Не особо торопя гнедого, одолел путь не в пример быстрее, нежели пешком. И не устал! Но вот добраться без приключений не удалось. Когда выехал за городскую черту, миновал Чертову стену и въехал в перелесок, после которого начиналась дорога в усадьбу, увидел троих оборванцев, отбиравших корзинку у старухи. Мне не пришлось особо вглядываться, чтобы узнать Курдулу. Кухарка отчаянно сопротивлялась, но где ей против троих мужчин с дубинами…

– Гневко! – слегка прижал я колени к бокам коня, и он вмиг перешел с рыси на галоп.

Первого грабителя гнедой смахнул с пути, словно муху, второму я без затей разрубил голову. Третий, оказавшийся проворнее остальных, пустился бежать, но далеко не ушел – меч можно метнуть, а с клинком между лопаток далеко не убежишь.

Соскользнув с седла, я подбежал к старухе. Голова окровавлена, одна рука повисла словно плеть. Но жива. И что удивительно, в сознании и уже пытается встать на ноги.

– Лежи-лежи, – удержал я кухарку. – Давай-ка руку. Ну-ка, пальчиками пошевели…

Рука не сломана – это хорошо. Ушиб пройдет, а в ее возрасте переломы срастаются с трудом.

– А теперь глазки открой… Молодец!

Зрачки обычные, не расширены. Значит, дубинка попала вскользь. А если и есть сотрясение мозга, то небольшое.

– Гневко! – подозвал я коня.

Гнедой был занят. Обнаружив, что первый из разбойников подает признаки жизни, привстал на дыбы и припечатал его копытами. Убедившись, что дело сделано, подошел ко мне, повернувшись боком, на котором висела баклага с водой.

Я всегда вожу с собой воду. Пить из первого попавшегося ручейка, а уж тем паче из реки может только самоубийца. Добрая четверть новобранцев погибает не от стрелы или меча, а от кровавого поноса. Посему опытные солдаты предпочитали утолять жажду либо легким вином, либо пивом. Мне, не переносящему на дух ничего спиртосодержащего, приходилось искать чистый родник или кипятить воду. Помнится, в начале военной карьеры это вызывало насмешки, потом недоумение, а потом и уважение. Медная баклага, луженная оловом, мне обошлась по стоимости среднего меча, но она того стоила. Вот и теперь – где бы я искал воду, если бы не баклага?

Напоив старуху и дав ей умыться, пошел за мечом. Вытащил, почистил лезвие и конечно же не удержался, чтобы не посмотреть – а нет ли у незадачливых грабителей чего-нибудь стоящего? Возможно, кто-то меня и осудит, но все, что взято в бою, – боевые трофеи. Но если вы попытаетесь обобрать мертвеца, убитого не вами, – это уже мародерство.

Ничего дельного не нашел. Ножи из сырого железа, кривые дубинки. В общем-то какие-то деньги можно выручить и за это, но тут я вспомнил, что собирать пфенниги мне теперь не нужно.

Возвращаясь, услышал, как воспрянувшая духом Курдула выговаривает жеребцу:

– Ну разве так можно? Ну подъехали бы, разогнали. А вы… Наскочили и зарубили. А ты тоже хорош! Хрястнул копытом – и вся недолга! Весь в хозяина.

Гневко слушал, время от времени презрительно фыркая, мол, говори, говори, но что бы с тобой было, если бы не мы?

– Не помешаю? – осведомился я.

– Жестокий вы человек, господин Артаке, – поджала губы кухарка.

Я не стал спорить и что-то доказывать. Зачем? Спросил:

– До дома дойдешь? Ну, коли сможешь, берись за стремя да пошли потихоньку. На коня я тебя сажать не буду, не усидишь.

Не стал говорить, что гнедой не понесет на себе чужака, пусть это и раненая старуха.

– Ох, а корзинка-то моя где? – всполошилась стряпуха. Увидев, что от корзинки, по которой кто-то прошелся – не то грабители, не то конь, – остались одни лохмотья, а миски с остатками нашего завтрака превратились в черепки, горько вздохнула. Кажется, уже собралась порыдать, но, посмотрев на меня, передумала.

Мы шли медленно. Курдула держалась за стремя, а с другой стороны ее поддерживал я. Стряпуха обошлась бы и без моей помощи, но мне бы тогда пришлось сесть в седло. Будь кухарка здоровая – сел бы, а так как-то неловко. Надо начинать привыкать.

