печи тридцать лет и три года для меня неприемлемо. Но за сравнение спасибо!

– Минутку, и я подам кофе!

Хозяйка вышла из комнаты. Федор Федорович огляделся вокруг. Комната была обставлена старомодно, но очень уютно. На стенах картины и фотографии в большом количестве, шелковый абажур над круглым столом и всюду книги, книги… Ему вдруг стало хорошо здесь. А почему – пойди пойми.

Вскоре вернулась хозяйка с подносом, на котором стоял фарфоровый кофейник, чашки, сахарница и сливочник.

– Вот, прошу вас! Ох, я растяпа…

Елизавета Марковна вынула из старинного буфета красного дерева вазочку с печеньем.

– Ох, я уж и забыл, что существуют такие кофейники! Здорово! Спасибо!

Она налила в изящную чашку кофе.

– Берите сахар, сливки…

– Благодарю вас, но я предпочитаю черный кофе.

– Ну как вам будет угодно, а я люблю со сливками и сладкий…

– Елизавета Марковна, у вас так хорошо, уютно, что я чуть не забыл, зачем, собственно, явился. Вот! – он протягивал ей пухлый конверт. – Юра просил вам передать.

– А что это? – слегка испуганно спросила старая женщина.

– Это деньги. Десять тысяч долларов.

– Что? Вы с ума сошли?

– Да я-то здесь при чем? Юра сказал, что они с вашим сыном когда-то договорились… Если с кем-то из них что-то случится, во что бы то ни стало помочь матери.

– Боже мой! Они об этом думали? – по щекам ее катились крупные слезы. – Но это же огромные деньги…

– Да, сумма существенная…

– Но что же мне с ними делать? – растерянно спросила Елизавета Марковна.

– Ну, для начала поменять какую-то сумму на рубли, а остальное лучше все-таки положить в банк.

– Боже мой! – она сжала пальцами виски. – Но в какой именно? Я совсем не разбираюсь… Кругом только и слышишь – тот банк прогорел и этот…

– Есть еще вариант – снять в банке ячейку и хранить там. Вы теряете проценты, но зато это без риска. И еще совет. Ни одной живой душе не говорите об этих деньгах.

– Знаете, Федор Федорович, я просто в панике…

– Елизавета Марковна, не нужно паниковать! – улыбнулся Федор Федорович. – Вы сейчас хорошенько спрячьте деньги и подумайте до понедельника, как вы ими распорядитесь.

– А в понедельник?

– А в понедельник, если угодно, я за вами заеду и помогу вам либо открыть счет в банке, либо снять ячейку.

– Боже мой, вы так любезны…

– Просто когда у женщины появляются деньги и это приводит ее в панику, то она нуждается в некотором разумном руководстве, – ласково улыбнулся Федор Федорович.

– Вы чудесный человек, Федор Федорович! – и она погладила его по руке.

– Я думаю, с вами мало кто согласился бы.

– А ваша жена?

– О, она в последнюю очередь! – рассмеялся Федор Федорович.

Елизавета Марковна очень пристально смотрела на него.

– Хорошо, Федор Федорович, я сделаю так, как вы советуете, и если вас это не слишком затруднит, я с удовольствием приму вашу помощь. И прошу вас, передайте Юре мою бесконечную благодарность. Вы скоро его увидите?

– Не знаю еще. Я приехал в Москву за новым назначением.

– Ох, я даже не спросила от испуга, чем, собственно, вы занимаетесь.

– Строительством газопроводов.

– О, кажется, сейчас это весьма актуально?

– Это всегда актуально, дорогая моя Елизавета Марковна. Я, пожалуй, пойду и позвоню вам в воскресенье вечером. А кофе у вас отменный!

Машина Федора Федоровича стояла в гараже на даче, поэтому он вызвал такси. Хотелось поскорее увидеть дочку, но мысль о встрече с тещей, особенно после визита к Елизавете Марковне, внушала глубокое отвращение. Знала Вера, что не стоит знакомить меня с матерью до свадьбы, чуяла. А я ведь не женился бы на ней, если б заранее познакомился с будущей тещей. Но тогда у меня не было бы моей Шурки… И так как он не привык тратить время зря, то достал телефон и углубился в изучение возможностей туристического рынка. Куда бы поехать с дочкой? Турцию и Египет он отмел сразу. Пожалуй, наиболее приемлемым вариантом был Кипр. Хотя сейчас, конечно, поздновато, все путевки наверняка расхватаны уже, но если обратиться к Ксении в министерстве, она поможет. У них там всегда есть какие-то варианты, бронь, то, се…

Машина остановилась. Приехали!

Калерия Степановна возилась в саду.

– Добрый день, Калерия Степановна!

– А, зятек! Соизволил прибыть… Ну здравствуй!

– А Сашурка где?

– Да у подружки, тут за три дома.

– Скоро придет?

– К обеду должна.

– Я ей позвоню.

– А она телефон забыла, растеряха.

– Пойду схожу за ней.

– Да не стоит, пусть с подружкой посюсюрится, сама придет. Ну, надолго к нам пожаловал, кукусик?

Федор Федорович скрипнул зубами. Сколько раз он просил не называть его кукусиком!

– Не знаю еще, может и навсегда.

– Нешто тебя с работы погнали?

– Не дождетесь! Я вот что хотел спросить: что там у Веры со здоровьем? Она мне сказала, что врачи не разрешают ей ехать сейчас на юг.

Глаза у тещи хитро блеснули.

– Ага! Точно. Они там у ней какую-то бабскую хворобу насюсюрили… Лечится. Просто в ближайшие месяцы сюсюриться на юге не советуют.

– Понял. Ладно, пойду машину погляжу.

– Вот-вот, пойди, кукусик, погляди…

Я хочу ее убить! И любой суд меня оправдает!

Его любимая коричневая «Вольво» стояла в гараже. Он сел и вдруг ощутил какой-то чужой запах. Вера машину не водит, и это не был запах женских духов. Это был явный запах табака. Федор Федорович бросил курить уже пять лет назад и запах табака распознавал на раз. И какого черта я все это терплю? Из-за дочки? Но ведь она растет и скоро начнет понимать всю лживость этой семьи. И надо ее спасать от кукусиков и сюсюриков. Но что я могу? Впрочем, я многое могу, уйти из дома, снять квартиру, забрать дочку и машину, квартиру и дачу оставить этим бабам, найти для дочки хорошую няню… Это все вполне реально. Работы мне в любом случае предстоит непочатый край. А возвращаться каждый божий день и слышать вранье жены, а по выходным сюсюриться с тещей? Нет, не могу больше! Он опять заскрипел зубами. Ладно, пока не определюсь с работой, никаких шагов предпринимать не стану. А вдруг меня пошлют на какой-то новый объект? Хорошо бы… Встреча в министерстве назначена на вторник. Вот и поглядим.