Странно все-таки любовь действует на людей... Теперь, когда Яшка говорит об Оле, он уже не вешает голову и смоляной чуб не падает ему на глаза. А на днях он сказал Тоське, что на будущий год непременно поступит в институт, а пока станет готовиться к экзаменам. Нет, пусть Тоська не думает, работа ему по-прежнему нравится, но теперь ему одного крана мало, хоть с него и далеко видно...

Боже мой, разве могла Тоська услышать от Яшки такие слова прежде? Да никогда. Словно Яшка теперь не Яшка, а совсем другой человек. И с ней творилось такое же.

Ну, пусть не совсем такое же, немножко медленнее и недоверчивее все это было у Тоськи. Ей все казалось, что Олег просто так пишет, да ведь так оно и было - письма приходили хорошие, товарищеские, дружеские, наконец, и ничего больше. И все-таки Тоська была готова признаться, что Олег - хоть и виделись они только несколько часов, и не писал он ей никаких нежных слов, - стал для нее не просто знакомым солдатом. Она, мало знавшая о нем, нарисовала себе образ доброго, сильного и хорошего человека, пусть некрасивого, как она, но, может, именно поэтому и близкого ей...

В последнее время, особенно после письма, где Олег писал о том, как спас Сережу, ее будоражило неясное волнение. Она чувствовала, что должна что-то сделать, как-то переменить свою скучную жизнь.

Но что сделать и как переменить жизнь - она не знала и втайне завидовала Яшке, который каждый день провожал свою прекрасную "незнакомку" и которому мало теперь оказалось его огромного подъемного крана.

Яшка вдруг увлекся фотографией. Щелкал Тоську, улицу, "Поля Робсона", который уже расцвел. А ночами сидел у красного фонаря и печатал карточки. Потом принес блестящую трубу, с полметра, наверное, длиной и привинтил к ней фотоаппарат.

- Видала? - сказал он Тоське. - Телеобъектив. За километр снимать можно.

Тоська поудивлялась Яшкиному увлечению, но не придавала ему значения до тех пор, пока Яшка не показал ей пачку фотографий. На всех была одна и та же симпатичная очень девушка. Это и есть, оказывается, Оля. И Яшкино увлечение фотографией было ради этого - чтобы снять Олю.

Яшка с той трубой, с телеобъективом, спрятался на крыше напротив Олиного дома и лежал там целый вечер на холодном железе, и когда появлялась Оля, он ее фотографировал.

Тоська посмотрела снимки, разглядела внимательно Яшкину Олю, которую он сфотографировал и так, и этак, - прямо в лицо, и со спины, и сбоку, а на другой день неожиданно для себя пошла в аэроклуб.

Ее назначили на медицинскую комиссию, дня три она ходила по врачам, те крутили ее, вертели - Тоськина фигура, видно, не очень-то нравилась им, но сердце ее стучало исправно, была она крепкая и здоровая, и после долгих мытарств с составлением автобиографии и фотокарточками Тоську зачислили в парашютную секцию.

Олегу, конечно, она ничего не написала, решила, что напишет, когда прыгнет хотя бы раз, но до этого было еще далеко, сначала предстояло пройти теорию, изучить парашют, попрыгать с вышки...

Нюра, когда узнала, только всплеснула руками, Нина Ивановна осуждающе покачала головой, мать - запричитала и заплакала. Один Яшка не удивился, будто догадывался, что так все и должно было быть. Он кивнул головой, сказал, что Тоська молодец, и конечно, для Олега это будет приятная неожиданность. Он рано ушел домой, наверное, опять фотографии печатать, и Тоська одна полила гладиолусы и любимого "Поля Робсона".

Все теперь было хорошо у Тоськи. По вечерам она ездила в аэроклуб, изучала теорию и парашют, смотрела учебные фильмы и со страхом думала о том дне, когда ей придется прыгать самой. Вернувшись из аэроклуба, Тоська садилась писать Олегу - на письмо у нее теперь уходило вечера два, а то и три, и на почту она приносила тугие, толстые конверты.

Письма от Олега тоже шли регулярно, и каждую его строчку Тоська перечитывала по нескольку раз.

По-прежнему дважды в неделю, а то и чаще она поднималась с заказным письмом в пятьдесят первую квартиру, сняв туфли у порога, проходила в комнату и, пока листала книжицу в зеленых корочках и протягивала хозяйке, чтобы та расписалась, не спускала глаз с ее красивого, спокойного лица.

Но странную вещь заметила за собой Тоська: возвращаясь от красивой женщины мимо зеркальной витрины гастронома, она смотрела на свое отражение без прежней боли и горечи. А когда начались спортивные тренировки в их секции, она и совсем перестала глядеться в эти зеркальные витрины: Тоська чувствовала в себе необычайную силу и бодрость. И теперь она, глядя на Алексееву Т. Л., восхищалась ею, но иногда думала с этакой подковыркой: а сможет ли красивая женщина прыгнуть с парашютом?

Мысль эта самой ей казалась смешной: зачем Алексеевой Т. Л. прыгать с парашютом, и Тоська улыбалась, любуясь ее смуглым лицом, прекрасной фигурой, красивыми ногами и спокойствием, вечным спокойствием. Про те слезы Тоська уже и забыла.

Тренировки шли полным ходом, и на почте стало как-то лучше, потому что Нюра была теперь совсем другая. Она не прогоняла теперь Василия, и он ждал ее у дверей не напрасно - они вместе шли за Лешкой в детсад, а потом вместе гуляли. Правда, Нюра так и не простила его совсем, жил он по-прежнему у своего товарища, но она разговаривала с ним, даже смеялась, и Василий ходил вокруг Нюры волчком, стараясь поправить дело. Да, все было хорошо, только вот муж у Нины Ивановны по-прежнему пил, и она, как всегда, жаловалась своим почтальонам.

И вдруг все рухнуло. Провалилось в тартарары. Тоське казалось, что всему наступил конец.

9

День с утра был светлый, солнечный, пахло осенью. На тополях листья начали желтеть и падать понемногу, усыпая асфальт.

Настроение у Тоськи было прекрасное, умываясь, она подумала, что, пожалуй, сегодня получит письмо от Олега, а вечером сядет писать ответ, чтобы завтра же отослать.

В отделе доставки, как всегда по утрам, было суетно и шумно, на столах высились горы газет, журналов, писем, приятно пахло свежей типографской краской.

Быстро двигая руками, Тоська перебирала почту, раскладывала ее по порядку. Нина Ивановна опять заговорила про мужа, и как она от всего устала. Тоська посмотрела на нее, на ее бледное лицо в мелких морщинках и вдруг подумала, что Нина Ивановна походит на свечку, которая горит медленно и ровно и так же медленно тает... Нина Ивановна и правда таяла у всех на глазах. Тоська пожалела ее и впервые поняла: тут мало одной жалости, нужно что-то сделать для Нины Ивановны, может, собраться с Нюрой и сходить на работу к ее мужу, раз сама Нина Ивановна не решается. Ведь надо же это остановить!