– Проклятие! Как такое возможно? Неужели я по-настоящему умер?

Сначала он раздавлен в лепешку, потом снова проходит все семь стадий, но в другом порядке: ярость, отрицание, согласие, смирение, печаль, торг, шок.

– Так не бывает! Я еще слишком молод, чтобы умереть!

– Смотрите на вещи позитивно, мистер Уэллс. Ну, не знаю… Считайте, что вы избавились от всего лишнего, мешающего, ломкого и сохранили только главное – дух.

– Выходит, это все, конец?.. Я больше не смогу писать…

– В добрый час. Наконец-то до вас дошло.

Он в полной растерянности падает в кресло.

– Какой кошмар!

– Теперь все будет иначе.

– Я мертв, ну и ну! Мертвый, мертвый, мертвый! По-настоящему мертвый!

– Рано или поздно это происходит с каждым… С вами это случилось сегодня, сейчас, здесь. Меня это тоже настигнет. Позже, в другом месте. Я не тороплюсь.

Он рывком вскакивает и заглядывает в ее лицо, повернутое к окну. Только сейчас он понимает, что она с самого начала не смотрит ему в глаза.

– Но вы со мной разговариваете, хотя вы живая. Как так получается?

– Я немного отличаюсь от других…

– Отличаетесь?..

– Я медиум. Я могу вас слышать, но не видеть, потому на вас и не смотрю. Я даже не знаю, где вы сейчас находитесь, просто очень четко чувствую ваше присутствие в поле моего ближнего восприятия.

– Почему вы хотите мне помочь?

– Я стала медиумом благодаря вам, после чтения вашей книги «Мы, мертвецы». Впервые в жизни меня по-настоящему захватил роман, это стало откровением. Я закрыла книгу в уверенности, что нашла свой путь. Теперь я зарабатываю на жизнь разговорами с усопшими. Могу вам гарантировать, что в этом своеобразном профессиональном секторе рынок все больше процветает… В некотором смысле я тоже знаменитость. По крайней мере, в этом квартале.

– Как вас зовут?

– Люси. Люси Филипини.

– Никогда не слышал это имя. Для медиума вы слишком молоды.

– Мне двадцать семь лет. Не пойму, какое отношение это имеет к возрасту.

– Я всегда думал, что медиумы – густо накрашенные, толстые старухи в черном, увешанные драгоценностями.

Выражение лица Люси внезапно меняется, как будто она заметила что-то неожиданное.

– Погодите, погодите… – бормочет она, щурясь.

– В чем дело?

– Повторите то, что только что сказали.

– …толстые старухи в черном… – повторяет Габриель, не понимая, куда клонит Люси.

– Так и есть, мне не почудилось. У вашего голоса есть легкое эхо. Я знакома с этим явлением. Возможно, вы не полностью мертвы. Где вы живете?

– Прямо на этой улице, чуть подальше. Дом двадцать один. А что?

– Возможно, еще не поздно. Иногда остается шанс вмешаться и все изменить. Судя по вашему голосу, это как раз такой случай. Давайте проверим. Нельзя терять времени, скорее к вам!

Она пускается бегом, высоко подобрав цветастую юбку. Габриель бросается за ней следом, обуреваемый безумной надеждой, что он еще немного жив…

Им преграждает путь бронированная дубовая дверь квартиры Габриеля. Проблема: у него нет ключа. Он одет, в чем убеждается, оглядев себя с головы до ног, но карманов у него нет, а значит, нет при себе ни связки ключей, ни удостоверения личности, ни кошелька, ни смартфона. Ровным счетом ничего.

– Было бы хорошо, если бы у вас была привычка прятать ключ под половиком, – шепчет Люси. – Ну как?

– Вынужден вас огорчить. До этого момента мне не приходило в голову, что ключ понадобится в день моей смерти.

– Мотайте на ус для следующих жизней. Припрятанный где-то запасной ключ может пригодиться в исключительной ситуации. У вас есть план В?

– Что, если дождаться приходящую горничную? Судя по стрелке часов, Мария-Консепсьон скоро пожалует. Если нет, можно будет вызвать пожарных, чтобы выломали дверь.

– Неплохая мысль… Но сами вы можете пройти сквозь нее прямо сейчас, вы ведь нематериальный дух.

