КОМИССАР: Конечно, можно. Вот, держи (протягивает слегка увеличенный в размерах кассетный магнитофон с кучей всевозможных рычагов и кнопок). Это наподобие используемых здесь так называемых «омутов памяти», только более современная модель нашего производства. Я сейчас включу запись, а тебе надо будет чётко подумать, какую песню ты хочешь туда записать, и она запишется. Кассеты перешлю в Москву вместе с текстами, а там уже разберутся.
Кадр мигает, Гарик всё так же сидит возле магнитофона, только рядом уже стопка полностью записанных кассет.
ГАРИК: Всё, тащ комиссар. Вроде все песни, какие знал, я передал.
КОМИССАР: За столь весомый вклад в развитие советской культуры тебе могли бы и Ленинскую премию выписать, будь ты собственно автором всего этого.
ГАРИК: Оно мне надо, тащ комиссар? Нужна мне вся эта публичность, как ежу футболка.
КОМИССАР: Правильно, наш человек. Кстати, думай пока над деталями своей биографии, как ты у нас в Союзе будешь себя называть. Сам понимаешь, если про настоящее свое имя и происхождение скажешь, кому не положено, так у нас же и окажешься, только в ином качестве. Кстати, с Днём Октябрьской Революции тебя, наверное, и забыл уже, что за день такой.
ГАРИК: Почему забыл? Просто у нас не то чтобы сильно этот праздник праздновали последнее время, помните, что я Вам говорил. Где-то после девяносто первого отменили сразу, тем же прибалтам или западэнцам любое упоминание о коммунизме было как серпом по яйцам, где-то, как в Белоруссии, продолжали отмечать, как и было, в России вместо седьмого праздник сделали четвёртого, под что подвели годовщину изгнания поляков из Москвы.
КОМИССАР: Вот как, значит, завернули.
ГАРИК: Так народ все равно седьмого числа праздновал. Как и День Победы девятого мая. У нас, в отличие от загнивающей Европы, хорошо помнили, кто и как немца остановил. И парады каждый год проводили, даже несмотря на перемену власти. Впрочем, под конец до российского руководства дошло, что на западе друзей нет, есть только враги.
КОМИССАР: А у них что было? Вместо парадов Победы, да и вообще военных?
ГАРИК: А у них вместо парадов Победы проводились парады петухов. И воинствующая петушня там считалась главным достоинством так называемого «дэмократического» общества.
КОМИССАР: Так им же под нарами место, петухам этим! У нас же их на пятнадцать лет сажают сразу!
ГАРИК: Ясен пень, что под нарами, и есть им полагается дырявой ложкой… я тут этот обычай тоже с успехом внедряю, вон, Септима подтвердит.
КОМИССАР: Она и подтвердила. Когда всем студиозусам одного из факультетов, где по странному совпадению учится большинство отпрысков родовитой аристократии, неизвестные перед завтраком просверлили дырки во всех ложках и всех тарелках. Ничего не напоминает?
ГАРИК: Всё справедливо, тащ комиссар, ежели кто много кукарекает не по делу, так пусть и сидит под нарами. И аристократическое происхождение тут роли не играет, читал я во времена оны, что как раз среди британских лордов петушня была скорее нормой, чем исключением.
КОМИССАР: Они и здесь ничуть не лучше. Насилуют, унижают, подкупают, запугивают сплошь и рядом, беспредельщики, мать их… По нашему закону они бы лет так по двадцать каждый получил железно, а кто-то и на вышак бы нарвался.
ГАРИК: Кое-кто и нарывается, о печальной участи неких Северуса Снейпа, Гилдероя Локхарта и Питера Петтигрю должны были Вам сообщить.
КОМИССАР: Знаем про таких. Молодец, Гарик Вованыч, не трусишь! Наш человек! Только вот троих ты убрал, а остальные?
ГАРИК: А остальные, если не оторвут рабочий орган от стула, то через год, максимум два, получат на свои головы очередную резню. Причем аристократы будут в большинстве своем среди тех, кто придет резать.
КОМИССАР: Ясно. Мразь везде одинакова.
ГАРИК: О чём и речь, тащ комиссар. Только у нас в России родовитых дворян, бояр и прочих дармоедов в основной массе своей свели под ноль в семнадцатом году, а товарищ Сталин оказался абсолютно прав, что так называемую «элиту» нужно периодически чистить. В моей прежней истории чистки прекратились после пятьдесят третьего, как Вождя не стало, и в итоге этих «элитариев», мать их, расплодилось столько, что страна их не выдержала. А на её обломках «элиты» развелось еще больше. Потому и сидели вечно в заднице. Анекдот в своё время у нас ходил, рассказать?