– Они меня у торговца сырами углядели, – рассказывала кухарка. – Гномий-то сыр только богатые люди берут. И я-то, дура такая, не догадалась, что худое удумали. Видела ж их. Ну, оборванцы и оборванцы. Кто ж знал, что грабители?

– А что бы сделала, если бы догадалась? – усмехнулся я.

– Стала бы ждать кого, чтобы идти не одной. Из наших деревень народ все время туда-сюда ходит. Дождалась бы, да и пошли бы.

– Так и ограбили бы всех вместе, – усмехнулся я.

– Не, эти разбойники трусоватые. Они лишь на одиночек нападают. Нападали, – поправилась Курдула. – Троица эта, она тут давно промышляла.

– А что, их разве никто ловить не пытался? – удивился я. – Городская ратуша куда смотрит? Где власть-то ваша?

– Если бы они в самом Вундерберге промышляли, их бы давно поймали и повесили, – пояснила кухарка. – Но они же нарочно тут обустроились. С тех пор как госпожа Йорген земли заложила, за порядком никто и не следит. Господин Мантиз в городе, чего ему сюда ездить? Он один раз в год своего помощника посылает, за рентой.

– Безвластие, получается?

– Теперь вы и будете власть. Мужики, как узнали, что в усадьбе хозяин появился, очень обрадовались. У нас почитай пять лет как никакой власти. Ни суд вершить некому, ни воров-душегубов ловить. Чья земля – у того и власть.

Я замолчал, переваривая очередную новость. Мало мне забот с домом и хозяйством, так придется еще и во все сельские дела впрягаться? А с какой стати?

– Подожди, голубушка, – попытался я выяснить истину. – Земля, допустим, моя. Но крестьяне-то свободные. Они эту землю просто в аренду берут. Почему они сами свою власть не выберут? Ну, там, старосту или еще кого.

– Ну, старосты у нас в каждой деревне есть. Они арендную плату собирают, за порядком следят – чтобы дома в чистоте блюли, дороги. Опять же, общинные земли есть – лес там, выгоны для скота, которыми все пользуются. Нужно следить, чтобы лес рубили по правилам, а иначе без дерева остаться можно, да чтобы пастухов вовремя нанять. Мало ли что они свободные. А дома-то стоят на вашей земле. И пашут они вашу землю. Тут уж все как раньше. Ну, разве что продать вы никого не можете, до смерти запороть никого нельзя. Опять-таки без согласия общины повесить никого не вправе.

– Получается – до смерти запороть не могу, но выпороть вправе?

– А как иначе? – удивилась стряпуха. – Вы же суд будете вершить, а там без порки никак нельзя. Вон, на той неделе Герхард своему соседу Юзефу два зуба выбил. Он уже прибегал, спрашивал, когда к хозяину на суд Герхарда тащить? Можно и штраф назначить, но лучше розги. От штрафа-то вся семья пострадает, а от порки – только задница.

– А скажи-ка, Курдула, – решил я пошутить, – в первую брачную ночь невест к хозяину не приводят?

К моему удивлению, кухарка отнеслась к моей шутке всерьез.

– А тут, господин Артаке, даже не знаю, чего и сказать. При господах Йоргенах такого не было. Госпожа бы не позволила. А раньше – было. Да, точно было. Но коли господин невесту в первую брачную ночь берет, то должен ей на хозяйство денег дать не меньше талера.

– Получается, девственность стоит талер! – хмыкнул я.

– Да какая сейчас девственность! – захохотала старуха. – Уже до свадьбы по сеновалам да по кустам лазят. На свадьбу порой идут – у невесты брюхо на нос лезет, в девках, в подоле приносят. Куда это годится? Нет, многие, конечно, себя блюдут, – поправилась Курдула. – Но в наше время девство все берегли, поголовно! Подожди-ка, господин Артаке, – забеспокоилась кухарка, переходя на «ты». – А ты не право ли первой ночи хочешь?

– Нет, не хочу, – засмеялся я.

– Вот и правильно, – выдохнула старуха с облегчением. – Иначе никаких талеров не напасешься. Девство – оно что? Тьфу. Сейчас есть, а потом нет. А на талер можно корову купить. Вот, поживете немного, женитесь. Вы, конечно, человек уже не молодой, но не старик еще. По вам видно, что силы девать некуда, на двух молодых хватит.

Под разговор я и не заметил, как мы дошли до усадьбы. В отличие от вчерашнего утра тут суетились люди – ставились леса, а на крыше разбирали черепицу.