Габриель Уэллс спохватывается, что еще не обзавелся этим полезным рефлексом: двери остаются для него психологической преградой. Набравшись смелости и закрыв глаза – как будто из боязни повредить зрачки дубовой щепой и бронированным листом в двери, – он преодолевает преграду.

Он отдает должное своему умению проходить сквозь стены, а в следующую секунду наполняется торжеством: от духа, проникающего сквозь материю, ничего не укроется!

Попав к себе в квартиру, он торопится в спальню.

На кровати развалилось его тело. Оно лежит на животе, голова повернута вправо, глаза распахнуты, язык высунут.

«Вот, значит, какой я…» – неприязненно думает писатель, впервые увидевший себя со стороны.

Он разглядывает себя под углами, прежде недоступными даже при помощи зеркала: вот затылок, вот макушка…

Его посещает любопытная мысль.

Мы обращаем внимание на свое тело, только когда испытываем боль или физическое удовольствие. Врастающий ноготь напоминает о росте ногтей, гастроэнтерит – о существовании кишок; когда же не происходит ничего особенного, все это проходит мимо нашего внимания. А ведь иметь тело – это невероятно! Только сейчас, видя его во всей полноте, я отдаю себе отчет в том, как мне везло, что у моего духа была эта оболочка».

Габриель подносит палец к своему глазу и протыкает его. Он трогает свой рот, преодолевает барьер зубов и языка. Он погружает руку в свой череп, потом резко, но бесшумно выдергивает ее из собственного мозга.

Он подносит эктоплазменное лицо к своему лицу из плоти и видит ресницы, суховатую роговицу, поры, неподвижные ноздри, тщетно пытается себя ощупать. Проникая под собственную кожу, где ему вздумается, он понимает, что теперь всем этим предстоит заняться живым.

Он возвращается к двери, за которой ждет молодая женщина-медиум.

– У меня открыты глаза. Похоже, я не дышу.

– Это ничего не значит. Я уже попыталась вызвать пожарных, но все номера заняты, надоело слушать автоответчик. Думаю, не вы один сегодня решили умереть. Что-то стряслось: может, покушение, может, сильный пожар, а может, слишком много кошек залезли на деревья и там застряли.

Приходится ждать горничную. Но Мария-Консепсьон, явившись, исполнена подозрений и не желает впускать в квартиру незнакомку. Той приходит на помощь Габриель Уэллс.

– Скажите ей, что вы из числа моих друзей и что забыли вчера у меня дома свой мобильник. Так уже бывало…

Люси следует инструкции, и горничная, преодолев свою недоверчивость, уступает, отпирает три сложных замка в толстой бронированной двери и скрывается в кухне.

При виде внушительной системы охранной сигнализации медиум говорит себе, что хозяин квартиры – слегка параноик. Ее взгляду открывается типичная для бульваров шикарных округов просторная квартира. В гостиной ее встречают черно-белые портреты голливудских звезд – Лиз Тейлор, Греты Гарбо, Одри Хепберн; но больше всего здесь крупных фотографий актрисы Хеди Ламарр в наряде принцессы.

– Она ваш главный идол? – интересуется Люси.

– Хеди Ламарр – красивейшая на свете женщина всех времен, – отвечает не терпящим возражений тоном Габриель Уэллс.

– Может, это с моей стороны самонадеянно, но у меня впечатление, что мы с ней похожи.

– Если не возражаете, у меня есть дела поважнее, чем гадание о сходстве. Быстрее, я здесь. Идите за мной.

Медиума разбирает любопытство, она не может не смотреть по сторонам. В библиотеке сотни книг с написанными от руки этикетками: здесь исторические фолианты и поваренные книги, мифология и древняя духовность, классическая поэзия и современный роман, юмор и научная фантастика, сборники фантастических рассказов, классическая драматургия, математические загадки, альбомы фотографий, книги по магии.

Габриель торопится, и она идет на его голос в спальню.

– Сюда! Скорее!

В коридоре Люси замечает фотографии современных французских актрис, некоторые с посвящениями и подписями: «В память о чудесном уик-энде с тобой, Габи», «Напиши мне сценарий, и я покажу тебе все, что умею», «Сделай из меня звезду», «Габи, на всю жизнь». И вокруг всей этой ерунды – сердечки и войлочные смайлики.