КОМИССАР: Ну, давай.
ГАРИК: Спрашивают у армянского радио: «Почему из продажи исчезли пыжиковые шапки?» Ответ: «Потому что олени размножаются в арифметической прогрессии, а партийная номенклатура – в геометрической. Отстрел же последней не производился с пятьдесят третьего года».
КОМИССАР: Зрели в корень (смеётся). Так что ты предлагаешь применительно к текущему моменту?
ГАРИК: Если быть честным, то судьба БРИТАНСКОЙ аристократии меня не волнует совершенно. Всех этих благородных лордов и сэров можно с чистой совестью пускать в расход. Количество дворянских семей, которые будут за наших, можно сосчитать по пальцам, сапог не снимая, и всех их со чады и домочадцы, как говорится, можно вывезти из страны, вон, на борту «Ленина». Оставшиеся места раздать выходцам из простого народа, кто не побоится ехать в Россию и жить честным трудом, не кормя при этом благородных мерзавцев.
КОМИССАР: А не думаешь ли ты, что таким образом нам могут засланного казачка подкинуть?
ГАРИК: Думал, тащ комиссар, но борьба с таковыми – больше по Вашей части. Уверен, что методики фильтрации у Вас имеются. В том числе и те, что на волшебников.
КОМИССАР: Имеются, тут ты, Гарик Вованыч, прав. И проверить пароход в принципе особого труда не составит. Даже лучше это будет сделать на посадке, как паспорта в аэропорту проверяют. Так и сделаем. Посмотрим, чем тут этот твой чемпионат закончится, а там видно будет. Ладно, иди, учись, студЭнт…
Гарик покидает кабинет чекистов и возвращается в замок.
ГАРИК (себе под нос): Хоть глоток свободы ухватил, как со своими пообщался. Авось и впрямь вернусь домой...
СЬЮЗЕН: Ну что? О чём там тебя спрашивали?
ГАРИК: Песнями интересовались, что я вам по вечерам пою. Спрашивали, откуда взял.
СЬЮЗЕН: Вот видишь, Гарри! Среди русских получишь признание.
ГАРИК: Знаешь, Сью, мне все оно едино, только бы никто не трогал. Вспомни, что говорят по поводу того, как я Риту Скитер отбрил.
ДАФНА: О да, такого она ещё не получала. Свежий номер «Пророка», как сказал мне папа, прямо-таки сочится желчью по поводу необычайной холодности приема, оказанного ей в школе.
ГАРИК: Ну и хрен с ней, языком болтать – не мешки ворочать (все смеются). А ещё раз прилетит – ещё раз отбреем. Даже русский директор удивлялся, откуда я такие слова знаю, какими эту самую акулу пера посылал куда подальше.
ДОРА: И всё-таки лихо ты её! Мне тут тоже сказали, что ты её обложил, причем так, что она вылетела из замка, будто за ней гналось стадо злобных быков.
ГАРИК: Ну и пусть канает отсюда!
ДОРА: Ты плохо её знаешь, она не одному магу кровь попортила. Вот увидишь, она за тебя ещё возьмётся.
ГАРИК: А следом за неё возьмусь я, и тогда мы ещё посмотрим, кто, кому и чего попортит.
ДОРА: Даже так? Зная твою изобретательность, я уже начинаю бояться.
ГАРИК: Вот-вот, бойтесь меня! И да убоятся борзые духом, ибо огребут они!
Кадр меняется, на какое-то время мы видим, как Рита Скитер, прибыв в замок ещё раз, превращается в жука и летит в хаффлпаффское общежитие разузнать что-нибудь о личной жизни Гарика, но наглатывается дихлофоса и подыхает. Новый кадр с надписью «Две недели спустя». Гарик снова на пароходе, в кабинете чекистов.
КОМИССАР: Вот что, поэт-песенник... (достаёт и показывает Гарику официально выглядящую бумагу с гербом СССР и подписью «В.В.ПУТИН»). По поводу твоих песен. Сказало мне моё начальство, чтоб тебе передал. То, что у тебя отметкой «Любэ» помечено, можешь петь, сколько влезет. Эти песни годятся в любое время. Тексты и расшифрованные записи решено передать тем же, кто их спел у тебя. Один раз у Расторгуева получилось – получится и ещё раз. Пока у них еще только три альбома вышло, «Зона Любэ» самый свежий, этим летом записали. То, что «ДДТ», так мы, конечно, Шевчука нашли. Наши люди что с ним, что с другими такими же коллективами давным-давно работают. Что, удивился?
